Я покачала головой. Я не могла сказать того, чего не знала сама. А я до сих пор не понимала, кто я такая. А если бы я сказала, что я дочь неведомого мне барона Бриана, то это лишь привело бы к ненужным вопросам, ни на один из которых я ответить бы не смогла.

Нет, сначала я должна была заработать достаточно денег, чтобы расплатиться с ювелиром, а потом подкопить их и на поездку в Анси.

Такой ход мысли привел меня к картофельным грядкам. На некоторых кустах уже появились круглые зеленые, похожие на маленькие помидоры ягоды.

— Мадам Бриан собирала их, когда они начинали белеть, — сказала Рут. — А потом сушила их и перетирала в порошок. Или делала из них настои. Думаю, и нам нужно сделать то же самое. Раз уж мы заняли под них пол огорода, то чего добру пропадать?

Я улыбнулась. Знала бы она, как я собиралась использовать то, что есть на этой грядке! Но пока это был мой маленький секрет.

На то, чтобы приготовить более сытный ужин, у нас уже не было ни сил, ни желания. И мы поели омлет из свежих яиц.

— Спокойной ночи, мадемуазель! — сказала Рут, когда я отправилась в свою комнату. — И постарайтесь позабыть об этих господах. Будем надеяться, что они никогда сюда больше не приедут. А завтра мы с вами можем съездить на мельницу и в Шато-Тюренн и расплатиться с Ландо и Боке.

Я охотно с этим согласилась. Теперь, после ярмарки, мне казалось, что всё начинает налаживаться. Ох, как же я ошибалась!

С утра мы отправились раздавать долги. Сначала заехали на мельницу и отдали месье Ландо пять серебряных монет. Мне показалось, что он был приятно удивлен. И когда мы сказали, что через месяц мы приедем к нему за очередным мешком, он заверил нас, что будет рад.

А вот мясник встретил нас ворчанием. Он пожаловался на то, что за то время, что мадам Констанция не возвращала ему долг, цена на всё выросли, и он остался в убытке. Я прекрасно понимала, что такое инфляция, и мне показалось, что его претензии вполне обоснованны, а потому выслушала его молча. А вот Рут возразила:

— Да на что же выросли цены? Как стоило у тебя мясо по медяку за фунт, так и стоит. И мука в той же цене. И сыр, и мёд, которые мы продавали на ярмарке.

Значит, инфляции в Терезии не было. Я посмотрела на месье Боке с укоризной, но он ничуть не смутился. Спросил только, будем ли мы что-то сегодня у него покупать. Мы сказали, что нет, и он сразу потерял к нам интерес.

Потом мы заехали к мадам Тафт. Кип наносил ей в дом воды из колодца, а Рут снабдила ее свежими яйцами, творогом, молоком и только-только испеченными пирогами с лесными ягодами.

А дома нас ждал сюрприз. Когда наш экипаж вывернул из-за поворота на дорогу, что вела к нашему двору, то мы увидели, как кто-то шмыгнул в кусты недалеко от ворот. Кип подумал, что это какой-то зверь.

— Да нет, не зверь, — заспорила с ним Рут, — человек.

— Может, медвежонок, — продолжал упорствовать брат.

Но когда остановился и спрыгнул с козел, чтобы открыть ворота, всё-таки дошел до кустов. Он раздвинул их, сделал шаг, другой, а потом заорал:

— Ах ты зверюга! Кусаться вздумала?

Я вскрикнула, испугавшись, что не него напал дикий зверь, но уже через пару секунд Киприан выволок из кустов ребенка. Да-да, самого настоящего ребенка!

Это была девочка лет пяти или шести. Чумазая, со спутанными волосами, в грязном заплатанном платье. Она визжала и пыталась вырваться, но Кип крепко держал ее за руку. А уж что-что, а хватка у него была железная.

— Вы поглядите только, хозяйка, какое чудо-юдо я нашел! — хмыкнул он.

Мы с Рут тоже подошли поближе.

— Ты как здесь оказалась? — спросила я. — Ты пришла одна? Как тебя зовут?

Но девочка молчала, только снова и снова пыталась укусить Кипа за руку.

— Откуда в лесу мог взяться ребенок? — удивилась я. — Тут до ближайшего жилья не один час ходу.

Но прежде, чем мне кто-нибудь ответил, мы услышали, как хрустнула ветка уже в других кустах, по другую сторону дороги. Рут, не раздумывая, бросилась туда. И снова визг и крики. Я уже подумала, что там обнаружился еще один ребенок, но нет — вслед за Рут из кустов, охая, вышла взрослая женщина.

— Это ваш ребенок? — спросила я.

Но она испуганно замотала головой.

— Нет, мадемуазель, — ответила за нее Рут. — Это Эмма Паскаль из Шато-Тюренн. Все её дети давно выросли.

— Прошу прощения, мадемуазель Бриан, — пробормотала женщина и поклонилась мне, — я не сделала ничего дурного.

— Как же не сделала? — возразила Рут. — Это же ты привела сюда эту девчонку?

Мадам Паскаль кивнула — отпираться не было никакого смысла.

— Вы знаете, чей это ребенок? — мне хотелось узнать о девочке хоть что-то.

Но женщина замотала головой:

— Да откуда же мне знать, мадемуазель? Да она и сама, поди, не знает, чья она. Вы поглядите на нее — кожа да кости. А какая одежка! Да если бы у нее кто-то был, разве она ходила бы в таком виде?

— Но как же она оказалась у вас?

Мадам Паскаль шмыгнула носом:

— Наши деревенские говорят, что она отстала от повозки бродячих артистов, что приезжали на ярмарку. Они останавливались на ночлег у нас за околицей. Мы сначала думали, что, может, они за ней вернутся. Хватятся ее и вернутся. Но нет. Да и, видать, не слишком хорошо ей у них было. Она у меня краюху хлеба стащила — вцепилась в него зубами и руками, словно неделю не ела. А может, и правду не ела. Ну, я рукой махнула — ешь, чего уж. А вот Жан Боке на нее собаку спустил — она едва убежала. Нечего, сказал, нахлебников приваживать. А еще сказал, что взгляд у нее дурной, ведьминский.

Тут она прикусила язык и испуганно на меня посмотрела.

— И вы решили, что в доме у ведьмы ей будет самое место? — предположила я.

— Да ребёнок ведь, жалко, — всхлипнула вдруг женщина. — А в деревне ее никто не приютит. Будь она постарше, так, может, и взял бы кто в помощь по хозяйству. А сейчас с нее какой толк? Только лишний рот в доме. Я своему мужику предложила, давай, говорю, оставим у себя, куда же ее на улицу-то гнать? Но он тоже слышал слова мясника, а потому не согласился ни в какую. Вот я и подумала — ну, куда она пойдет? До города далеко. Да и кому она там нужна? А в лесу звери дикие. Да и дите ведь совсем неразумное. Заблудится.

Зла на мадам Паскаль у меня не было. Она-то как раз поступила по-человечески.

— Вы хорошо сделали, что не отпустили ее одну, — похвалила я. — Не знаю, правда, что мы сами будем с ней делать, но пока оставим у себя. А если вам станет что-то известно о ее родных, то непременно нам сообщите.

— Конечно, мадемуазель! — торопливо закивала она и, еще раз мне поклонившись, быстро зашагала в сторону деревни.

А я повернулась к девочке:

— И что же нам теперь с тобой делать?

Та испуганно дернулась, и глаза ее потемнели от страха. Возможно, ее напугали слова мадам Паскаль о ведьме. А может быть, она просто не привыкла никому доверять и в каждом видела угрозу.

— Не бойся, — я присела рядом с ней на корточки, — мы не сделаем тебе ничего дурного. Сейчас мы накормим тебя яйцами и вкусными сладкими булочками. Ты любишь сладкое, правда? — она не ответила и даже не кивнула. — А еще мы дадим тебе свежего теплого молока.

При слове «молоко» взгляд ее прояснился. Бедный ребенок был голоден.

— Только пообещай мне, — продолжила я, — что не станешь от нас сбегать. Вокруг лес, и ты можешь заблудиться. А еще тут много диких зверей. А я обещаю, что если тебе у нас не понравится, то через неделю мы отвезем тебя в город и там попытаемся найти для тебя новую семью. Обещаешь?

На сей раз она кивнула. Но может быть, лишь для того, чтобы получить кружку обещанного молока.

Ее следовало вымыть и переодеть, но я боялась, что это напугает ее еще больше. Это могло подождать и до завтра. А пока ей нужны были еда и теплая постель.