— Спасибо, — произнёс я мысленно.

— До скорых и радостных встреч, — ответили мне весело, и я прямо таки увидел внутренним взором дельфина, машущего мне плавником.

Я неопределённо махнул рукой, развернулся, и, увязая в песке, побежал к гравилёту.

Мы взлетели через десять минут, не желая задерживаться в этом месте.

— Вижу развалины какого-то поселения и остатки железной дороги, — доложил Аркадий Натанович, глядя наружу.

— Где⁈ — спросил младший брат.

— Вот они, смотри.

— Действительно… — пробормотал Борис Натанович. — Вы, как хотите, а я не понимаю, как это может быть.

— Искажение реальности, — сказал я. — Ушло искажение, и снова всё нормально. Сам не понимаю, что это такое и как работает, но когда-нибудь надеюсь понять.

Но самое странное произошло, когда мы связались со всеми, кем надо, наш штурман уточнил курс, и мы поняли, что никто не задаёт вопроса, где мы пропадали целые сутки. Вскоре выяснилось, что наши радиособеседники — как в Аресибо, так и в Сан-Антонио-де-лос-Баньос на Кубе свято уверенны, что сегодня десятое августа одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года, пятница.

В то время, когда мы точно знали, что сегодня одиннадцатое августа того же года, суббота.

Знали, но ума хватило не кричать об этом знании в радиоэфире.

— Оно нам надо? — философски заметил по этому поводу Сергеев. — Не хватало ещё, чтобы психами сочли. Смотрите. Сейчас одиннадцать часов пятнадцать минут. Примерно в это время вчера случился Бермудский треугольник. Очень удобно. Для нас. Для всех остальных мы просто продолжаем полёт, и только мы знаем про эти лишние сутки.

— Мы постарели на сутки, а мир этого не заметил, — заметил Аркадий Натанович с философской печалью.

— Посмотрим на это с другой стороны, — сказал я. — Мир не заметил, что мы стали мудрее и обрели новые знания. Значит, у нас преимущество.

До Аресибо долетели без приключений в начале четвёртого. На вертолётной площадке радиотелескопа нас встречали двое мужчин: один высокий круглолицый и улыбчивый, в очках, светлых летних брюках и тенниске с короткими рукавами, второй невысокий, плотный, словно Колобок из сказки, в сером костюме, рубашке без галстука и с ёжиком коротко стриженных волос.

Нодия плавно посадил гравилёт на бетон и выключил двигатель.

Мы вышли.

— Генри Митчелл! — протягивая руку, подкатился к нам Колобок. — Заместитель директора. К сожалению, господин директор был вынужден улететь в Штаты по делам, не терпящим отлагательств, но обязал меня принять вашу делегацию со всем возможным гостеприимством и обеспечить условиями для рабаты.

Последовало масса рукопожатий и улыбок, в ходе которых выяснилось, что мужчина в очках никто иной, как Фрэнсис Дрейк — известный астроном и большой энтузиаст поиска внеземных цивилизаций.

— Давно мечтал познакомиться с вами, — сказал я. — Можно сказать, я ваш фанат. Одна ошибка. На частоте один и сорок две сотых гигагерца мы ничего не поймаем. Сигнал затухает с увеличением мощности. Но догадка про длину волны в двадцать один сантиметр гениальна!

— Спасибо, — сказал Дрейк несколько растерянно. — А какая должна быть частота?

— Господа, господа! — воскликнул Генри Митчелл. — Сначала устраиваем гостей, потом обед, потом отдых…

— Мы не устали, Генри, — сказал я. — Правда, товарищи?

Товарищи с энтузиазмом закивали, подтверждая мои слова.

— Размещение и обед — это правильно, — продолжил я. — После этого отправляем гравилёт назад и предлагаю сразу начать работу.

— Да, гравилёт… — пробормотал Фрэнсис, обходя машину кругом. — Я, конечно, читал разные фантастические романы, но никогда не думал, что увижу подобную машину своими глазами.

— То ли ещё будет, — пообещал я.

Мои предположения, что наше прибытие на гравилёте вызовет определённый ажиотаж, который принесёт нам, советским, какие-то преференции, не оправдались.

А чего ты хотел? подумал я. Это — обсерватория. Радиотелескоп. Закрытый объект. Даже для американцев с их хвалёной безудержной свободой. Если хотел ажиотажа и репортёров — надо было в аэропорту Сан-Хуана садится. Хотя то, что гравилёт увидят именно учёные — люди сдержанные и доверяющие исключительно фактам, тоже хорошо.

— Все работают, — словно угадав мои мысли сказал Митчелл. — Но все очень просили меня попросить вас задержать гравилёт, хотя бы ненадолго. Мечтают посмотреть.

— А? — посмотрел я на Нодия и Сергеева. — Что скажете?

— Нет проблем, генацвале, — ответил Нодия, пригладив усы пальцем. — Мы и завтра с утра можем стартануть. А сегодня вечером покажем людям машину.

Так и задумывалось с самого начала, но важно было сделать вид, что эта идея только что появилась.

— Хорошо, — кивнул я. — Так и сделаем. Вы не против, Генри?

— Ну что вы, — расплылся Митчелл в улыбке. — Люди будут счастливы!

Охранники Борис и Антон синхронно вздохнули — они уже поняли, кому придётся обеспечивать безопасность гравилёта ночью.

Так что фурор гравилёт всё-таки произвёл. Нодия даже покатал самых любопытных сотрудников, сделав круг над обсерваторией на высоте трёх сотен метров. Сотрудники были в восторге.

Время для нас на радиотелескопе освобождалось уже завтра. Поэтому вечером мы окончательно уточнили диапазон частот и область пространства, которую собирались прослушивать.

Собрались в небольшом конференц-зале при обсерватории. Я, Владимир Алексеевич Крат, братья Стругацкие, Фрэнк Дрейк, Генри Митчелл и ведущий радиоинженер Мэттью Нуччи — долговязый американец итальянского происхождения, слегка небритый, с вечно дымящейся сигаретой в углу тонкогубого рта.

— Итак, нас интересует вот это место в рукаве Ориона, — я обвёл указкой область на фотографии, спроецированной на большой экран. — Вот это слабое пятнышко- двойная звезда, вокруг которой, предположительно, вращается планета, на которой может быть разумная жизнь, достигшая такого технического уровня, что способна посылать сигналы в космос.

— Расстояние до звезды, если я правильно помню, двести тридцать девять световых лет? — уточнил Фрэнк Дрейк.

— Всё правильно.

— То есть, ваша гипотетическая цивилизация начала посылать радиосигналы двести тридцать лет назад? — спросил Мэттью Нуччи.

— Да, — подтвердил я.

— С какой периодичностью?

— Откуда ж мне знать? Давайте так. Слушаем неделю круглосуточно, а там решим, что делать дальше. Это возможно? — я посмотрел на заместителя директора.

— Мэттью, это возможно? — переадресовал вопрос Генри.

— Всё возможно, — пожал плечами радиоинженер. — Как скажете. Хотя лично я считаю это ненаучной блажью, сразу говорю.

— Сильно сказано, — ровным голосом произнёс Владимир Алексеевич.

— С точки зрения науки, — сказал Дрейк, — нет никаких областей пространства, более или менее приоритетных для наших целей. Всё, что мы имеем — это умозрительные гипотезы. Мы даже ни одной планеты вне Солнечной системы не открыли, о чём говорить?

— Они есть, — сказал я. — Не могут не быть.

— Как и внеземной разум, — кивнул Дрейк. — Очень на это надеюсь.

— Частота — от восьми целых двух десятых гигагерц до… — договорить я не успел. Дверь в конференц-зал распахнулась и вбежал какой-то встрёпанный и лохматый молодой человек в очках, одетый как почти все мужчины здесь: лёгкие брюки, тенниска с короткими рукавами, сандалии на босу ногу.

— Простите! — воскликнул он возбуждённо, поправляя очки на носу. — Господа, кажется, у нас сенсация!

— Что случилось, Эрик? — нахмурился Митчелл. — Кажется, ты сейчас должен быть на дежурстве? Господа, это наш молодой подающий большие надежды учёный Эрик Хэнкс.

— Очень приятно, — пробормотал Борис Натанович.

Остальные, включая меня, благосклонно кивнули головами.

— Я и есть на дежурстве, — ответил молодой человек. — Но кому ни позвоню, никто трубку не берёт. В том числе и вы. Вспомнил, что вы здесь должны быть, поставил аппаратуру на запись и рванул бегом. Идёмте скорее! А то через двадцать пять минут Каллисто уйдёт в мёртвую зону, и сигнал прервётся.