Я не смогла ответить, слова застряли в горле, как ком. Я просто смотрела на него, не отрывая глаз, боясь, что любое движение позволит его тьме вырваться на волю и обрушиться на меня.

Олег сделал шаг вперёд, и я снова почувствовала этот животный ужас, когда он наклонился ко мне, его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Впервые я смогла разглядеть каждую его черточку, каждый шрам в мельчайших подробностях.

— Я знаю, что такое страх, — продолжил он, голосом, наполненным злобой и ненавистью. — И я знаю, что такое зло. Люди, которые строят такие центры, — они пытаются исправить то, что невозможно исправить. Но знаешь, в чём самая большая ирония? Тех, кто по-настоящему несёт в себе тьму, никто не может спасти. Ни эти центры, ни светлые слова, ни деньги. Тьма — это часть нас, Оливия. Её нельзя искоренить, её можно только скрыть.

Я замерла, пытаясь осознать смысл его слов. Он говорил так, как будто это была не просто тема разговора, а что-то глубоко личное. Я видела, как тень лёгкой усмешки появилась на его губах.

Он отошел к панорамному окну и довольно долго смотрел куда-то в даль, то ли успокаиваясь сам, то ли давая успокоится мне, а может быть и то и другое. Я боялась даже пошевелиться, снова привлечь к себе внимание. По спине стекла капелька холодного пота.

— Я хочу услышать твое мнение, — наконец, Королев повернулся, и его лицо уже не выражало ничего, снова обрело свое холодное, каменное выражение. Тьма, которая довела меня до паники, ушла из глаз, снова скрылась внутри этого человека, затаилась.

— Я хочу съездить в этот центр сама, — восстанавливая дыхание, тихо ответила я. — Посмотреть, понять, это лишь игрушка для Павловой или что-то действительно стоящее.

— Стоящее, — издевательски, но с толикой горечи фыркнул Королев, мотнув головой. — Ты сама-то в это веришь?

— Я не прошу вас принимать участие в проекте, — тихо отозвалась я. — Вы просто придете по приглашению. Но у вас на руках будет более подробная информация об этой теме. Наверное, это не повредит никому.

— Тогда иди, — сказал он, возвращаясь за свой стол. — Но помни: всё, что ты там увидишь, — это лишь верхушка айсберга. Настоящая тьма — она глубже, и её невозможно увидеть на поверхности. Когда ты собираешься туда поехать?

— Завтра утром.

— Завтра суббота.

— Тем проще будет понять и собрать информацию. Люди будут расслаблены, не ожидая никаких официальных визитов.

— Умно. Но не будь слишком уверена. Некоторые люди закрываются ещё сильнее, когда думают, что никто не следит за ними.

Я поднялась, внезапно осознав, что у меня дрожат руки и поспешила к выходу.

— Оливия, — голос Королева заставил меня замереть у самых дверей, — забронируй за собой машину и водителя, — велел он холодно. — Это приказ, — пресек любые мои возражения.

В приёмной меня затрясло по-настоящему. То, что произошло в кабинете, не поддавалось никакому разумному анализу. Внезапно я поняла, почему Королева боялись подчиненные. Внутри него жила тьма — истинная, очень опасная, ненавидящая все живое. Он отлично умел скрывать свою тьму, маскировать под холодность, требовательность. Но когда терял контроль, когда испытывал эмоции — тьма смотрела на людей через его глаза.

Я всегда считала, что люди скрывают свои слабости и страхи, пряча их за масками. Но то, что я увидела в Олеге, было чем-то другим. Это не была слабость. Это был зверь, которого он запер глубоко внутри и который лишь изредка показывал своё истинное лицо. Теперь я знала, что этот зверь существует, и это пугало меня до дрожи в костях.

В голове роились тысячи вопросов, но ни один из них не давал ответов. Я чувствовала себя беспомощной перед этой загадкой, как перед гигантской мозаикой, где не хватало ключевых кусочков.

В приемную влетел бледный и напряженный Горинов. Увидев меня, виновато опустил глаза.

— Олив…. Твою то мать….

— Пошел ты на хер, Володя! — мой ужас требовал выхода, хотелось закричать, ударить кого-нибудь.

— Олив…

— Ты мне ничего рассказать не хочешь?

— Прости, Олив, но… нет, — твердо ответил он побледневшими губами. — Я пришел сразу, как Латыпов озвучил мне тематику вечера.

— Ты подставил меня, Владимир Васильевич, — отчеканила я, — крепко подставил.

— Верно, — согласился Горинов, не отводя глаз. — Подставил. Не со зла, Олив, но подставил, — я видела, что он сожалеет, не знает, как можно исправить ситуацию. Такие люди как Горинов не умели просить прощения, прятали свои слабости, но внутри них не было монстра. — Я шел предупредить, но не успел.

Его глаза, полные вины, встретились с моими. Он не стал отводить взгляд, зная, что заслуживает каждое слово, которое я произнесла.

Злость и обида в груди причиняли почти физическую боль, однако мозги уже начали соображать, и я прекрасно понимала, что вина Володи — минимальна. Он не обязан рассказывать мне всю информацию, раскрывать душу и личные данные, никто не мог предположить, что именно такая тема вечера всплывёт в тот момент, когда я должна представить Королёва. Всё это больше походило на неудачное, я бы сказала, роковое стечение обстоятельств.

Владимир, видимо, заметил, как в моём лице происходят изменения — гнев и отчаяние уступали место более трезвому и разумному подходу.

— Олив, я… я действительно не хотел, чтобы это так получилось. Никто не мог предсказать, что эта тема вообще когда-нибудь всплывет. Это просто… дурацкое совпадение…

Мы оба замолчали, не зная что еще можно добавить к уже сказанному.

— Он сам в порядке? — очень тихо спросил Горинов.

Его вопрос застал меня врасплох. Несмотря на то что Владимир — человек, привыкший скрывать свои эмоции, в его голосе прозвучало искреннее беспокойство. Я подняла голову, пытаясь понять, что ответить. Вспомнив выражение лица Королева и его реакцию на обсуждение темы, я поняла, что и сама не уверена в его состоянии.

— Не знаю…. — я положила голову на сложенные на столе руки, закрывая глаза, пытаясь найти ответ, который мог бы успокоить нас обоих. Но правда была в том, что я действительно не знала, как Королев справляется с этим.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какие трагедии скрывает прошлое моего начальника. Шрамы и поведение красноречиво говорили сами за себя. И это было не то прошлое, подробности которого мне бы хотелось узнать. Я понимала, что за ними кроется что-то настолько болезненное, что он предпочёл бы навсегда похоронить эти воспоминания.

Я не хотела лезть туда, куда меня не звали, не хотела становиться тем человеком, который вскрывает старые раны. Но правда заключалась в том, что это прошлое мешало моей работе. Оно влияло на каждый шаг, каждое решение, каждую встречу, которую я пыталась организовать.

В конце концов я не его чертов психолог, моя работа заключалась в совершенно ином: организовать, подать в лучшем виде, прорекламировать, а не разбираться с психикой глубоко травмированного человека. Я не благородный рыцарь и не добрая принцесса, которые спешат помогать всем и каждому. Не для этой работы я здесь, не моя это задача.

Злость снова и снова вспыхивала во мне. Злость от понимания того, что меня банально используют, что моя роль оказывается гораздо более сложной и запутанной, чем я могла предположить. Я должна была быть пиарщиком, стратегом, человеком, который создаёт имидж и организует мероприятия. Но вместо этого я оказалась втянута в личные трагедии, как будто мои профессиональные навыки не имели значения перед его внутренними демонами. Я чувствовала, как гнев кипит внутри меня, как он перекрывает разумные мысли. Всё это казалось несправедливым. Почему я должна решать чужие проблемы, когда сама пытаюсь справиться с последствиями своего прошлого? Почему я должна брать на себя ответственность за его травмы, когда у меня своих достаточно?

Большого выбора у меня, по сути, не было. Я могла бы уйти, бросить всё это, но что тогда? Вернуться к тому, от чего я уже убежала, или снова искать работу, где никто не вспомнит о моих прошлых ошибках? Я оказалась в ловушке, запертой в этой ситуации, где от меня требовалось больше, чем я готова была дать.