– Лучше сразу, волку в пасть… завтра с утра пойду к губернатору.

Василий уронил на стол трубку, которую как раз перед этим принялся набивать и вытаращился на лейтенанта.

– Ты чего, Митя?!

– Не понимаю… зачем? – поддержал его генерал, потом вдруг прищурился, цепко поглядел на Завалишина. – Хотя нет… понимаю, кажется.

Василий быстро переводил взгляд с отца на друга и обратно – не понимал.

– Хочешь показать этим, что ты точно невиновен, – сказал генерал почти без вопросительной интонации.

– Так я и вправду невиновен, – пожал плечами Завалишин. – Поэтому мне и скрываться ни к чему. К тому же… – он помолчал несколько мгновений, но видя, что все опять ждут, что он скажет, всё-таки договорил. – Ожидание хуже, чем сам страх. Лучше сразу…

Он не договорил, но видно было, что все поняли и так. А генерал одобрительно кивнул.

4. Симбирск, 5 января 1826 года

– Приехали, барин, – кучер обернулся, и лейтенант Завалишин, вздрогнув, очнулся от задумчивости. Глянул вправо, мимо кожаного полога кибитки, на губернаторский дом – два крыла, портик с колоннами и мезонином, арочные окна второго этажа, кованая ограда перед домом и распахнутые ворота сканого железа, окрашенные в цвет бронзы. В воротах – двое часовых с примкнутыми штыками на мушкетах – хоть сейчас в бой. Впрочем, Дмитрий Иринархович был глубоко уверен, что мушкеты у часовых не заряжены – зачем и от кого?

Лейтенант криво усмехнулся и одёрнул себя – экая, в самом деле глупость лезет в голову? Не всё ль тебе равно, лейтенант, заряжены ли ружья у стражи губернатора или нет? Время тянешь в пустых раздумьях, боишься из кибитки вылезть?

Мгновенно представилось всё, что сейчас должно произойти.

Вот он входит, отдаёт лакею шинель и фуражку, называет себя губернаторскому камердинеру… и что потом?

Солдаты между колонн? Фельдъегерь-жандарм, бывший драгун, положив руки на рукояти пистолетов, звеня шпорами (почему-то думалось, что у него на сапогах будут именно шпоры, хотя и понятно было, что жандарм из Петербурга приехал наверняка не верхом, а в кибитке или карете!) отчеканит: «Именем его императорского величества!..»

Какая глупость!

Дмитрий Иринархович досадливо засопел, плотнее запахнул шинель и рывком выбрался из-под полога кибитки. Спрыгнул в перемешанный копытами, полозьями и сапогами грязный снег.

– Ждать велите, барин?!

Дмитрий Иринархович несколько мгновений подумал, потом решительно мотнул головой:

– Нет. Не надо тебе мёрзнуть. Поезжай-ка в кабак, погрейся там, сбитня выпей…– он помедлил – Можешь и водочки принять, не больше чарки. Через час подъедешь снова.

– Добро, барин, – довольно хмыкнул кучер, разбирая свёрнутый в кольца кнут.

Не стоит затруднять добрейшего Андрея Фёдоровича розысками, – злая усмешка по-прежнему кривила губы лейтенанта, когда, миновав часовых, он шёл от ворот к крыльцу – по короткой аллее между заснеженных тополей. Лукьянович всегда был добр и к семейству Ивашевых, и к ним, Завалишиным… ни к чему тянуть время.

Впрочем, по доходившим слухам, добрым губернатор был только к своему окружению, а вот подчиненные его терпели всякое – действительный статский советник и на партикулярной службе не оставлял привычек, вынесенных им из Мариупольского гусарского полка.

Цокая подковками на каблуках по каменным ступеням, Завалишин торопливо поднялся на крыльцо. Лакей, торопливо выскочивший навстречу, с поклоном отворил дверь, поклонился второй раз, приняв в ладонь полушку, прошёл следом за лейтенантом в просторный холл, принял с его плеч шинель и фуражку.

Вот сейчас?

– Как прикажете-с доложить-с? – почтительно спросил лакей.

– Лейтенант флота Дмитрий Иринархович Завалишин.

– Как же-с, как же-с… – лакей торопливо нырнул за дверь, оставив лейтенанта одного в пустынном холле. Дмитрий огляделся – высокие стены, облицованные карельским мрамором, широкие полированные перила лестниц тёмного камня, тяжёлые бархатные портьеры – лиловые с золотым шитьём по краю. Обычно в губернаторском холле не бывает так пустынно – просители, лакеи, военные, жалобщики… присутствие, одним словом. Но не сегодня – святки, вот-вот и крещенье наступит, на Волге мужики уже рубят иордань во льду, Завалишин видел их с утра.

«Ты опять думаешь о пустом, – укорил себя лейтенант и глубоко вздохнул, прогоняя невольную дрожь, которая грозила вот-вот вырваться наружу. – Опять думаешь не о том…»

Лакей вернулся бесшумно, словно призрак:

– Его превосходительство просят пожаловать.

Что ж, просят так просят… значит, возьмут его ещё не сейчас.

– Дмитрий Иринархович, дорогой! – радостно возгласил губернатор, встречая лейтенанта посреди кабинета (трепетали в канделябрах и шандалах свечи, от протопленной изразцовой печки тянуло жаром, лиловые бархатные портьеры затеняли высокие окна, подёрнутые морозным инеем). – К сожалению, едва знал вашего достойного батюшку… увы, увы… превратности судьбы…

Дмитрий с трудом сдержал злую усмешку – губернатор встречал его этой фразой при каждой встрече вот уже три года. Он и действительно едва успел познакомиться с отцом буквально через пару дней после того, как заступил в должность губернатора. А вскоре после того генерал Завалишин приказал долго жить. Оно, конечно памятно и печально, да только что ж каждый раз-то об этом напоминать?

– В отпуске? К Ивашевым в гости пожаловали как всегда? – тёмно-вишнёвый с чёрным отливом сюртук и чёрные панталоны, ухоженные бакенбарды и гусарские усы – память о военной службе прежних лет, ордена в петлице – Владимир четвёртой степени за Прёйсиш-Эйлау и Георгий четвёртого класса за Фридланд.

– В отпуске, – со вздохом подтвердил Дмитрий. – Да, к Ивашевым… собирался было у вас пожить подольше в Симбирске, да видно не придётся… не то нынче время, чтобы веселиться.

И правильно. Нечего оттягивать, прячась за дежурным вежливым пустословием. Лучше уж сразу, в лоб.

– Но… отчего же нет? Не понимаю… – на лбу генерала собрались морщины, словно он действительно не понимал. От этого недоумения и внезапного волнения малороссийский акцент в его словах вдруг стал заметен сильнее чем обычно. Коротким движением руки он расправил бакенбарды – совсем как генерал Ивашев вчера! – и прошёлся вдоль широкого стола, скрывая волнение. Лукавит губернатор, ох лукавит!

От этой неумелой игры на душе у Завалишина стало ещё горше, и он махнул рукой:

– Я буду говорить с вами прямо, Андрей Фёдорович, – сказал он, выпрямляясь и глядя на губернатора в упор. – Я получил из Петербурга письмо – там идут аресты. Берут всех, что был хоть в каких-то сношениях с участниками событий четырнадцатого декабря.

Губернатор, поражённый такой прямотой, так и впился взглядом в лицо лейтенанта.

– Конечно, вряд ли тут обойдётся без недоразумений и необоснованных подозрений, – продолжал Завалишин, понимая, что говорит слишком казённо и сухо, чувствуя себя из-за этого ужасно глупо, но уже не в силах остановиться. – И поэтому всякому, кто был знаком с людьми, действовавшими в тот день, надо быть готовым ко всему.

Во взгляде Лукьяновича прорезалось что-то странное, похожее на понимание и, одновременно, одобрение.

– Я тоже был знаком со многими из них, – докончил Дмитрий. – Хоть я и уверен, что всё разъяснится благополучно, но думаю, что трудно избежать подозрений и не быть запутанным по крайней мере в следствие.

Лейтенант смолк, и губернатор, помедлив несколько мгновений, вдруг шагнул к Завалишину и пожал ему руку.

– Я много слышал о вашем уме и благородстве, Дмитрий Иринархович, – сказал он задумчиво. – Я от души благодарен вам за ваше нынешнее действие. Вы не знаете, какую тяжесть вы сняли с моих плеч. Рад видеть, что вы так спокойны и рассудительны. Могу сказать – действительно есть предписание отправить вас в Петербург, и за вами приехал офицер. Он уже ждёт…