Тут я возмутилась и напомнила предателю:
– Вообще-то вы переметнулись к Белоснежке! Ради этих… живых индульгенций. Так мне сказали.
Барон развел руками:
– А что мне оставалось? Моя дочь пропала, вы целый год были под следствием, а последний месяц – в темнице. Но вы же должны были увидеть…
Холенц отдернул рукав камзола и продемонстрировал мне запястье. Я действительно увидела… что-то… слабое зеленоватое мерцание.
– Моя клятва верности. Я до сих пор ваш слуга. Метка сильна, как и прежде.
– А вы должны были знать, – с горечью напомнила я, – что меня обезмажили.
Барон изменился в лице, помедлил и снова поклонился:
– Простите, ваше величество. Я помню о ритуале. Я просто не мог подумать, что… Нет, я и сейчас не верю. Никто не смог бы обезмажить Великую Моргату. Моя королева, вас ввели в заблуждение.
Разумеется, у меня не имелось никаких комментариев по этому поводу. Как говорится, ни доказать, ни опровергнуть. Но удивление барона показалось мне искренним, и я слегка засомневалась.
Тот мертвец на поляне… бр-р-р… до сих пор вспоминать страшно. Я ведь не просто в него выстрелила, воспользовавшись телесной памятью Моргаты. Я что-то почувствовала. Будто внутри плеснуло силой. И эта сила уничтожила мертвяка, а не только серебряный наконечник.
Барон тем временем с дрожью в голосе продолжил:
– Но вы ли это, моя королева? Нет, я не верю, что родовую магию тейр Вайсланов удалось вырвать из вашей сути… но… Что они с вами сделали, там, в темницах королевского замка? Ее величество Моргата, та, которую я знал, не стала бы прятаться после побега. Она явилась бы сюда, в Холенц-холл, и потребовала бы исполнения клятвы верности!
В словах барона было столько горечи, что я невольно покосилась на мешок с едой у ног. Да, Кровавая Моргата (слышала я и такой эпитет) вряд ли стала бы воровать продукты на кухне. Но я не она.
– Понимаете, – вежливо сказала я. – Все очень запутанно. И вы правы: от прежней Моргаты осталось очень мало. Поэтому прошу меня извинить и… не могли бы вы нас отпустить, потихоньку, без лишнего шума?
Барон провел ладонью по лицу и сказал:
– Да-да, простите. Все и впрямь изменилось. Как я могу вас упрекать… если сам…?
Увлекая меня за собой, куда-то в скрытую до этого неприметную дверцу, Холенц начал быстро рассказывать. Он уложился в несколько минут, но я воспряла духом, особенно после того как барон извлек из-за пазухи плотный свиткок со светящимися печатями.
Выяснилось, что сын барона уже давно плетет против него интриги. Собрав банду, наполовину состоящую из аристократов, а на вторую половину – из всякой швали, баронет организовал заговор. Ему практически удалось убедить соседей в том, что Холенц повредился умом.
Да, барон и вправду был вне себя от горя, даже решился якобы помочь Камилле (слухи о его вкладе в смещение Моргаты были сильно преувеличены), но его разум остался при нем.
И благодаря трезвому рассудку Холенц понимает, что его дни сочтены. Соседи не откажут себе в удовольствии оттяпать по паре сотен ларов(*) земли, обещанных им Эдгаром за сотрудничество. Повод? О, он найдется. И если все вокруг будут петь одну и ту же песню (барон Холенц – предатель, он все еще предан Моргате, проверьте его метку), ни одно судилище Белоснежки не найдет в их словах лжи.
(*) лар – мера площади, чуть больше гектара
– Тогда, – я машинально отступила, – мое присутствие может сделать еще хуже!
– Все уже сделано до вас, – с пугающей усмешкой заметил барон. – День предполагаемой смерти моей дочери стал сигналом к сбору заговорщиков. Я еще повоюю, конечно же. У меня есть преданные мне люди. Они и выведут вас из замка. Единственное, чего я не мог ожидать – возвращение Астеллы. Я боялся, что Эдгар погубил ее… и истово надеялся на нашу родовую магическую защиту. Ваше величество, – барон остановился и протянул мне свиток, – возьмите. Это защитит вас и Астеллу. Только нужно выполнить одно условие.
– Астеллу? – удивилась я, разворачивая верхний свиток.
Их оказалось несколько, совершенно одинаковых. На каждом присутствовала надпись:
«Предъявитель сей индульгенции, имярек, является заранее оправданным в королевских и прочих судах, если он не замечен в…».
Далее перечислялось то, о чем я уже слышала от Астеллы. Если предъявитель индульгенции не замышлял против Короны, сия бумажка может оправдать его в любом суде. Предательство должно быть доказано по всей форме.
– Сами понимаете, что мне они уже не помогут, – кивнул барон, – но вас могут спасти. В обмен я прошу защитить мою дочь, забрав ее с собой.
– Но, – поспешила возразить я, – мое положение очень шатко и…
– Куда бы вы ни отправились, где бы ни осели, вы останетесь Великой Моргатой, – с уверенностью ответил Холенц. – Рано или поздно положение дел изменится, и вы снова займете полагающийся вам престол.
Я испуганно оглянулась. За такие речи можно прямо отсюда пешочком проследовать на костер, и индульгенции не помогут. Я нашла еще один мутный момент в планах Холенца:
– Но меня ведь как раз обвиняют в заговоре против Белоснежки. Я ее вроде… э-э-э… отравить собиралась.
– Негодяи! – барон скрипнул зубами и потряс кулаками. – Обвинить Великую в банальном отравлении девицы на попечении! Ведь все знают, что если бы захотели, ваше величество… – Холенц изобразил в воздухе нечто вроде атомного взрыва. – Но вы не хотели губить девушку! Вы признавали ее право на наследство и подыскивали ей хорошего жениха! Это Камилла пожелала все и сразу!
Как-то так я и предполагала.
– Дело в том, – немного остыв, продолжил барон, – что вас обвинили, когда Камилла еще не была королевой, и в отношении вас индульгенции сработают. Меня же схватят, когда коронация уже закончится. Заговорщики предъявят мне обвинения не раньше, чем Камилла станет во главе королевства. И они будут правы. Уже полночь. Коронация началась. А я спасаю Моргату.
Ах, да, сегодня ночью, в полнолуние, коронуют Белоснежку. А эти свитки…? Выяснилось, что они магически «запоминают» все обстоятельства. И барону, после того, как он поможет беглянке, уже нельзя будет на них надеяться. А вот мне можно.
Я продолжала спорить. Пусть Холенц отдаст бумаги дочери, тогда ей не нужно будет убегать. Заодно она и отцу поможет, ведь по бумагам ей все прощается.
Нельзя, Эдгар не оставит сестру в живых, с индульгенциями или без них. А Моргата, то есть я, нищая или богатая, с магией или обезмаженная – есть Сила и Власть. С ума сойти, какое доверие.
– Хорошо, – сдалась я. – Вы нам поможете? В лесу буйствует нечисть.
– Пошлю с вами двух магов.
– Нужно больше еды, а еще одежда для ребенка, девочки. И еще одни сани.
– Для ребенка? Будет, – если барон и удивился, то виду не подал.
Мы с Кларой и Трисс спустились по тайному ходу в стене. По дороге я размышляла о судьбе Холенца. Есть ли у барона шанс выбраться из переделки?
Он мог бы бежать. Судя по тому, как свободно мы прошли сквозь замок (в воротах замка и переходах уже маячили мутные фигуры заговорщиков), некоторые пути в нем неизвестны даже Эдгару.
Однако барон возразил, что отвечает за своих людей. С ним у них есть шанс погибнуть достойно, в бою.
Просто сердце в клочья.
В тайную комнатку спустилась и Астелла. Она плакала и долго не могла оторваться от отца. Наконец, девушка смирилась и, всхлипывая, пошла с нами по подземному пути к санному обозу. Один из людей барона нес спящую Беатрис на руках. В руках второго были тюк с пожитками и сундучок с нашими нехитрыми «активами». Два мага с лошадьми в поводу маячили впереди процессии.
Теперь мы можем отправиться, куда захотим. Надеюсь, замок Вайсдан, где прошло детство Моргаты-Катарины, поможет мне собрать две половинки себя в единое целое.
Сани, подаренные бароном, были шире и вместительнее наших. В них с комфортом разместились Клара и Трисс.
Моя добрая пожилая помощница прониклась расположением к бедной девочке. Я не уставала поражаться, откуда в Кларе, всеми преданной и выброшенной на обочину жизни, столько тепла и сострадания.
