Не хватит мне закатов, не хватит всех ночей.
Не хватит мне рассветов, и мало будет дней.
Не хватит одной жизни, не хватит всех времен.
И что бы мне назваться не хватит всех имен.
Так дай же мне свободы, даруй же больше дней.
И на пути несчетно пусть встретиться людей.
Молю, даруй мне дали, и кров из всех светил.
Еще одну минуту с теми, кого любил.
Еще одно мгновенье, еще один ночлег.
Еще одну дорогу, еще один побег.
Плодов не хватит райских, что б голод усмирить.
И мрачным мукам ада, души не устрашить.
Мне мало будет смерти, так дай еще пожить.
Гимн дороге
Дорога гладкая стелется в ночь.
Семьсот километров пути.
Едем молча. Говорить невмочь.
Да и чего зазря говорить?
Ночь, должен сказать, прекрасна.
Просто слушаем шум колес.
Водитель со мной согласен.
Что бывает совсем не часто.
В приемнике тихо играет джаз.
Как нельзя к месту.
Что тоже бывает нечасто,
Если честно.
Мужчина небрежно бросил руки на руль.
Барабанит по коже пальцами.
На обочине мигает огнями патруль.
Траки устало цепочкой тянутся.
На улице май, вы ведь знаете….
Самое лучшее время.
Стекло опусти, и вникай,
Как звездами вечность вселенную меряет.
Капот глотает жадно дорогу.
Спешит ретиво домой,
Что б появиться скорей на пороге,
И прижаться к своей родной.
А мне бы, путь растянуть подольше.
Застрять между мест и времен.
И с небом чистым, говорить истошно.
Забыв о приличье имен.
На грязных улицах
Вечером, выйдешь из дома,
Погасив как обычно свет.
И все так же бросишь,
Все тому же нищему,
Всю туже пригоршню монет.
А там, на улице, сотнями окон,
В домах дырки насверлены.
И что же, не люди мы вовсе?
Звери мы?
Что бродим как волки –
Голодные, злые.
Глаза сужены точками.
А наше счастье, где-то заперто,
под золотыми замочками.
И те переходы, что пешим измерил,
забыты что ли вовсе?
Как в старом парке, всеми забыт,
Старик с надломленной тростью.
И ты пройди, хоть от Байкала до Терека,
и снова вернись обратно,
Все так же будешь себя раздавать,
людям, за так, за бесплатно.
А когда уже, до косточек,
голодные выгрызут грудь,
Домой ты вернешься, ночью,
и как прежде сможешь заснуть.
Утром проснешься.
Снова к ней – сердце свое на блюдце.
А она его выбросит, с невинной улыбкой,
дергая пальцем пуговицы.
И тогда обезумев, измученный,
ляжешь в могильную жуть.
И будешь кориться,
что не смог однажды,
просто взять и взбрыкнуть.
****
Я никогда не встречал тебя прежде.
У нас что-то общее вряд ли б нашлось.
Лишь кровь твоя на моей одежде.
Даже имя узнать мне не удалось.
Нам с тобой не пришлось говорить.
Не пробить нам уже молчания стены.
Да и вряд ли б я смог голос твой уловить,
За тревожным воем серены.
Только сердце все рвется, все мается.
Вижу взгляд твой я часто во сне.
И вроде бы не в чем мне каяться,
Извиняться не за что мне.
Лишь 30 минут наша длилась встреча.
Мы с тобой не друзья. Не соседи мы.
Но мне полчаса показались вечными.
Для тебя они стали последними
Ночь
Улицы источают одиночество.
Это их обычай.
Желание ночи – ее высочества.
Для нее это привычно.
Ночь не любит случайных встреч.
Не терпит звонки от старых знакомых.
Она не любит пустую речь,
И живет по своим законам.
Не пытайся что-то искать в ночи,
Она тебя в дураках оставит.
Ночь всегда безучастно молчит,
И оскал озверевший скалит.
В ночи не бывает плохих и хороших.
Лишь мчатся куда-то тени.
Пустые тени дневных прохожих,
Потерянных, как солнце в затменье.
И ты будешь брести, не чувствуя ног,
Километрами путь измерив.
Но в ночи, всегда будешь ты одинок.
Одинок и для всех потерян.
Подземные
Забудьте наши имена.
И нас самих забудьте.
Пусть погребут нас времена,
В забвенье, вечной смуте.
Оставьте нас умирать на холоде.
Назовите, старьем ненужным.
Но мы, словно крысы, ведомые голодом,
Вылезем снова наружу.
Старый работяга
Задворки старого завода,
Уставший и заброшенный гигант.
Убитый временем и непогодой,
Былых времен измученный атлант.
Прервалось черное дыханье труб,
И словно ребра ржавые, торчат в нем балки.
Не слышно больше крика грозных губ,
Цеха его – теперь лишь свалка.
Размыта у его ворот дорога,
Разбита черепица крыши русой.
Когда-то, так хотел он отдохнуть немного.
Теперь же производит только мусор.
Гвозди
Мои рифмы просты как гвоздь.
Им чужда любовь. Их питает злость.
И неприглядность их гордость.
Я просто бросаю их как гроздь,
Совершенно ни о чем не заботясь.
Думать о том, что пишешь нельзя!
Мысль убивает творенье.
Мешает постичь озарение,
И лишь довлеет мнением,
Тех, кто эти мысли изрек.
Тех, кто в сердце их не сберег,
И убил, озвучив их вслух.
И обрек на скитанье бесплодный дух,
Того, что когда-то они означали.
Когда-то в самом начале,
Когда были просты как гвоздь.
Где мальчик мой
Да где же тот мальчик, что спал в колыбели?
Где его беспокойные ножки?
Где же те песни, что ночами я пела?
Где голова, что вмещалась в ладошке?
Коли страшно ему, коли больно,
Коли смерть ему смотрит в лицо,
Долетит до него пусть звон колокольный,
Да из старой молитвы словцо.
Хоть бы знак от него, хоть бы весточку.
Знать живой, иль сгинул в бою.
Где ж теперь родное мне темечко,
Запах коего в сердце храню.
Как спасти мне его? Как помочь?
От него отвести как беду?
Отогнать от него как тревожную ночь,
Когда будет лежать он в бреду?
Как согреть его пальцы от пороха черные?
Уберечь как от пули шальной?
Оградить как глаза голубые, задорные
От тел друзей, убитых войной?
Как же уши, которым шептала люблю,
Мне укрыть от грохота сотен орудий?
Защитить как его мне в жарком бою,
Придет когда час его судный?
Как мне жить без него на земле?
Как смотреть мне на детский портрет?
Не принесет голубь коль на крыле,
От сыночка мне больше ответ.
Я отдам все богатства, все ценное.
Все я сделать позволю с собой.
Только б знать, что вернется он целый,