– Могу ли я поговорить с вами, господин Лэтам? Наедине.

– Конечно, дорогая. – Он пригласил ее в свою комнату. – Направо дверь в мой личный кабинет. Там мы сможем беседовать без помех.

Он предложил ей кресло. Потом предложил вина. Она поблагодарила, но вино чуть не разлила, так дрожали руки.

Пока он сам разливал его, она осмотрела комнату. В ней было много книжных шкафов. Небольшой письменный стол у окна. Томазина взглянула на бумаги, и глаза ее округлились от изумления, когда на одном из листков она узнала почерк матери.

– Мое личное вино из Брабанта. – Лэтам повернулся к ней, и Томазина не поняла, заметил ли он изменившееся выражение ее лица. Подавая ей кубок, он заслонил собой стол.

Девушка сделала глоток и нахмурилась, ощутив незнакомое сочетание меда и гвоздики, однако заставила себя улыбнуться. У нее еще будет время подумать о письме матери. Понизив голос, она заговорила с Лэтамом как со старым и доверенным другом семьи.

– Господин Лэтам, не знаю, как и сказать… Вам ведь известно, что я почти ничего не помню о моем пребывании здесь. Мне сказали, что я болела незадолго до отъезда в Лондон.

На самом деле у нее осталось лишь несколько провалов памяти, но их нужно было заполнить.

Лэтам мило улыбался, только его глаза холодно смотрели на Томазину. Подозрительность не оставляла его, даже когда он согласно кивал головой.

– У меня нет желания воскрешать прошлое, – солгала Томазина, – но я приехала в Кэтшолм по поручению матушки. Она очень тяжело умирала, господин Лэтам, почти не могла говорить. И все-таки она взяла с меня слово, что я разыщу свою сестру и помогу ей.

– Сестру? – отпрянул от нее Лэтам. Он заходил по кабинету, напоминая Томазине зверя в клетке. – Какую сестру?

– В том-то и дело. Я тоже не знала, что у моей матери есть еще одна дочь. Она умерла, ничего мне не рассказав, но уж коли я сюда приехала, я должна узнать, где она и что с ней. Господин Лэтам, вы не знаете, как мне ее отыскать?

– Почему вы спрашиваете об этом меня?

– Вы адвокат. И вы хорошо знаете здешние места. Матушка должна была оставить какие-то указания насчет своей второй дочери. Почему бы и не вам?

– Я в первый раз слышу о ребенке.

Томазина помедлила.

– Матушка вышла замуж во второй раз?

– Вы слишком многого от меня хотите. Ведь я был с ней едва знаком.

– Ну конечно, – с готовностью кивнула Томазина. – Я знаю, что вы тогда не жили в Кэтшолме, но все-таки…

Замолчав, она рискнула сделать еще глоток из кубка. Стараясь не выдать себя, Томазина наблюдала за Лэтамом. Кажется, он успокоился на ее счет. Она же была настороже, даже когда он уселся в кресло и взял в руки кубок.

– Вы не помните никого из ее… друзей?

– Я уже сказала, что почти ничего не помню, – ответила Томазина. – Немножко помню Фрэнси и… девочек моего возраста. Дочерей йоменов. И несколько сыновей. – Ника, подумала она, и у нее заныло сердце. – Я же была маленькой. Наверное, меня совсем не интересовала жизнь взрослых.

– Наверное. – Лэтам, похоже, поверил. – Томазина, мне неприятно вам это сообщать, но ваша матушка больше не выходила замуж. Если у нее и был ребенок, то это был внебрачный ребенок Джона Блэкберна.

Томазина изобразила недоумение.

– Она была его любовницей? Я и не знала.

Опустив голову, она продолжала наблюдать за Лэтамом сквозь ресницы. Он, задумавшись, сидел в кресле и смотрел в окно. Томазина рискнула бросить взгляд на стол.

Письма не было.

Лэтам барабанил пальцами по ручке кресла. Вероятно, он заметил, как она рассматривала его бумаги, но, может, он подумал, что она не узнала почерк. Дай Бог, чтобы он принял ее за просто любопытную девчонку.

Он молча посмотрел на нее, потом встал с кресла, обошел комнату и остановился возле стола.

– Может быть, твоя мать перед смертью была не в себе? Может быть, у нее помутилось сознание?

– Но почему ей пришло в голову, что она родила дочь, да еще незаконную?

Лэтам встал у нее за спиной. Когда он опустил руку на ее плечо, Томазина собрала все свои силы, чтобы не закричать от страха и не убежать. То, что он хотел успокоить ее этим жестом, она поняла, только когда он заговорил.

– Я скажу тебе кое-что, Томазина. Но приготовься. Это не очень приятная история.

Он положил другую руку на ее другое плечо. Томазина закрыла глаза и стала молить Бога, чтобы он даровал ей силы. Ведь ему так легко сомкнуть пальцы у нее на шее и положить конец глупым расспросам…

– Я тебе солгал. Девочка была. Дочь Блэкберна. Но она родилась мертвой. Преждевременные роды, случившиеся из-за падения твоей матери с лестницы.

Томазина была рада, что Лэтам стоит сзади и не видит ее лица. С трудом ей удалось сдержаться и не сказать ему, что он лжет.

– Бедняжка… – пробормотала она.

– Да.

Он убрал руки с ее плеч, но Томазина осталась сидеть.

Ей хотелось убежать, а вместо этого она сидела и думала, зачем Лэтаму понадобилось сочинять всякую чепуху вместо того, чтобы просто сказать: не было дочери, и все. Томазине мало что было известно о сестре, но одно она знала точно: девочка родилась до падения матери, и родилась живой. Надпись на портрете Томазины служила ей доказательством этого, ведь портрет был сделан года за два до несчастья.

Томазине ни в коем случае нельзя было показать Лэтаму, что она знает о его лжи или о том, что он был любовником Лавинии. Однако еще один вопрос она должна была ему задать.

– Почему господин Блэкберн платил матери так много? Потому что она была его любовницей?

– И гувернанткой Фрэнси. – Лэтам подозрительно посмотрел на нее. – Лавинии платили пенсию, как любому верному слуге. Такие платежи прекращаются со смертью. Если вы, мисс, думали, что вам тоже будут платить, то ошиблись.

– Я вас не понимаю.

– Ну что вы, Томазина. Я ведь знаю, что у вас нет денег. Вы приехали сюда, желая продать свое молчание о незаконном ребенке Блэкберна?

Изумившись, Томазина широко раскрыла глаза.

– Господин Лэтам! Как вы могли подумать такое?

Он насмешливо улыбнулся, давая ей понять, что его не проведешь. Неожиданно испугавшись, что сказала слишком много, Томазина поднялась, но не забыла о своем намерении поставить кубок на стол, чтобы еще раз взглянуть на письмо. Ей нетрудно было еще раз убедиться, что оно исчезло. Наверное, Лэтам спрятал его в ящик: больше он ничего не успел бы сделать.

– Господин Лэтам, спасибо, что сказали мне правду, – произнесла Томазина. – Теперь, когда я выполнила последнюю волю матушки, я могу ехать в Йоркшир. Там у меня родные. Дарсисы.

На лице Лэтама появилось удивленное выражение.

– Они вас или выгонят, или сделают бесплатной служанкой. – Он коснулся ее темных волос. – Жаль растрачивать такую красоту на черной работе.

Томазина испугалась, но виду не подала.

– Вы правы, господин Лэтам, мне больше подходит быть наперсницей благородной дамы. Я к этому привыкла после смерти Дженнет Шэттакс. Но я не собиралась ничего здесь выпрашивать, клянусь вам!

Лэтам не поверил ни единому ее слову, но сказал:

– Если я могу что-то сделать для вас, только скажите.

– Нет, спасибо. – Она избегала его взгляда. – Я уеду сразу после вашей свадьбы.

Он открыл дверь, и они вместе вышли из кабинета, к огромному облегчению Томазины.

Через час Томазина одна подошла к двери в кабинет Лэтама, который куда-то уехал, взяв с собой секретаря. Констанс каталась на лошади вместе с Вербургой, все остальные были внизу. Томазина проскользнула в кабинет, желая во что бы то ни стало отыскать письмо.

Это вполне мог быть старый документ еще тех времен, когда они жили в Кэтшолме, однако бумага не пожелтела и чернила не выцвели. К тому же Лэтам его спрятал.

В ящике письма не оказалось. Томазина принялась обыскивать кабинет, а ее мысли блуждали вокруг того, что ей наговорил Лэтам. «Наверное, он выдумал историю о мертворожденной девочке в последнюю минуту, чтобы остановить поиски.»