Она готова была съесть всё, что ей дадут. Но пока мы ограничили ее кружкой молока да мисочкой чуть посыпанного сахаром творога. Наедаться сразу было опасно. Кто знает, сколько она голодала?

Сначала я подумала, что у нее были темно-русые волосы, но, присмотревшись, поняла, что на самом деле волосы у нее цвета спелой пшеницы, просто их давно не мыли. И кожа у нее тоже была светлая, хотя лицо и руки из-за загара казались смуглыми. И по возрасту ей, пожалуй, было больше пяти, просто чрезмерная худоба уменьшала ее возраст.

И платьишко у нее было совсем утлое. Заплат там было больше, чем ткани, из которого оно было сшито изначально, отчего оно казалось пегим. И ведь кто-то же его латал! Даже если она была бродяжкой, рядом с ней всё-таки был кто-то из взрослых. Вот только кто?

На наши вопросы она по-прежнему не отвечала. Но и немой она не была — вон, как визжала, когда Кип вытаскивал ее из кустов. Наверно, нужно было время, чтобы она к нам привыкла и перестала бояться. Да мы и не собирались ее торопить.

Лишним ртом мы ее не считали. При наличии своего огорода накормить ребенка было не трудно. И если она действительно отстала от обоза бродячих артистов, то, возможно, это даже было хорошо — уж больно плохо те о ней заботились.

Когда девочка наелась, мы с Рут разместили ее в маленькой комнатке под самой крышей. Мне подумалось, что там ей должно понравиться. И судя по тому, с каким интересом она рассматривала убранство помещения, я не ошиблась. И оттуда были видны весь огород и лесная дорога.

Она была еще слишком мала, чтобы оставлять ее ночевать в незнакомой комнате одну, но я понимала, что наше присутствие только будет ее напрягать. Ночь была лунная, и в комнате даже без лампы было довольно светло.

Рут хотела помочь девочке снять платьице, но та так испуганно дернулась, что мы решили оставить ее в покое. Тем более, что детских вещей у нас в доме не было, и мы не могли предложить ей ночную сорочку.

Перина на кровати была высокой и мягкой, и я не сомневалась, что наша гостья заснет сразу же, как только ее голова коснется подушки. Так оно и оказалось. Когда я заглянула в комнату через полчаса, девочка уже спала, но даже во сне она вздрагивала.

— Бедный ребенок, — вздохнула Рут, когда я вернулась на кухню. — Уверена, что у нее нет родных. Никакая мать не стала бы морить такую кроху голодом. Может быть, эти артисты подобрали ее где-нибудь или даже украли. Тьфу ты, а я еще смотрела их представление на Рыночной площади! Я слыхала, что иногда бродячие театры воруют детей, чтобы те выступали у них забесплатно. А эта, видать, оказалась еще слишком мала, чтобы работать. Вот они ее почти и не кормили.

Скупая слеза покатилась по ее щеке, и она отвернулась, чтобы я этого не заметила. Она не любила выставлять напоказ свои чувства.

Утром девочка проснулась раньше, чем я. Ее комната находилась прямо над моей, и я услышала, как заскрипели в ней половицы, когда наша гостья встала с кровати. А потом послышался скрип открываемого окна. Утро выдалось чудесным, и я не удивилась, что ей захотелось послушать пение птиц.

Правда, я тут же испугалась, что это могло быть не желание полюбоваться природой солнечным утром, а желание сбежать от нас, пока мы не проснулись. И я, вскочив с кровати и наспех надев домашнее платье, бросилась на чердак.

Девочка сидела у окна, и когда я вошла, она снова вздрогнула.

— Доброе утро! — сказала я. — Наверно, ты уже проголодалась? Надеюсь, ты любишь яичницу?

Несмелый кивок с ее стороны.

— Вот и отлично! Тогда давай сходим в курятник и наберем свежих яиц.

Она нахмурилась. Сначала я не поняла причины этого, а потом всё-таки догадалась. Она никогда не была в курятнике и наверняка даже не знала, что это такое. Ну что же, тем больше открытий ей сегодня предстоит.

Я позвала ее за собой, но за руку брать не стала, чтобы еще больше ее не напугать. Мы вышли во двор. Я распахнула дверь курятника, и когда первая курица выскочила нам навстречу, девочка вскрикнула от неожиданности и отпрыгнула в сторону.

— Не бойся, — спокойно сказала я, — они не кусаются. А вот этого господина со шпорами, — и я указала на гордо вышедшего из курятника петуха, — на всякий случай обходи стороной. Он иногда пребольно клюётся. Смотри — вот это у нас Беляночка. А вот это — Пеструшка. А эту мы зовём Цыпочкой. Давай посмотрим, сколько яиц мы сумеем найти.

Мы вошли внутрь, и я показала, как нужно искать яйца. Девочка оказалась смышлёной и вскоре достала из гнезда первый трофей.

— Интересно, кто из нас найдет больше? — улыбнулась я.

Конечно, я ей поддалась. Я нарочно пропустила несколько яиц, и вышло так, что она нашла больше. И на лице ее засияла такая неподдельная радость, что я едва не разревелась.

— А теперь пойдем и приготовим из них яичницу.

Когда мы пришли на кухню, у Рут уже была затоплена печь, а в большом медном чайнике заварен ароматный травяной чай. Я предложила девочке понаблюдать за тем, как будет готовиться яичница, но шкворчание масла на сковороде чуть напугало ее, и она отошла от печи.

Зато когда сковорода с яичницей была поставлена на стол, я увидела, как наша гостья облизнулась. Я намазала ей маслом кусок ржаного хлеба и положила на тарелку одно поджаренное яйцо. Рут принесла столовые приборы. Девочка потянулась к ложке. Вилкой, кажется, пользоваться она не умела. Но в этом не было ничего странного. Даже Рут с Кипом любые блюда предпочитали есть именно ложками.

Девочка съела всё, что я ей положила, а потом с удовольствием выпила чаю с вареньем. Мне показалось, что в нашем обществе ей было уже вполне комфортно, и она уже не вздрагивала при каждом нашем движении.

Ребенка следовало помыть и причесать, но прежде нам нужно было сшить ей хоть какую-то одежду. Я предложила распороть одно из платьев Констанции, но Рут от этого пришла в ужас:

— Да что вы, мадемуазель! Это такие дорогие наряды.

А вот использовать на это дело одну из ночнушек Констанции она всё-таки согласилась. Начать мы решили как раз с простенькой ночной сорочки для девочки — квадратный лоскут и две бретельки. В таком наряде ребенок на первых порах мог не только спать, но и разгуливать по дому. А потом Рут сошьет ей и платье из обрезков разных тканей, что хранились в одном из сундуков.

— Когда ты умывалась в последний раз? — спросила я у девочки.

Та сразу насупилась и снова замкнулась. Мы с Рут переглянулись и решили пока оставить ребенка в покое. Пусть погуляет еще денек в грязном платье. А потом, уже после обеда и ужина, можно будет для начала просто обтереть ее теплым влажным полотенцем и переодеть в тонкую сорочку. Ей и самой наверняка это понравится. А завтра, возможно, она позволит заняться и своими волосами.

К обеду Рут испекла пирог с клубникой и сливками. Она поставила его на стол и разрезала на кусочки. Девочка сидела на лавке и наблюдала за этим с восторгом. Но руку за пирогом так и не протянула.

— Скажи нам, как тебя зовут, и я дам тебе самый большой кусок пирога!

Это был шантаж, но мне так хотелось услышать от нее первое слово! И она сказала его.

— Армель.

Она произнесла свое имя так тихо, что я не была уверена, что правильно его поняла.

— Армель? — переспросила я. — Какое красивое имя!

Девочка кивнула, но всё ее внимание было сейчас сосредоточено на клубнике со сливками, и я, как и обещала, положила в ее тарелку самый большой кусок пирога.

Теперь мы знали ее имя. Но на самом деле я была не уверена, что оно было настоящим. Если бродячая труппа выкрала ее в детстве, то она могла не помнить своего имени вовсе. Но даже если и помнила, то артисты могли назвать ее более благозвучным именем, и постепенно она привыкла к нему и забыла подлинное.

Так что на самом деле эта информация нам почти ничего не давала. Судя по внешнему виду, девочка была лишена семьи уже давно, и если у нее и были родные, то они наверняка уже отчаялись и перестали ее искать.