Мужики снова закивали. А конь, немного помолчав, добавил:

— Ты скрути их да к вон тому дубу привяжи в воспитательных целях. И поехали уже отсюда.

Я удивленно посмотрел на Белокрыла. Вот это предложение! Прям сама доброта. Ты их пощади, да в лесу на верную гибель оставь привязанными.

Мужики тоже были ошеломлены таким поворотом. Средненький даже подвывать перестал. Конь тем временем подтащил мне веревку, которой бандиты пытались его поймать.

— Вот, держи, чего добру пропадать!

Тут мужики возопили:

— Смилуйся, боярин, не оставляй нас диким зверям на растерзание! Верой и правдой тебе служить будем, только не оставляй!

— А что вы делать умеете? — деловито поинтересовался Белокрыл.

— Дык, всё умеем, и избу срубить, и очаг сложить, и по хозяйству. И боя не боимся!

Белокрыл посмотрел на них с сомнением. А старшой продолжил перечислять свои уменья:

— А я ещё и по дереву могу, там столы, лавки, наличники, ставенки. А Потап у нас по глине мастер.

— И что же вы, такие мастера, в разбой подались? — с укором спросил конь. — Неужели ни в каком городище пристроиться не смогли?

— Дык, селище наше Чудо-Юдо спалил, одно пепелище осталось. Мы до города добраться хотели, да заблудились. А тут вас встретили, вот и решились на разбой. Тебя бы мы и не тронули, боярин, нам же только конь нужен был. Продали бы его, была бы монета на первое время.

— Я не продажный конь, — обиделся Белокрыл.

Старшой потупил взгляд:

— Ты уж прости нас, боярский конь!

— Ладно, — проговорил, наконец, я, — если Вам негде жить, вы можете податься в мою деревеньку, найдете там старосту, скажете, Путята приказал к делу пристроить. Как тебя зовут?

— Авдей я, боярин, а это братья мои Потап и Анисим.

— На тебе, Авдей, монету, забирай братьев, и отправляйтесь, пока я не передумал.

Ты не Путята (Кирилл)

— Мы теперь всех разбойников будем монетами одаривать? — Белокрыл смотрел на меня с осуждением, при этом, умудряясь настороженно косить глазом на мужиков, которые поволокли своего младшенького по тропе.

— Они же не разбойники, Белокрыл, — ответил я, — ты сам слышал, жилья лишились, в городище добирались, а тут мы.

— Да, а сами они мастера на все руки, — продолжил конь, — только на разбой всё же решились. И, если бы они тебя победили, они бы тебя, конечно, не убили, но к дереву привязали бы и бросили тут одного. Или ты думаешь, что они бы отпустили тебя на все четыре стороны?

— Ты прав, Белокрыл, — согласился я, — только даже самый гнусный преступник заслуживает шанс на исправление. А я, если они окажутся хорошими мастерами, ещё и в выигрыше буду. Работать-то они будут в моей деревеньке.

— Если до неё дойдут! А то пропьют твою монету в ближайшей таверне и снова в лес подадутся, простачков разыгрывать, — заржал конь.

— Тогда я их найду и накажу! — рассердился я. — А пока будь добр, перестань критиковать мои действия! В конце концов я твой хозяин, и ты должен уважать мои решения!

— Да лучше бы ты этого мужика корягой огрел, — буркнул Белокрыл.

— Вот и не лез бы с предложением о пощаде, когда я собирался это сделать, — парировал я.

— Я же не знал, что ты монеты на право и налево раздавать начнешь, — не сдавался конь.

Значит, дело в монетах! А Белокрыл-то, оказывается, скупердяй. Монетки хозяйской для бедных погорельцев пожалел. Или всё-таки поверил, что я не Путята, и теперь думает, что я Путятиным добром не имею права распоряжаться. Только это спорный вопрос. Потому что тело Путяты теперь моё, жить за него в этом мире буду я, а значит и всё имущество тоже моё. И никакие кони не имеют права мне указывать, что я должен делать с этим имуществом, а что нет!

— Мои монеты! Кому хочу, тому и даю! — выкрикнул я. — И вообще! Помогать ближнему — правое дело! Сегодня я дал, а завтра дадут мне!

— Ага, дадут, а догонят и ещё поддадут!

— Тебе никто ни говорил, что для коня у тебя слишком длинный язык? — спросил я недобрым голосом.

— Хочешь, чтобы я заткнулся? Хорошо! Хорошо! Вот она — благодарность за верную службу! — оскорбился конь и замолчал.

Остаток тропы из этого ужасного леса мы проехали молча. Белокрыл обиженно сопел. Я чувствовал, что ему многое хочется мне сказать, но он рот он больше не открывал.

Из леса мы выбрались в потемках, и я решил заночевать на опушке.

— Остановимся здесь, — произнес я. Белокрыл молчал.

Около симпатичной пушистой ёлочки я спешился и, памятуя жалобы коня, расседлал его, стараясь запомнить, что к чему крепится. Потом я достал одну из тряпиц и собирался уже протереть Белокрылову спину, но он буркнул:

— Это не моя тряпица, моя самая большая и тёмная. А эта твоя.

Я послушно достал другую. Круп коня был влажный, и я старательно обтер его. Тряпицу повесил сушиться и занялся костром. Белокрыл в это время отошёл пощипать травки. Когда огонь в костре разгорелся, я достал из сумы еду и отломил кону большой кусок хлеба. Тот жевал его, но ничего не говорил. Мне стало скучно.

— Хоть сказал бы чего-нибудь, — проговорил я.

— Чего-нибудь, — произнес обиженно конь.

— Ну, хватит обижаться, Белокрыл! Чего ты как маленький? Ты что денег пожалел? — спросил я.

— Ты совсем не считаешься с моим мнением! — ответил Белокрыл.

— Как же не считаюсь, — возмутился я, — вон, всё выполнил, как ты говорил. Расседлал тебя, обтёр, хлебом накормил, сейчас воды дам.

— Ты теперь меня куском хлеба попрекать будешь? — фыркнул конь. — Не ожидал от тебя такого, Путята!

— Да, не попрекаю я! — я начал сердиться, ссора с конём в мои планы совсем не входила. — Просто объяснить пытаюсь, что не сделал ничего плохого. Просто дал монету нуждающемуся. А ты раздул из мухи слона!

— Кто такой слон? — удивленно спросил конь и внимательно посмотрел на меня.

— Животное такое, очень большое, в Африке живет. Уши у него мотаются и хобот, — без задней мысли стал объяснять я.

— Африка — это княжество какое-то? Или город?

— Это материк, в океане. Большая такая земля.

— Материк, — повторил конь, — Путята такими мудрёными словами никогда не разговаривал. И ни про каких слонов у нас слыхом не слыхивали. Неужели, ты действительно не Путята?

Конь выглядел очень расстроенным. А я размышлял, что мне делать, и не нашёл ничего умнее, чем сказать:

— Давай, Белокрыл, спать. Утро вечера мудренее!

Расстелил плащ и улегся около костра. Огонёк весело потрескивал, мерцая в ночной тишине. Я уже почти погрузился в сон, когда услышал тихий голос коня:

— Как же нам жить дальше, хозяин?

Я повернулся к нему и сказал:

— Как жили раньше, так и будем жить, Белокрыл! Добудем меч-Кладенец, отрубим хвост Чуду-Юду, потом придумаем, как Кощеев зуб добыть. Вернемся в Киев, я всё это отдам князю, пожалуюсь, что потерял память! И буду привыкать к новой жизни, а ты мне в этом поможешь!

— Это тебе Ягиня посоветовала?

— Да, Белокрыл. Ягиня. Сказала, что неспроста меня сюда занесло. Что Боги какие-то цели передо мной поставили, и я должен их выполнить.

— А потом они Путяту вернут? А тебя назад, к себе?

— Нет, Белокрыл. Если я правильно понял Ягиню, Путяту вернуть нельзя. Она его душу в Навь отправила. И меня тоже вернуть нельзя. Придётся нам друг к другу привыкать.

— Зачем ты мне об этом рассказал? Лучше бы я думал, что ты действительно потерял память, — расстроился конь.

— Ты верный друг, — ответил я, — я решил, что ты должен знать правду. Ты же ведь ждал бы, когда память ко мне вернётся, надеялся бы, что всё будет, как прежде. А так уже не будет.

— Я бы привык!

— Вот и привыкай. А теперь давай спать, — я снова завернулся в плащ. Сон ко мне теперь не шёл. Я думал о том, что возможно завтра Белокрыл попросится на волю. Скажет, что раз я не Путята, то служить он мне не обязан. Или вообще уйдет по-английски, пока я буду спать. Без него мне придется тяжело. Богатырь-княжий воевода без коня — это как-то не серьёзно. Придется искать какой-то город и покупать другую лошадь. Тогда я могу сбиться с пути и провалить миссию. Можно, было бы, конечно, вернуться к Ягине за советом, но я не был уверен, что найду дорогу. С такими невесёлыми думами я погрузился в сон.