Как странно, впервые мысли о Марке не вызвали щемящей тоски и внутренней боли. Они стали какими-то далекими, нереальными. Я думала, что любила Марка, думала, что он любил меня, не смотря на обстоятельства. Я ошиблась. Прав был Перумов, когда сказал, что наши отношения были всего лишь интрижкой, ничего не значащим приключением на работе. Что мы могли дать друг другу? Дочь Перумова принесла Марку положение в компании, финансовую стабильность и перспективы, до которых без нее Марк бы рос долгие годы. А я? Я давала лишь эмоции. Те самые эмоции, которые могла бы дать ему любая другая женщина. Теперь, с расстояния времени, я понимала, что наши отношения были изначально обречены. Мы строили что-то на зыбком фундаменте, не имея в основе ни честности, ни реальной привязанности. И пусть в какой-то момент мне казалось, что это настоящая любовь, сейчас всё выглядело по-другому. Это была спасительная иллюзия, в которую я слишком сильно верила.

Это все не означало, что я перестала испытывать обиду, горечь, разочарование и даже злость. Нет. Но теперь к этим чувствам примешивалась и доля жалости. Даже к жене Марка. Глупая, избалованная, эгоистичная девочка, которой с детства подавали все на тарелочке. Девочка-принцесса, которая никогда ничего не значила сама по себе. В ней всегда видели и будут видеть лишь продолжение ее отца — могущественного, жестокого, расчетливого и холодного мужчины, добивающегося всего любой ценой.

Она была для него не больше чем инструмент, необходимый для поддержания власти и влияния. И она принимала эту роль. Её жизнь была расписана с детства: замужество по выгоде, престижное положение в обществе, вечные игры по правилам, которые создавал не она, а её отец. Она жила в золотой клетке, и вряд ли осознавала это.

Перумов легко простил Марка, ведь тот играл по его правилам. Марк — удобный, выгодный зять, который принёс продолжение семьи, влился в их мир и подчинился. А меня Перумов простить не мог, ведь я сказала ему твердое «нет».

Такие мужчины, как он, зверели от отказа. Для них всё в этом мире имело свою цену, и они верили, что каждому можно найти её — достаточно лишь предложить правильную сумму, услугу или влияние. И в этом он, бесспорно, был прав. Просто он не смог предложить мне мою цену, она была или слишком высокой или же он просто так и не понял меня. Это его и бесило.

Не сумев купить меня, он решил уничтожить, сломать, подчинить, не рассчитывая встретить серьезный отпор. Он погубил мое имя и карьеру, едва не загнал в финансовую яму. Он не давал знать о себе вот уже два месяца, однако я знала — он просто затаился, выжидает время, как кот с мышью играет со мной.

Интересно, а скажи я ему «да», подчинись ему, как бы он объяснил взбешенной дочери то, что я осталась бы на работе в компании, да еще бы и пошла на повышение? Наверное, это зрелище было бы приятным, однако точно не стоило того, чтобы потерять свою свободу и свое я.

Мы с Колей поменяли машины, и снова тронулись в путь, а я вернулась к своим мыслям.

Как бы это не прозвучало отвратительно, но врать самой себе я не хотела — меня тянуло к Перумову. Аура силы и власти притягивала, очаровывала, манила как манит огонь бабочек. И с тем же самым эффектом. Когда этот мужчина касался меня — у меня дрожали ноги. Это были совсем не те чувства, что я испытывала к Марку, в этих чувствах было что-то темное, запретное, обжигающее и убивающее. Его сила и уверенность порождали во мне желание поддаться, но вместе с тем я отчаянно пыталась сохранить контроль над собой.

Сам того не осознавая, Перумов спас меня, уволив из компании. Это было как отрезвляющий удар. В какой-то момент я поняла, что если б осталась, его сила могла сломить меня окончательно, я сдалась бы на милость победителя. Его власть, словно наркотик, постепенно лишала меня способности мыслить трезво.

И вовсе не из-за отношений с Марком я не хотела пускать Олега в свое личное пространство, видеть в нем нечто большее, чем начальника и объект для работы. Нет.

Слишком сильно он напоминал мне Перумова.

Нет, не внешне — Перумов был по-настоящему красив, той холодной, дорогой, аристократической красотой, которая притягивает нас, женщин. В его облике было что-то изысканное, словно он был вырезан из мрамора, отчего его привлекательность становилась ещё более устрашающей. Но в Олеге присутствовала та же холодная власть, тот же ореол силы, скрытый за внешней жёсткостью. И хотя Олег был совершенно другим человеком, я чувствовала это сходство с каждой его реакцией, каждым приказом, каждым острым, пронизывающим взглядом. Это сходство пугало меня.

К счастью, к моему огромному счастью, Олег ни словом, ни делом не давал мне поводов подозревать, что он видит во мне кого-то большего, чем просто сотрудницу. Но вчерашние и сегодняшние знаки внимания напугали меня. Как человек, однажды обжёгшийся на молоке, я стала дуть на воду.

7

За своими невеселыми мыслями, я не заметила как мы приехали на самую окраину города к невысокому, серому, ничем не примечательному зданию. Тряхнув головой и загоняя свои страху и сомнения глубоко внутрь, я переключилась на насущные проблемы. Сидела в машине и просто наблюдала за входом.

Здание было огорожено хлипким деревянным заборчиком, во внутреннем дворике сидела молодая женщина, почти девочка, качая на руках младенца. Сидела под зонтиком, в старом, видавшем виды пуховике, равномерно покачиваясь из стороны в сторону.

Вздохнув, я открыла двери, вышла на улицу и решительно пошла к входу.

Двери были заперты, поэтому мне пришлось несколько раз нажать на звонок. Минута, другая, постом послышались легкие шаги и в двери приоткрылось маленькое окошечко, позволяющее увидеть меня находящемуся внутри человеку.

— Вы к кому? — спросил меня спокойный, женский голос.

— Добрый день, меня зовут Оливия, — представилась я, чуть наклоняясь ближе к окошечку. — Я договаривалась о встрече с руководством Центра.

Женщина на мгновение замерла, будто обдумывая мои слова. Я увидела её внимательный взгляд, словно она пыталась понять, кто перед ней стоит и стоит ли открывать дверь. Её нерешительность была понятна — в этом месте царила осторожность, и каждая незнакомка могла нести потенциальную угрозу.

— Подождите минуту, — наконец ответила она, и я услышала, как шаги отдалились.

Ожидание затянулось, но я не нервничала. Пребывание здесь требовало терпения и понимания. Взгляд мой скользнул обратно к женщине с ребёнком, которая всё так же раскачивалась, как будто этот простой жест был единственным способом держаться за остатки реальности.

Спустя несколько минут дверь приоткрылась, и передо мной стояла женщина лет сорока, с внимательным, но усталым взглядом. Её простая одежда, запавшие глаза и тонкие губы, сжатые в линию, вызывали ощущение, что жизнь здесь не была лёгкой.

— Проходите, — коротко сказала она, отступая в сторону, чтобы впустить меня.

Я вошла в здание, чувствуя, как его атмосфера давит на плечи. Простые, стерильные коридоры, запах старых половиц и ветра снаружи, приглушённые шаги и редкие голоса, доносящиеся из дальних комнат. Это было место, где каждый уголок кричал о выживаемости, а не о комфорте.

— Лика, — услышала я за спиной, — заходи, давай, не морозь ребенка и себя.

Обернувшись, я увидела, как женщина, впустившая меня, жестом пригласила внутрь девушку с младенцем. Лика, молодая и уставшая, медленно вошла, держа на руках ребёнка, укутанного в старое одеяло. Её взгляд был рассеянным, словно она видела перед собой что-то далёкое, за пределами этого серого здания.

— Спасибо, тётя Катя, — тихо сказала Лика, скользнув взглядом по полу, словно боялась встречаться глазами с кем-то.

— Иди, покорми его и отдохни, — ответила женщина с заметной теплотой в голосе, но её усталость была видна в каждом движении. Лика кивнула и, ни на кого больше не глядя, прошла по коридору.

Я задержалась на секунду, наблюдая за ними. Этот момент показал всё: усталость, страх, постоянная борьба за выживание, которую испытывали все, кто находился здесь.