Поэтому я решила пока отложить выяснение этого вопроса. Для начала мы должны привести девочку в порядок — отмыть, откормить, обогреть. А потом, когда я поеду в Анси или даже в столицу, я постараюсь узнать, нет ли в каком-нибудь государственном учреждении Терезии списков пропавших детей. Конечно, это была утопичная мысль, но мне хотелось верить, что рано или поздно мы найдем настоящую семью Армель.

После обеда глаза девочки стали закрываться, и было видно, что она хочет спать. Я собиралась отнести ее в кровать, но Рут неожиданно воспротивилась этому.

— Довольно ей выглядеть как замарашка, мадемуазель! Вода в котле на печи как раз вскипела. А Кип мигом наносит холодной воды в лохань.

— Она еще слишком напугана, — попыталась возразить я. — Нужно дать ей время к нам привыкнуть.

Но Рут была непреклонна:

— Мне нужно сшить ей новое платье. А старое я возьму за образец. И я сниму его с нее, даже если она будет ругаться как старый сапожник. А на теле у нее уже коросты от грязи, и ей самой станет легче.

Когда стоявшая в сарае на заднем дворе лохань была наполнена теплой водой, Рут подхватила девочку на руки. Армель была сыта и уже почти спала, а потому не оказала никакого сопротивления. И только когда в сарае мы стали снимать с нее платьице (которое сразу затрещало по швам на заплатах), она захныкала, но и как-то очень вяло. И только когда она увидела воду в деревянной лохани, она попыталась вырваться. Но она была слишком слаба, чтобы оказывать нам сопротивление.

А оказавшись в теплой воде, она и вовсе перестала это делать. Наверно, это были приятные ощущения. Я добавила в воду несколько капель лавандового масла, которое отыскалось в комнате Констанции, и сарай наполнился восхитительным ароматом.

Я стала мыть девочку сама, боясь, что Рут переусердствует и начнет слишком рьяно тереть тонкую кожу ребенка соломенной мочалкой. Я старалась действовать аккуратно, и Армель только несколько раз вскрикнула, когда я неосторожно затронула синяки на ее теле. Были ли это следы побоев, я не знала, а спрашивать ее об этом пока не стоило. Просто мы с Рут переглянулись, и я, пытаясь не расплакаться, часто-часто заморгала.

Волосы у нее так спутались, что распутать их не было никакой возможности. И длинные свалявшиеся космы Армель мне пришлось отстричь. А она даже не заметила этого, потому что уже спала, разомлев в теплой ароматизированной воде. Рут завернула ее в простыню и отнесла в кровать. И она проспала до самого вечера.

Я услышала, что она проснулась, из своей комнаты, и сразу поднялась к ней. Она сидела в кровати, закутавшись в одеяло, и смотрела на меня с прежним страхом.

— Должно быть, ты искала свое платье? — спросила я. — Не беспокойся, с ним всё в порядке. Рут постирала его и теперь оно сушится во дворе. А ты пока можешь надеть вот эту ночнушку. Смотри, какая она белоснежная! А Рут уже начала шить тебе новое платье. Конечно, если захочешь, ты сможешь надеть и старое, но думаю, что новое тебе понравится больше.

Я отдала ей сорочку и спустилась на кухню за молоком и куском пирога. Когда я вернулась в ее комнату, она по-прежнему сидела в кровати, но ночнушка была уже на ней. Она выпила молоко, съела пирог и снова легла. Время было уже позднее, и я тоже отправилась спать.

А утром Рут торжественно вручила девочке новый наряд — белую блузку с пышными рукавами, которую она сшила всё из той же сорочки Констанции, и клетчатый сарафан, на который пошли остатки от кухонных занавесок.

Наряд пришелся Армель как раз впору, и она, надев его, долго смотрела с изумлением на свое отражение в зеркале в комнате Констанс. Мне показалось, что ей понравилась даже ее новая прическа — с ней она стала похожа на маленькое солнышко. Она не сказала нам ни слова благодарности, но эта благодарность была в ее взгляде. И этого пока нам было достаточно.

Мы сели завтракать, и я видела, с какой осторожностью теперь Армель подносила ложку ко рту, боясь уронить кашу на новый сарафан.

После завтрака я собиралась пойти в огород и выкопать гнездо картошки. Пора было попробовать ее на вкус. Я хотела приготовить из нее пюре, Рут как раз собиралась жарить на обед карпа, которого утром выловил в лесном озере Кип. Ох, и удивятся мои домашние, когда попробуют новое блюдо!

Но когда мы еще сидели за столом, на улице раздался шум. Заржали лошади, и в ворота кто-то застучался. Я выглянула в окно и увидела по ту сторону изгороди сразу нескольких человек.

— Кого там еще принесло в такую рань? — удивилась Рут.

А мое сердце тревожно забилось от нехорошего предчувствия. Потому что в одном из стоявших у ворот людей я узнала ювелира Альбера Торсена.

Мы вышли на крыльцо, а Кип распахнул ворота, в которые и въехал прибывший экипаж.

— Что вам угодно, господа? — спросила я.

Я полагала, что он ответит мне именно ювелир, но он предоставил это право другому мужчине, что сидел в открытом экипаже рядом с ним. Тот мужчина был низенький, круглый, и когда он спустился на землю и подошел к нам, то весь запыхался и вспотел. Он промокнул лоб платком и чуть поклонился мне.

— Мадемуазель Бриан? Позвольте представиться — дознаватель городского суда Гран-Лавье Теодор Бушелье.

Рут охнула и выступила вперед, словно надеясь заслонить меня от этого человека. И он понял это и усмехнулся.

— Прошу прощения, мадемуазель, за то, что сообщаю неприятную новость, но таковы мои обязанности, — он достал из толстой папки, что держал в левой руке, какой-то документ, развернул его и стал зачитывать вслух: — В связи с неуплатой долга в размере двадцати золотых монет мадам Констанцией Бриан займодавец месье Альбер Торсен обратился в суд десятого числа сего месяца, требуя передать ему в счет уплаты этого долга имущество, принадлежавшее мадам Бриан и после ее кончины перешедшее ее дочери мадемуазель Бриан. Пятнадцатого числа сего месяца данный иск был судом удовлетворен.

— Что? — не поняла Рут.

Но месье Бушелье даже не посмотрел в ее сторону.

— В связи с чем, мадемуазель, вам надлежит освободить этот дом в течение ближайших суток. Месье Торсен попросил меня проследить за исполнением этого решения, и я намерен это сделать самым тщательным образом.

— Что за чушь? — возмутилась я. — Если такое решение и было принято, то я намерена его обжаловать. Полагаю, что у меня есть такое право?

Месье Бушелье кивнул, а Торсен, уже тоже подошедший к нам, сказал:

— Не советую вам этого делать, мадемуазель. А не то вы и ваша служанка будете обвинены в гораздо более серьезном преступлении! Мне доподлинно известно, что не далее, как пару дней назад, вы оказывали некоему господину магические услуги, не имея на то соответствующего разрешения. За это можно угодить в тюрьму, мадемуазель!

И уголки его рта дрогнули в кривой ухмылке.

От этой угрозы мне стало нехорошо. Я не знала, насколько она реальна и как сурово наказывает закон за такое нарушение. Но судя по тому, с каким торжеством Торсен это произнес, он был уверен, что это сработает.

— Да какие же это магические услуги, месье? — не смогла смолчать Рут. — Мы всего лишь перевязали рану благородному господину, который обратился к нам за помощью. Или, по-вашему, мы должны были ему в этом отказать?

— Для суда это не будет иметь никакого значения, — подтвердил слова ювелира и дознаватель. — Если факт нарушения будет установлен, вам обеим будет грозить тюремное заключение. В этом отношении закон весьма суров.

Я едва сдержалась, чтобы не высказать всё то, что я об этом думаю. Наверняка в терезийских законах есть статья и об оскорблении должностного лица, а выяснять, так ли это на самом деле, мне совсем не хотелось.

— Но разве суд, который принял решение о передаче нашего имущества, не должен был выслушать и меня? — я всё-таки сделала попытку возразить. — Разве я не имела права просить об отсрочке в связи с тем, что это был не мой долг, а долг моей матушки, и для меня он оказался полной неожиданностью?