Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– География ваших песен – от Москвы до самых до окраин.

– Я много ездил по стране, где только не был. Жил в Салехарде, единственном городе, который стоит на Полярном круге, чем местные жители очень гордились. Жители там были ссыльные немцы поволжские, а основной контингент приезжал на Север по найму, за большие надбавки. В Салехарде на радио я сам не выступал, но там прочитали одно мое стихотворение. Дикторша по кличке Марихуана прочитала стихотворение про войну котов и мышей, и я получил 15 рублей 30 копеек, единственный мой официальный гонорар в Советском Союзе. Мы там вдвоем с Юрой Ярмолинским36 разрисовывали какие-то рестораны, какие-то клубы. Иногда к нам приезжали помощники. Воркута – одни лагеря, Лабытнанги – вообще одна зона большая. Улицы Ленина и Карла Маркса пересекались, а кругом заборы с колючей проволокой. Там был ресторан «Семь лиственниц», куда мы ездили за водкой из Салехарда, с доставкой было туговато. Зимой еще можно было по снегу через Обь переезжать на вездеходах, таких танках облегченных. А летом начинали приходить пароходы. Так мы и мотались по всей стране.

– Пляжным фотографом быть несколько легче!

– Целый год, если не больше, провел в Средней Азии, в Самарканде. Я наблюдал сбор хлопка в Узбекистане, в Ферганской долине. В Самарканде мы вчетвером, Володя Пятницкий, Ваня Тимашев по кличке Бог, я и Гена Снегирев, расписывали ба́ям, старикам местным, их бесконечные анфилады комнат. Бывшему самаркандскому прокурору мы расписывали айван, террасу внутреннюю во дворе дома. Он рассказал нам, что стал самым богатым человеком, когда был директором какого-то детского дома. Я подумал, что же там украсть можно? А оказалось, они просто детей продавали своим в рабство. Девочки ценились намного дороже, чем мальчики, они всегда оставались сильнее. Так что феодальная система была там та же самая. Трудно сказать, была там советская власть или нет, все они оставались мусульманами.

– Когда б вы знали, из какого сора растут стихи.

– Когда мы работали в Джамбае, маленьком городишке, где местные жители, в основном ссыльные крымские татары, чайхану какую-то расписывали, то жили в доме дехканина, крестьянина на местном языке, одноэтажном бараке на двадцать кроватей. Кончилось это тем, что нас посадили на пятнадцать суток в зиндан, в тюрьму. В яму нас посадили чайханщики, потому что не хотели нам платить. Спровоцировали, подослав какого-то типа, который назвался ревизором и сказал, что ему ужасно нравится то, что мы делаем: «Сейчас я перенесу к вам весь буфет». Ну, мы, конечно, напились там изрядно, и я заснул. А когда проснулся, пришел милиционер со словами: «Вас всех просит к себе начальник милиции». Тут меня прихватил радикулит, и я говорю: «Я ни за что не пойду». – «Ну, пускай кто-нибудь один пойдет!» И стал по очереди всех вытягивать. В зиндане мы сидели пятнадцать суток. Там я и сочинил песню «Я говорю вам: жизнь красна…»37. Снегирев закрутил роман с девочкой-архитектором из Ташкента, которая в то время жила в Самарканде, и хотел даже жениться. При мне он описывал их будущую жизнь брачную: «Я буду лежать на печке и писать роман под названием „Хуй“, а ты будешь варить щи. Она: „Нет, я не хочу!“ – „Ну, тогда наоборот – ты будешь лежать на печке и писать роман под названием „Хуй“, а я буду варить щи». Первыми слушателями были местные заключенные. А Снегирев так вообще заговорил всех своими рассказами. Когда выпускали, нас встречали с почетом, пригласили на той38 и угощали пловом с гашишем. Поешь плову и улетаешь. В общем, так они и уехали. Кажется, он даже увез ее с собой и купил какой-то дом в Костромской области. Уже в Москве он ко мне пришел советоваться, жениться ему или не жениться. Вызвал меня на серьезные переговоры и повел Новым Арбатом в кафе «Чародейка». А мне было очень плохо летом, после перепития какого-то очередного. Он говорит: «Прими, это тебе поможет!» Я принял и там заснул, вырубился напрочь. И вместо всякого совета и разговора я все проспал. Просыпаюсь, мы со Снегиревым вдвоем, какая-то тетка подметает. Не знаю, чем вся эта история закончилась, с тех пор мы никогда не виделись. Думаю, что получилось по песне: они не ужились вместе.

– Пьют все, не все осваиваются на новом месте. Может, не нужно их вообще отрывать от родного города?

– Трудно сказать. Вадик Делоне39, которого выслали из страны, очень тяжело переживал эту ситуацию и пил, конечно, ужасно. Выперли его, он пил-пил и умер. Умер довольно странным образом, как мне рассказывала его жена, Ира. Они сидели с гостями, а потом он устал и пошел спать. Он ей говорит: «Поставь мне пластинку Хвоста послушать». У меня тогда вышла моя первая пластинка в Лондоне, «Прощание со степью»40, и я ему ее подарил. В Люксембургском саду мы с Вадиком довольно часто бухали, у нас знакомая жила напротив этого садика. Ирка поставила первую сторону и пошла к гостям в другую комнату. Вадик лежал на кровати. Когда закончилась первая сторона, она зашла перевернуть, сняла иголку, подошла к Вадику – а он не дышит, рука холодная совершенно. Он умер, слушая мою пластинку «Прощание со степью». Во сне, естественной смертью.

– А тема степи откуда у вас? Заглавная песня посвящена Льву Гумилеву.

– «Степь ты, полустепь, полупустыня…» Меня всегда привлекали степные народности, я постоянно читал о них, изучал их, общался с Львом Николаевичем Гумилевым, который писал об этом. Сам побывал во многих степных странах, в частности в Туве. И тема степи меня никогда не покидала. В последнюю пластинку «Репетиция» я включил «Три песни старца», вошедшие в свое время в цикл стихов, который так и называется «Степные песни». Но там было семь стихотворений, а тут три, которые так и называются: «Три песни старца». Я не ходил на его лекции, но с ним дружил мой приятель, художник Сережа Есаян41, армянин московского разлива. Он жил в подвале в Печатниковом переулке, который снял у Марьи Васильевны Розановой, когда они с Синявским эмигрировали. Я помогал ему подвал оборудовать, когда он стал перестраивать все на свой вкус и лад. Моя последняя квартира, которую я снимал, была в Последнем переулке, на углу Трубной площади, ближе к Цветному бульвару. На Сретенке кто только не жил, мастерская Воробьева с одной стороны, Красного с другой. В подвалах часто появлялся Зверев, и мы пьянствовали вместе. Пьянство было жестом протеста, как и наркотики, но без них не было бы русской культуры.

– Правду пишет Лимонов, что наркотики в Москве появились вместе с вами?

– Я женился на девочке по имени Алиса и переехал в Москву, где познакомился с Пятницким. Алиса существует до сих пор и работает крутым адвокатом, многим помогает. Мы тогда все сидели на наркотиках. Я возил в Москву гашиш и был первым распространителем фенамина. В то время продавали такие карандаши от насморка, «Ингалин», внутри которого находилась ватка с фенамином. Туда наливаешь воду, взбалтываешь чуть-чуть, потом вытягиваешь шприцем и по вене гоняешь. Стоил карандаш 14 копеек. Потом его запретили и перестали продавать.

– После войны раненых подсадили на морфий. Из госпиталей он перекочевал к богемной публике, арефьевцам, например.

– С Арефьевым мы встретились в Вене, куда он приехал со своей подругой Жанной, которая от него куда-то свалила с каким-то парнем, в Мадрид, по-моему. А Арефьев приехал сюда, в Париж, и круто пьянствовал какое-то время, хотя и рисовал чего-то. Жил он один в гостиничном номере, там и умер. С Михновым у нас были очень близкие отношения, но потом я переехал в Москву, а он остался в Питере. И так получилось, что мы с ним больше уже не виделись. Уже здесь я узнал, что он умер. Он как-то замкнулся в себе со смертью Аронзона, с которым они очень дружили в последнее время. Аронзон умер еще при мне в Казахстане, говорили, что самоубийство, но больше похоже на несчастный случай.

вернуться

36

Ярмолинский Юрий – художник, режиссер; инициатор «Committee for Aleksei Khvostenko», автор цикла документальных фильмов «Вокруг Хвоста» (https://www.youtube.com/watch?v=yof25P4O1YE; https://www.youtube.com/watch?v=KkDMxccA57A; https://www.youtube.com/watch?v=sjo2u1xQwL0 – просм. 28.08.2023). Пятницкий Владимир Павлович (1938–1978) – московский художник, один из авторов знаменитых анекдотов «под Хармса» «Веселые ребята». Писателю Геннадию Яковлевичу Снегиреву (1933–2004) посвящена песня Хвостенко «Эпиталама Геннадию Снегиреву» (см. ниже).

вернуться

37

«Эпиталама Геннадию Снегиреву».

вернуться

38

Пир, праздник (тюрк.).

вернуться

39

Делоне Владимир Николаевич (1947–1983) – поэт, диссидент; эмигрировал в 1975 году с женой Ириной Михайловной Белогородской.

вернуться

40

«Прощание со степью» – альбом песен Алексея Хвостенко, переиздан в России фирмой «Отделение „Выход“» в 1996 году.

вернуться

41

Есаян Сергей Арамаисович (1939–2007) – художник, близкий друг Хвостенко и Волохонского, иллюстратор их книг «Городские поля» и «Басни».

5
{"b":"919310","o":1}