Ник, сжав кулаки, молчал. Он не понимал, зачем Фрэнси врет, но у него не было доказательств невиновности Томазины. Он тоже видел ее в тот день, но не мог поклясться, что у нее в руках ничего не было.

– Ладно, – сказал мировой судья, пытаясь осмыслить новые факты. – Ладно. – Он весь покрылся потом. – Я не могу обвинить ее в колдовстве. Я никого не могу преследовать по закону как ведьму. После смерти короля Генриха это стало невозможным. Даже если она убила его своим колдовством, это все равно не преступление.

– А колдовство – не ересь? – спросила Фрэнси. – Пусть с ней разбирается церковь.

– Все ереси отменены в начале правления королевы Елизаветы.

– Вы хотите сказать, что она будет гулять на свободе, совершив убийство?

Ник в растерянности смотрел на свои руки. Благодаря раздраженному вопросу Фрэнси он вдруг осознал, что еще есть надежда, хотя и сам не понимал, откуда она взялась. Он хотел, чтобы Томазина избежала наказания, несмотря на ее чудовищное преступление. Даже если забыть о колдовстве, у Томазины были основания убить Ричарда Лэтама. Она боялась его возмездия за неосторожно произнесенные слова и решила первой нанести удар.

Но эту мысль Ник сразу же выкинул из головы. Несмотря на все, что он знал о ее матери, несмотря на утверждение Фрэнси, будто она видела ее с фигуркой в руках, он никак не мог поверить, что Томазина Стрэнджейс способна на убийство.

– Единственное обвинение, которое я могу предъявить, – это убийство при помощи яда, – сказал Парсиваль, – конечно, если яд найдут.

– В Италии тела убитых разрезают на куски, – не совсем внятно проговорил Майлс. – Говорят, заглянув внутрь человека, можно сказать, от яда он умер или от болезни.

– У нас такого не делают. Это Англия. – Парсиваль выпрямился и постарался убрать живот. После этого он обратил внимание на Констанс. – Миссис Лэтам, вы почему-то все время молчите. Вы ели то же, что и ваш супруг?

Констанс сильно побледнела.

– Я плохо себя чувствовала и совсем не ела.

Тогда Парсиваль повернулся к Нику.

– Эта женщина, о которой здесь говорили, могла отравить еду? У нее была такая возможность?

– Она оставалась дома, – сказала Фрэнси прежде, чем Ник успел ответить. – Томазина… Она упала и ушибла голову, поэтому она осталась дома, почти совсем одна, ведь все остальные были в церкви.

– В кухне она не была одна, – с раздражением заявил Ник.

Он хотел еще что-то добавить, но Парсиваль остановил его взмахом руки.

– Я сам поговорю с поваром, – объявил он и вышел вместе с письмоводителем из большой залы.

Все молчали.

Однако вскоре Майлс, откашлявшись, сказал:

– Парсиваль боится, что она ведьма, ведь это не сулит ему ничего хорошего.

Констанс согласилась с ним.

– Он, по-моему боится, как бы она не лишила его мужской силы.

Казалось, ее забавляет эта мысль. Майлс посмотрел на Фрэнси.

– Вы уверены, что видели ее с фигуркой в руках?

– Наверное, я ошиблась.

– Наверное, я тоже ошибся. И фигурки не было.

Ник едва поверил своим ушам. Майлс признался, что сочинил историю с фигуркой! Впрочем, это было вполне возможно. Майлс думал только о себе, как и его брат, но был глуп, поэтому и сочинил страшную историю, не предусмотрев последствий. Но Фрэнси… Ник не знал, что ему думать о Фрэнси.

Когда он посмотрел на хозяйку Кэтшолма, она вздохнула и сказала:

– Если Томазина воспользовалась ядом, никто больше не будет замешан. Мне очень жаль, что я поторопилась с фигуркой. Ладно, теперь все равно поздно начинать сначала. – Она пожала плечами. – Теперь это не имеет значения.

– Колдовство в Англии законно, – пробормотал Майлс. – Кто бы мог подумать?

– Ради Бога! – не выдержал Ник. Он почти кричал. – Ведь речь идет о Томазине Стрэнджейс, которую могут осудить за преступление!

Фрэнси с любопытством посмотрела на него.

– Ник, она твоя любовница? Ты поэтому волнуешься за нее?

– Нет, Фрэнси, она не моя любовница. Но когда мы были детьми, она была мне почти сестрой, да и вам тоже.

– Ее мать частенько отбирала у меня мои привязанности. Но Томазина? По правде говоря, она была настырным ребенком. Да я с ней почти и не виделась.

– Тогда ради ее матери подумайте, в чем вы ее обвиняете!

Фрэнси долго смотрела на Ника, потом рассмеялась. Вскоре у нее из глаз потекли слезы.

Поняв, что эта истерика надолго, Ник вышел из залы.

Утром следующего дня Марджори Кэрриер узнала обо всем, что творилось в Кэтшолме. Ник не хотел ничего говорить, но она настояла на своем. Потом она сказала ему, что он дурак, если не поговорил с Томазиной после того, как Парсиваль допросил ее. И все-таки пока еще ее не взяли под стражу. Уже хорошо.

Едва она замочила белье, как раздался стук в дверь и на пороге появилась Дороти Джерард. Дородная и глупая в девицах, она вышла замуж в двадцать шесть лет и за восемь лет родила шестерых детей. С первых дней замужества она взяла привычку пересказывать миссис Марджори все сплетни, но в этот день она была надоедливее обычного.

– Я очень боюсь, миссис Марджори. – Она поправила платок на груди, потом стала мять грязный передник.

Платье на ней, впрочем, тоже было не первой свежести.

– Кого это?

Марджори набрала в ковш воды и плеснула ею в пса, который прибежал следом за ней. Пес, поджав хвост, вернулся на место.

– Констебля.

– Ну, Дороти, ты же знаешь, он делает вид, что не замечает, как ты варишь пиво.

В Гордиче все сочувствовали Тому Джерарду и давали ему подзаработать лишние деньги.

– Да при чем тут это?

Она смотрела на Марджори несчастными глазами, и Марджори нетрудно было понять, в чем дело.

– Дороти, может быть, не стоит говорить об этом со мной?

– А у кого мне еще спросить, что мне делать?

Губы у нее задрожали, и Марджори поняла, что соседка в самом деле нуждается в ее помощи.

Запасясь терпением, Марджори налила себе и ей по кружке грушовки и приготовилась слушать.

Медленно, с трудом подбирая слова, Дороти Джерард шепотом повела свой рассказ. Она слышала о восковой фигурке и боялась, как бы женщин, встречавшихся в Гордичском лесу, не обвинили в колдовстве, приведшему к смерти Ричарда Лэтама.

Марджори нахмурилась. Ник говорил ей, что Майлс наверняка все выдумал, но зачем он это сделал, знал только он один. Она достала из буфета солодковый корень и стала его жевать.

– По крайней мере, Томазина Стрэнджейс не принимала участия в наших сборищах…

Марджори удивилась такому началу.

– Рассказывай.

– Да нет, ничего особенного.

– Есть, есть особенное, – стояла на своем Марджори.

Дороти опять принялась рассказывать, и у Марджори глаза на лоб полезли, когда она дошла до ночи после Дня урожая. Тринадцать женщин пришли в Гордичский лес и вызвали духа. Когда еще раз будет полная луна, он придет опять, и та, которая говорила от его имени, заявила, что ему нужны кое-какие страницы из книги Лавинии Стрэнджейс.

– А вчера пустили слушок, что осталось только найти травы.

– Какие травы?

– Да не помню. Какой-то корень, еще что-то и вроде бы дурман.

Марджори испугалась.

Что-то странное было в появлении духа в Гордичском лесу и в его поведении. Во-первых, Марджори не поверила в духа. Пусть сера, пусть дым, но дьявол-то тут при чем? Марджори сама знала, как это делается: бывала на ярмарках. Еще она вспомнила, что когда в последний раз здесь были «Актеры лорда Саффорда», они что-то такое представляли с духом, появляющимся из дыма и пламени. Трюк для дураков.

– Как я себя ругаю, – вслух проговорила Марджори, в первый раз осознав, что, покинув своих подруг и соседок после отъезда Лавинии, она отдала их во власть другой женщины, менее щепетильной, чем она, решившей продолжать дело Лавинии. – Впрочем, еще не поздно все поправить.

– Ты хочешь к нам? Но у нас теперь все по-другому.

Это как раз было ясно и без объяснений. Детские голоса, о чем-то возбужденно спорившие, положили конец их разговору. Иокаста явилась вместе со всем выводком Джерардов. Они все запыхались и что-то прятали.