Нику не нравилось, что смерть Редиха не имеет объяснения, однако за последнее время паутина лжи и тайн стала такой густой, что в ней никто не нашел бы путь к правде, поэтому он решил прекратить всякие поиски.

Он вспомнил о Томазине. Она исполнила последнюю волю своей матери и теперь была свободна.

Она останется, если он попросит ее быть его женой.

Она останется даже, если он предложит ей быть его любовницей.

Проклиная себя за ненужные мысли, Ник решил думать только о благополучии Иокасты. Он увезет ее подальше от Кэтшолма. Ему очень хотелось это сделать, пока был жив Лэтам, но и после его смерти мало что изменилось. Его долг как отца уберечь свое бесценное дитя от того зла, которое не умерло со смертью Лавинии Стрэнджейс.

Ни одной женщине нельзя верить, даже Томазине. И не дай Бог вспоминать Лавинию! Это из-за нее Элис пыталась избавиться от Иокасты. И Фрэнси тоже такая. Ник был в ужасе от того, что узнал о ней, и еще сильнее уверился, что все женщины в душе шлюхи. Лэтам… Редих… теперь вот Майлс.

Ни с одной нельзя иметь дело. Придется самому позаботиться о безопасности Иокасты. Даже его мать предала его тем, что ходила на тайные сборища в лесу. Судя по тому, что она сказала Дороти Джерард, она собиралась опять пойти туда в первое же полнолуние.

«Надо думать только об Иокасте», – повторил себе Ник, завидев издалека стены Кэтшолма. Когда он спрыгивал с коня во дворе, он уже принял решение. Он купит землю, которую уже приглядел. Пусть ее будет меньше, чем он рассчитывал. Ничего страшного. Там они с Иокастой начнут новую жизнь подальше от всех, кто окружает их сегодня. Ради дочери Ник готов был даже бросить мать, и, как ни желал он иметь рядом Томазину, он отказывался и от нее тоже. Нельзя рисковать, когда речь идет о воспитании дочери.

Настроив себя таким образом против любимых женщин, Ник пошел в дом объявлять о решении Эдуарда Парсиваля.

Томазина обрадовалась, что с нее снято обвинение в убийстве, и рванулась к Нику, ожидая, что он разделит с ней ее радость – по крайней мере, обнимет ее, – но он резко повернулся к Фрэнси, чтобы сообщить ей об обстоятельствах смерти Редиха и заключении Парсиваля.

Томазина застыла на месте, не сводя с них глаз. Неужели это конец? Неужели Ник считает, что на этом его долг по отношению к ней исполнен? Он хочет, чтобы она уехала и никогда больше не возвращалась? Очень скоро ей пришлось убедиться в худшем.

– Томазина может теперь уехать из Кэтшолма, – сказал он Фрэнси.

С деланным безразличием Фрэнси посмотрела на Томазину, а ведь всего час назад она хотела, чтобы Томазина осталась в качестве компаньонки, если, конечно, ее не казнят за убийство Ричарда Лэтама.

– Томазина, что ты собираешься делать? – спросила она.

А ей надо было посмотреть в глаза Нику, который стоял к ней спиной.

– Останусь пока ненадолго.

Она знала, что Ник слышит ее, но он ничего не сказал.

Только намного позже, когда улеглась тоска, вызванная поведением Ника, Томазина поняла то, что всем было ясно с самого начала. Парсиваль не нашел настоящего убийцу Ричарда Лэтама. Кто-то положил страницу из книги Лавинии за пазуху Редиху, когда он был уже мертв. На мгновение ей пришло в голову, что это сделал сам Парсиваль, но потом она сообразила: у него не было возможности заполучить книгу Лавинии. Впрочем, и у Редиха тоже.

Когда Ник не пришел к ней в ту ночь, ее воспаленное воображение подсказало ей еще одну версию. Что, если Ник поверил в ее виновность и защитил ее своими показаниями? Чем больше она об этом думала, ища объяснение его холодности, тем сильнее в это верила. Если Ник позаботился направить мысли Парсиваля в другое русло, даже подозревая, что она убила и Лэтама и Редиха, тогда еще есть надежда.

Томазине хотелось увидеться с Ником, объясниться с ним, но он упорно избегал оставаться с ней наедине. Прошли три долгих мучительных дня, прежде чем Томазина решила перестать думать о Нике и заняться поисками письма матери, Если оно еще существует, значит, оно в Кэтшолме. Одновременно она искала и остальные страницы из книги Лавинии.

Несмотря на свое приглашение, Фрэнси делала вид, что не замечает ее. Констанс была занята Майлсом Лэтамом. Только сейчас Томазина осознала, как она одинока в Кэтшолме. Так же одинока, как в первый день. Однако это позволило ей нарушить правила вежливости и обыскать личные комнаты хозяев Кэтшолма.

Покинув комнату Констанс, в которой она пробыла около часа, Томазина не знала, радоваться ей или огорчаться. Она осмотрела все вещи своей сестры и Вербурги и ровным счетом ничего не нашла, хотя на глаза ей попался пустой железный ящичек наподобие того, что стоял за дверью в потайной ход. Скорее всего, письма уже нет. Ну и пусть. Констанс не узнает правду. Пусть наслаждается своим богатством, не мучаясь сомнениями.

Она все сделала для своей сестры. Пора уезжать. И все-таки что-то удерживало ее в Кэтшолме, кроме, конечно же, любви к Нику. Она никак не могла избавиться от ощущения, что ей так же необходимо еще побыть в Кэтшолме, как Редиха необходимо увозить из него, чтобы похоронить в Йоркшире.

Томазина подумала было, а не отправиться ли ей с траурным кортежем, ведь ей было с ним по пути, если она хочет добраться до своих родственников, однако в конце концов Редиха увезли в родовое имение, а она осталась. Впрочем, ей никто и не предлагал уехать.

Проходя мимо двери Майлса Лэтама, Томазина придержала шаг, задумавшись о его роли во всем случившемся. Вряд ли она найдет письмо матери или страницы из ее книги в его комнате, однако чем черт не шутит!

В спальне Майлса было темно. Вещи валялись, где попало. Томазина открывала один ящик за другим, не пропуская ни одного, и нашла много всяких бутылей, пустых и полных, но бумаг у него почти не было.

В глубине комода она наткнулась на странные вещи. Разумеется, она осмотрела их, хотя никак не могла взять в толк, что это может быть. Ну, например, ящик со множеством дырок и со свечой внутри. Длинный моток проволоки, покрытый чем-то светящимся в темноте. Еще один ящик она вообще не смогла открыть. Однако на нем была надпись, сделанная крошечными, малозаметными буквами.

Сложив все на место, Томазина вдруг обратила внимание на книги, которые тоже почему-то были запрятаны в комод. Томазину охватило любопытство. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы понять: все это старинные тома с латинским текстом.

Лавиния научила свою дочь читать по-латыни, так что даже не видя картинки, на которой была изображена старуха на спине похожего на собаку зверя, Томазина разобрала бы, что все эти книги о колдовстве.

Томазина вытаскивала их одну за другой. Урих Молитар, «De Damiis et Phitonicis Mulieribus» с пятью подробными иллюстрациями. Томазина перевела это как «О колдуньях и прорицательницах». Еще была книга Нидера «Praeceptorium and Formicarius» и книга под заглавием «Malleus Maleficarum», о которой Томазина слышала раньше.

Едва она поставила их на место, как целая армия новых предположений атаковала ее. Зачем Майлсу понадобились эти книги? Он хотел понять, что такое колдовство? Научиться отличать ведьм? Или он сам потихоньку занимается… Наверное, Ричард Лэтам знал тайну своего брата. И не исключено, что Майлс не лгал насчет фигурки. Разве не мог он сам ее сделать? А потом сжечь, желая погубить брата…

Она вспомнила, как Майлс искал что-то в столе Ричарда. Зная то, что она теперь знала об обоих Лэтамах, Томазина не сомневалась, что Майлс тоже был жертвой Ричарда. К тому же он был его наследником. А что еще надо для убийства?

Шум в коридоре положил конец размышлениям Томазины.

– Скорее… – прошептал Майлс.

Ему ответил женский смех.

Томазина залезла под кровать, пойманная в ловушку парочкой, которая Бог знает что стала вытворять над ее головой.

Через некоторое время Томазина решила все-таки покинуть свое убежище, надеясь, что парочка слишком занята и не обратит на нее внимания. Она бы удивилась, если бы их остановила даже обрушившаяся крыша.