Шли по правой стороне речонки Лондужки. Трава выкошена, да не один мыс, а в длину, расстояние, как до школы, а до школы – взрослые говорили, что километр с небольшим. Ширь у каждой луговины разная. Какая-то раздольная, ни единого кустика, а иная с кустами посерёдке. Это значит – из-за куста тяжеленную траву надо выносить на солнце и сушить целый день. Берега у речки крутоватые, но полностью обкошены, значит, и оттуда выгребать сено на открытые участки.

– Так, ребятки, всё обошли, прикинули, сколько работы и как быстро надо делать, теперь вставайте по местам. Несколько человек пойдёт с Пелагеей-тётушкой, будете от леса отгребать к середине. Ты, Галина, и Светка с Настей, идите по реке, с того конца выгребайте, выносите на середину луговины, и где не толсто травы, там и расстилайте, чтоб вся к обеду просохла. Мы с остальными пойдём с этого конца кошенины. Делайте быстро, а то скоро Колька на лошади с граблями прикатит, надо будет ему валковать[16], а вдруг трава не высохнет?.. Ну-ка давайте дружно, вон бригадир не обманул, кухню привёз, у нас суп варить будут, значит, бригада взрослых придёт, давайте не филонить!

Пока Наталья командовала полководцем, мы уже загребали тяжёлую, сырую в низинах траву, носили наверх и расстилали. Иным охапкам не было свободного места, так оставляли, вешая на кусты. Вскоре в лесу послышался стук топора, потянуло дымком. Суп, значит, варить и чай начинают. Мы ещё азартнее стали работать. Подбадриваем друг друга:

– Что-то, Наська[17], мало подцепила, жалеешь себя, а напишут всем одинаково!

– Ой, Витька, подсоби[18] мне, не могу тащить, больно[19] трава-то сыра.

– Не пейте, девки, из реки, я ведь туда оступился, всю воду перебаламутил[20], – кричит издалека Шурик.

А Наталья направляет:

– Пошли-ка за ветками, к стожью[21] принесём. Девочки со мной, парни с Витькой… Много принесли, молодцы. Теперь небольшой перекур, присядем в тенёк.

Вдали, со стороны деревни, слышен стрёкот, перестук подъезжающих конных грабель, фырканье лошади. Рыжий, конопатый пацанёнок, лет одиннадцати-двенадцати, правит лошадью, сидя на железных граблях с большущими колёсами. Заехал на покос, соскочил с грабель, подошёл к костру, напился воды из фляги.

– Тётка Наталья, можно уже валковать? Или подождать?

– Езди, Коленька, только посерёдке. Там тонко, так уже подсохло.

Поехал Николай, только стук и щёлканье железное стоит. Нажмёт рукой рычажок – прутья у грабель опустятся и гребут сено. Когда много накопится, топнет в педальку – подпрыгнут прутья вверх, сено охапкой соскользнёт на землю, получается вал. И так по порядку: вал растёт, удлиняется. Нам сидеть тоже некогда, подгребаем оставшееся сено.

К костру возле покоса подходит машина с людьми, а трактор привозит инвентарь: вилы простые, вилы на длинной ручке – мётальные, трёхрожковые и четырёхрожковые. Разгружают лошадиную амуницию. Снимают топоры, ломы – всё, что для такой работы надо. Приезжает бригадир верхом на вороном жеребце. Жара уже невыносимая, хочется пить. Конь беспокойно пляшет, брыкается, отгоняя донимающих паутов. Они облепили ему весь круп и грудь. Крутится Воронко на привязи у берёзы, ржёт и так за кустами запутывается, что некуда ему двинуться. Тут не выдержала уздечка, лопнула, и обезумевший конь прыгнул, чудом не задев варева на костре, вихрем пронёсся к реке, скакнул в воду, потоптался и лёг в неё прямо с седлом. Все испуганы и удивлены такими его выходками… Но уставшая от жары и оводов лошадь нашла избавление.

И мы к вечеру измучились, так с сеном увозились, что и говорить друг с другом неохота. Зато теперь знаем, сколько это – пять гектаров. Бригадир по завершении дня при всей большой бригаде нас похвалил и разрешил в одном уголке поля собирать горох. Так и сказал: «Нате вам, получите премиальные».

А может, чуть передохнуть, поужинать и айда за горохом? А то ведь все слышали – поди, до меня всё особирают?

– Мам, я только молока с хлебом поем и побегу по горох. Бригадир разрешил в уголке собирать, наверно, уже все там.

– Бригадир тебя хвалил, эка способница[22]. Не ожидал, сколько сена прибрали. И велел передать, что завтра нужно обязательно на сенокос.

– Да ни за что! – взревела я. – Сегодня всё сено с реки вытаскали на суходол, на бугры, даже на ветки деревьев навешивали, чтоб быстрей просушить. Устали хуже собак. Завтра никуда не пойду, надо и покупаться, так и лето кончится.

– А Валентин велел сказать: «Тот глупец, кто не придёт».

– А чего он там, золота навешал? – спрашиваю я мать с ехидцей.

– Нет, сказал, что деньги можно заработать, не работая.

– Как так? – опешила я, наворачивая горячую картовницу[23] с молоком и хлебом.

– А вот так. Даже соседские девчонки Юровы пойдут.

– А чего такого будут делать?

– На Обушнице поля клевера подкошены, в валы сгребать двумя лошадьми будут. Да и трава-то не очень уродилась… а на полях, не в лесу, так и гнуса[24] нет.

– А поля-то большие?

– Да знаешь ты эти поля. По клюкву за Сорокино ходили, так через них. Как Обушницу пройдёшь, так одно слева от дороги, другое – справа, по десять гектаров они, каждое.

– Ух, мамка, еле сегодня с пятью справились, а тут – двадцать… Ага, мы за лошадьми, да ещё валки, а вдруг мало народу придёт?

– Туда как раз придут.

Сижу на лавке у стола, задумалась.

– Конечно, тут уж все нахлынут, это тебе не от реки сырое выгребать, тут можно поживиться. Ладно, мам, завтра ещё схожу, а потом ни-ни.

– Ну, хорошо, Галя, как уж хочешь. Да и то верно, и дома дел полно: гряды не чищены, ягоды в лесу красные, скоро черника поспеет. Кто, кроме тебя, наносит?

Назавтра день удался на славу. К концу дня еле на машину через высокие борта залезли, но вечером на горохе были полным составом, дело-то наиважнейшее, стратегическое, запас закладывать, как сказал один дедок: «Жуй, жуй, жирок за кожей зимой найдётся».

Следующий день оказался пасмурным, и нас со Светкой, подружкой и соседкой, забрали на перегон телят. Тоже, как оказалось, без нас разбегающихся быков никому не догнать. Лошади в кусты не идут, а телята, наоборот, от духоты и овода лезут в кусты, под ветки, в прохладу и тень. Вот и приходится обочиной бегать, бычков трёхсоткилограммовых из кустов на дорогу выгонять. И лучше нас со Светкой никто не справляется, как уверял бригадир утром, отменяя сенокос. К фермам, среди «лучших», собралось всё наше горохопожирательное войско из двадцати семи детей, но это другая история.

– Сергуня, Микола, Антоха, собирайтесь! Пойдём картошку сажать. Я коня добыл, так нечё тянуть, надо быстрей садить, – командовал внуками дед Гаврил.

Картошка – это святое. Возни с ней всегда предостаточно, хоть весной, хоть осенью. Скажем, весной, в первых числах апреля, многие и в марте ещё, доставали из погребов картофель. Нет, не весь, а только семенной – специально отобранный, прозеленённый с осени и уложенный в отдельные бураки, ящики, засеки. Тщательно осмотренный, не крупный и не мелкий – сантиметров пять – семь в диаметре. Картофелины одна к одной, как гренадерский полк. Поднятую из подвалов картошку тщательно перебирали, выявляя загнившие или поражённые клубни. Здоровую картошку высыпали на пол тонким слоем на все свободные места, даже под кровати, для прорастания и «забывали». И вот наступал день посадки. С появлением выделенной бригадиром лошади для пахоты личного огородца[25] всё в доме оживало. Женщины укладывали проросший картофель в большие и малые ёмкости. Старшие сыновья во главе с отцом развозили по огородцу навоз от хлева или раскидывали его по пахоте из запасённых уже куч.