Мужики захохотали, а Митька смущенно сказал:

– Да ну тебя, дядя Вася. Фигню городишь. Я что, дурак, что ли, огромного ворона искать?

Самое забавное, что находились те, кто и на самом деле искал огромного ворона. Мне о том сам автор рассказывал. Дескать, после издания книги ему звонили, просили указать место. Мол, они технику подгонят, если понадобится, а ему долю отстегнут – десять процентов.

Из-за разговора о Панькине вспомнилось начало моей милицейской карьеры. Вернее, ее предпосылки. Замполит заставы, капитан Баринов, что вручал мне комсомольскую путевку, сказал: «Вот, товарищ старший сержант. Служил ты достойно, а теперь получи направление на другую службу – в милицию. Повезет – возьмут в участковые, а это уже офицерская должность. Считай, что безо всякого училища в офицеры прыгнешь. И город в твоей области – Череповец».

В Череповец?! Вот уж чего не хватало! Да у нас все поголовно говорят, что там одни зэки живут, что вечером никому до дома не дойти, чтобы не быть раздетым или разутым. Про Череповец известно, что это не просто город, а Убей-городок. Правда, по размерам он уже достиг областного центра, но все равно до культурной столицы не дотягивал.

Мой одноклассник Славик, который каждое лето ездил в Череповец погостить у дядьки, что работал на металлургическом заводе, возвращаясь, рассказывал с придыханием и восторгом: мол, город красивый, дома высокие. Но когда в кино ходишь, то весь сеанс сидишь и дрожишь: а вдруг место проиграно в карты, и того, кто на него сядет, зарежут?

Опять шевельнулась мысль: говорили же умные люди, чтобы по окончании школы поступал в институт, так нет, решил поработать годик, помочь родителям – дескать, там видно будет. А сейчас бы уже третий курс заканчивал. Мысль, что я мог не поступить, даже не рассматривал. Это чтобы я да на истфак не поступил? Я по истории все книги в школьной библиотеке прочитал, а когда они закончились, перешел на Большую советскую энциклопедию.

Это теперь я знаю, что репутация Череповца как одного из самых криминальных городов СССР была сильно преувеличена. Хотя как сказать. Один из начальников, возглавлявший городской отдел милиции в пятидесятые годы, говорил, что Череповец был на особом учете и входил в десятку самых «опасных» городов нашей страны, наравне с Ростовом-на-Дону и Одессой.

А что удивительного? В начале двадцатого века Череповец был обычным провинциальным городом, не сильно отличавшимся от Белозерска, скажем, или Устюжны. А потом пришла железная дорога, поспособствовавшая благополучию Череповца. А в тридцатые годы партия и правительство решили строить у нас металлургический завод. Решение, надо сказать, очень неординарное, потому что раньше подобные предприятия ставили либо рядом с каменным углем, либо с залежами металла. А у нас решили строить Череповецкий металлургический завод на пересечении транспортных путей – железной дороги и реки Шексна, превращенной в участок Волго-Балтийского канала. Еще в сороковом году стали готовить площадки, заодно «запустили» Рыбинское водохранилище, но планам помешала война.

Возобновили строительство Череповецкого металлургического завода в сорок седьмом, для чего сюда начали присылать инженеров, мастеров и простых рабочих. Но если со специалистами все понятно – брали из тех городов, где имелись подобные заводы, то рабочих брали отовсюду – из Вологодской области, а еще и со всей бескрайней страны. И численность населения бывшего провинциального городишки резко скакнула, обогнав даже областную столицу. Вот и получается, что на строительство завода ехали и романтики, и бывшие заключенные.

В сорок восьмом году в Череповце насчитывалось тридцать пять тысяч человек, в пятьдесят пятом их стало под восемьдесят тысяч, а в семидесятые, сколько помню, двести тридцать. А рабочих рук все равно не хватало, поэтому в моем городе и появились первые спецкомендатуры. Сейчас их аж восемь штук, где пребывают почти десять тысяч человек из числа условно освобожденных и условно осужденных[3].

Категория «условно освобожденные» формировалась из тех, кто в местах лишения свободы зарекомендовал себя с положительной стороны и заслужил более хорошие условия. Спецкомендатура была чем-то средним между рабочим общежитием и тюрьмой: решетки на окнах, контроль при входе и выходе, обыски. Но при распределении на работу условников конвоя, как в тюрьме, не было. В свободное время они могли находиться в городе.

Большая часть обитателей спецкомендатур трудились над возведением химзавода, поэтому их стали называть «химиками». Этот термин получил распространение не только в Череповце, но и по всей необъятной стране, где спецкомендатур было великое множество. Среди спецконтингента имелось немало нарушителей режима, которые старались убежать в город и совершали там преступления.

Вот уже одна неделя прошла, пошла вторая. Васю Ламова выписали, его кровать пока пустовала. Я уже передвигался на своих ногах, но пока осторожно. Все имеющиеся газеты зачитал до дыр, а еще осилил книжку, оставленную в наследство Ламовым. А может, этот замусоленный томик лежит тут давно?

Книга называлась «Ханидо и Халерха», автор – Семен Курилов. Рассказывалось в ней о жизни народов Крайнего Севера – якутов, чукчей и юкагиров. Удивительно, но я зачитался. Тут вам и описание обычаев, и жизни людей, о которых я почти ничего не знаю. Ну разве что о чукчах, из анекдотов. А ведь имелись сомнения: что я стану читать в этой реальности? Оказывается, можно и здесь отыскать приличных авторов и интересные книги, нужно только быть внимательным.

Ко мне пару раз заглядывал дядя Петя, приносил передачи – домашние пирожки с яйцом и сладкие крендельки. Еще притащил штаны и рубашку, а то если выпишут, так и домой идти не в чем. В моем холостяцком хозяйстве гражданской одежды не завались: четыре рубашки да двое штанов – одни, купленные еще до армии, были немного тесноваты, а во вторых, приобретенных уже здесь, я как раз и вышел погулять.

Прочие сослуживцы тоже заходили, но раза два, не больше. Но я на них не был в обиде. Напротив, сейчас каждое знакомое или малознакомое лицо представляло настоящую пытку. Пытался вспомнить: где я его видел, как зовут и что с ним сталось?

Вон на днях к дяде Феде забегал племянник.

– Андрюшка – студент, уже на второй курс перешел, – с гордостью сказал дядя Федя. – Учителем физики и математики будет, детишек станет учить.

Племянник только покивал, тряхнув длинными волосами, да улыбнулся в едва отрастающие усики. А меня в тот момент словно бы резануло. Увы, не станет племянник дяди Феди учителем, не будет детишек учить. Не успеет. Погибнет в восемьдесят первом году в Афганистане, посмертно парня наградят орденом Красной Звезды. А узнал я его потому, что в последние годы приходится часто хоронить своих коллег, а на старом кладбище есть Мемориальная аллея героев, погибших в горячих точках. На памятнике племянник дяди Феди чуть постарше, волосы покороче, но все равно узнать можно.

Гнал от себя эти мысли, но появление Андрея, который в этой реальности еще жив, опять заставили вспомнить… Да, в семьдесят шестом году еще живы и отец, и мать. Надо бы к ним гости съездить, но боюсь. В прошлый раз, когда меня подрезали и я явился, слез было, переживаний! Может, не стоит пока и ехать? Вылечусь, тогда и смотаюсь, а им пока лучше ничего не знать. А может, им вообще не стоит говорить о ранении? В отпуск не выберусь, в баньке с отцом не попарюсь, чтобы шрам не увидел. Ну, потом-то все расскажу, но это потом.

Как же осознать, что тут они живы, им еще и пятидесяти нет, в то время как для меня они уже умерли и лежат теперь рядом на деревенском кладбище?

Задумавшись, я не сразу осознал, что рядом с моей кроватью появился некто.

– Н-ну, рассказывай, Воронцов, как там дело было? – покровительственно улыбнулся мне товарищ в милицейской форме.