Мы шли по аллее в сторону дома, и я старалась идти как можно медленнее, чтобы кто-нибудь не помешал нашему разговору.

— Как вы можете так говорить? — возмутилась я. — Кому, как не вам, знать, что его сиятельство сам во всём виноват, а дуэль между вами была честной? И я готова это подтвердить — в том числе и в суде.

— Вы очень храбрая барышня, мадемуазель Бриан, — улыбнулся он. — Но, боюсь, для суда это не будет имеет никакого значения. Я нарушил закон, и если жалоба будет подана, то вынужден буду понести наказание.

— Но это несправедливо! Неужели граф Рассел, который поступил как мерзавец, осмелится обвинить в чём-то того, кто всего лишь защищал слабую девушку?

Кэррингтон остановился и пожал плечами.

— К сожалению, мадемуазель, даже столь благородная причина для моего поведения не будет являться для суда смягчающим обстоятельством. Но, прошу вас, не думайте об этом! Это мужское дело, и вам не следует в него вмешиваться.

Это показалось мне абсурдным. Он пострадал из-за того, что за меня вступился. Как я могла остаться в стороне?

— Вот уж нет, сударь! — заявила я. — Я не намерена отмалчиваться, если на сей раз именно я могу вам помочь.

— Помочь мне? — изумился он. — И каким же образом?

— Может быть, вы не знаете, сударь, но из закона о дуэлях есть исключение, которое ввел король Джаспер. И если нужно будет, то я могу подтвердить, что наш случай именно тот, о котором говорится в этом исключении.

Граф нахмурился. Он явно ничего не понимал.

— О каком исключении вы говорите, мадемуазель?

Я постаралась вспомнить как можно точнее то, что мне говорил Габриэль Шекли.

— Это исключение позволяет проводить дуэли не по правилам и без участия секундантов, если речь идет о сатисфакции за оскорбление, нанесенное одним дуэлянтом матери, жене или невесте другого дуэлянта.

— Да, я знаю об этом исключении, мадемуазель, — кивнул Кэррингтон. — Но какое отношение оно имеет к нашей ситуации?

Он смотрел мне прямо в глаза. Я чуть покраснела, собралась с силами и выпалила:

— Если это потребуется для того, чтобы оправдать вас, сударь, то я готова сказать, что я — ваша невеста!

— Простите, что вы сказали? — он нахмурился.

Должно быть, пытался убедить себя, что ослышался. И это было не удивительно. Такое предложение ему вред ли делали прежде.

Но если он ожидал, что я растеряюсь и пойду на попятную, то он ошибался.

— Я сказала, что если граф Рассел или его сестрица обратятся в суд, то единственным способом для вас избежать наказания станет признание того, что я ваша невеста. Тогда вы имели полное право незамедлительно вступиться за мою честь, и ваша дуэль с его сиятельством уже не будет считаться преступлением.

Он несколько секунд смотрел на меня в немом изумлении, а потом рассмеялся.

— Редко кому удается меня удивить, сударыня, но вы с этим справились. И я даже вполне допускаю, что ваше предложение поможет достичь желаемого результата, и суд меня оправдает. Но задумывались ли вы о том, что будет после?

— После? — теперь хмурилась уже я. — Признаться, нет.

Он вздохнул и принялся объяснять мне как маленькому ребенку:

— Мы под присягой станем утверждать, что вы моя невеста. Значит ли это, что вы рассчитываете, что тем самым обяжете меня на вас жениться?

— Что? — возмутилась я.— Разумеется, нет.

Нет, ну что он за несносный зануда! Как можно было так извратить мной благородный порыв?

— Но это будет означать, что мы солгали суду.

— Ну, почему же? — возразила я. — Наши намерения впоследствии могли перемениться. Мне кажется, мы будем отнюдь не первыми, кто разорвал помолвку. Жених и невеста могут поссориться даже перед самой свадьбой.

— Допустим, — кивнул он. — Но думали ли вы, как это отразится на вашей репутации? Разрыв помолвки обычно наносит куда больший урон невесте, нежели жениху. Это может помешать вам в дальнейшем составить выгодную партию.

Я фыркнула. Он решил позаботиться о моей репутации! Этого мне только не хватало!

— Благодарю вас за участие, ваше сиятельство. Но я пока не собираюсь замуж. А если всё-таки соберусь, то надеюсь, что мой будущий супруг не станет обращать на чьи-то злые пересуды.

— Вы смелая девушка, мадемуазель Бриан, но всё-таки я надеюсь, что вы хотя бы постараетесь стать более благоразумной!

— Я постараюсь, ваше сиятельство, — важно заявила я. — И если кто-то из Расселов всё-таки обратится в суд, прошу вас сообщить мне об этом, дабы я могла выступить на вашей стороне. Правда, если это случится в ближайшие три дня, то прошу вас меня не терять — я ненадолго отбуду в свой родной город Анси.

— В Анси? — переспросил граф. — Надеюсь, вы поедете туда не одна, а в сопровождении кучера и своей служанки?

Конечно, благородной барышне именно так и следовало бы поступить. Но я не могла взять с собой ни Кипа, ни Рут — без них за курами, овцами и коровами было бы некому присматривать.

— Я поеду в почтовой карете, — ответила я.

Он снова вздохнул:

— Вы неисправимы, мадемуазель! Вы хоть представляете, что такое путешествие в почтовой карете? Боюсь, что нет. Давайте поступим так. На следующей неделе я собирался съездить на день в свое поместье, которое находится всего в нескольких лье от Анси. Но мы можем выехать прямо завтра в моей карете. Разумеется, мы возьмем с собой одну из горничных его светлости.

Его забота умилила меня, но я посчитала невозможным воспользоваться его добротой.

— Я не хочу причинять вам неудобства, ваше сиятельство. Уверена, мне будет вполне удобно и в почтовой карете.

— Об этом не может быть и речи, — в его голосе зазвучали металлические нотки. — Если вы хотите, чтобы наша с вами версия была для суда убедительной, то вам следует меня послушаться. Никто не поверит, что граф Кэррингтон позволил бы своей невесте путешествовать в почтовой карете. Меня это вовсе не затруднит. И я полагаю, что за два дня мы не успеем утомить друг друга.

Что мне оставалось делать? Только согласиться. Само по себе совместное путешествие меня ничуть не пугало. А вот непосредственно в Анси я предпочла бы оказаться в одиночку. Графу могло показаться странным, что я ничего не помню о своем детстве и не знаю, где именно находился наш дом. Впрочем, я надеялась, что версия с пансионом, в который меня якобы отправили в пятилетнем возрасте, хотя бы частично это объяснит.

Карета его сиятельства подъехала к чайной ранним утром следующего дня. Эмма пожелала мне приятного путешествия и заверила меня, что я могу полностью на нее положиться.

В экипаже, помимо графа Кэррингтона, сидела пожилая женщина в дорожном платье, которая назвалась Жанеттой. Я расположилась на лавке рядом с ней и напротив его сиятельства, и мы тронулись в путь.

Окрестности Гран-Лавье я знала уже достаточно хорошо, но когда мы отъехали от города на достаточно большое расстояние, я стала чаще выглядывать из окна. Впрочем, открывавшиеся из него виды не отличались большим разнообразием — поля с золотистой рожью, луга с пасущимися коровами и маленькие деревеньки с домами с соломенными крышами. Не удивительно, что Жанетта предпочла мирно дремать почти на протяжении всего пути.

— Давно ли вы не бывали дома, мадемуазель? — спросил граф после того, как мы побеседовали с ним о погоде. — И остался ли там у вас кто-то?

Я решила не скрывать той правды, что не могла мне навредить.

— Очень давно, ваше сиятельство. Я почти ничего не помню из своего детства, которое прошло в Анси. После смерти отца мы с матушкой уехали оттуда, а вскоре она поместила меня в пансион, где я и находилась до недавнего времени.

Я шла по тонкому льду. Даже самые простые мои ответы могли натолкнуть Кэррингтона на дополнительные вопросы, а именно этого мне хотелось бы избежать. Но и совсем промолчать было бы странно. И я решила, что все несоответствия, которые могут возникнуть, я могу списать на Констанцию Бриан. Ведь из своего раннего детства я могу помнить лишь то, что рассказала мне она.