Я устала от впечатлений и слушала девушек краем уха, а вот Клара с удовольствием участвовала в оживленной беседе. Это меня радовало, чувствовалось, что вдова обеспеченного ремесленника была в своем привычном кругу.

Я насторожилась, заметив знак со стороны Клары, и начала прислушиваться.

– … барон Холенц тоже присоединился. А что ему было делать? – рассказывала пожилая рукодельница, не глядя вывязывая кружево из тонкой шелковой нити. – Молодая королева пошла против мачехи Моргаты, великой колдуньи, и обещала хорошую мзду за помощь всем, кто владеет магией. А у барона сынок во все тяжкие пустился. И дочь пропала. Вот и потребовались живые индульгенции.

– Живые индульгенции? – ляпнула я.

Клара быстро замяла ситуацию:

– Моя племянница – будущая жрица Драконьего бога, – пояснила она. – В нашем храме не принято раздавать обещания от имени Вечного.

Белошвейки понимающе кивнули. Кажется, они сами были не в восторге от последних тенденций от основной религии королевства.

Я решила, что больше ни при каких обстоятельствах не буду встревать в разговор. Что такое «индульгенция», я знала, чай не юное поколение, которое искренне полагает, что Наполеон – это торт.

Как выяснилось из беседы, живыми индульгенциями назывались грамоты от имени властвующего монарха с подтверждением главы церкви одной из местных религий, самой многочисленной по количеству прихожан, Ордена, как называли его белошвейки.

Предъявителю живой индульгенции, в отличие от обычной, позволялось не только совершать грехи, но делать абсолютно… все, даже убивать! Все было заранее прощено Церковью и Властью. Ограничение имелось лишь одно: своим поступком владелец священного актива не должен был вредить правящему монарху.

Вот тут все было тонко. Вредить – это как? Убивать подданных, конечно, тоже вред, но смотря какие подданные.

Молодому баронету Эдгару Холенцу тоже достались «волшебные» бумаги. Он казнил народ направо и налево, но исключительно простых людей, за которых некому было заступиться. И, поговаривали, даже развил маленький, но прибыльный бизнес: поставлял детей богатым любителям утех с малолетними.

На этом месте мне сделалось очень тревожно. Девочка с голубыми глазами не выходила у меня из головы. Ну, может, то, что из таких вот бесприютных детей в буквальном смысле пьют кровь, она и присочинила (хотя зная местную нечисть и не такое примешь за чистую монету), но торговля детьми, организованная всякими мерзавцами без чести и совести – это естественный плод любого гнилого государства.

Меня удивляло, почему белошвейки без страха болтают с незнакомыми людьми и таких вещах. А вдруг мы донесем. Но потом я увидела, что глаза Клары странно мерцают, словно переливаются крошечными грозами, и догадалась: моя спутница применила магию.

– Зачем? – спросила я, когда мы вышли из лавки со свертками под мышкой.

– Так надо, – отмахнулась Клара.

– Они вспомнят, как ты выпытывала подробности, и испугаются. Сдадут нас.

– Они не вспомнят, что именно выболтали.

– Клара, ты страшный человек, – пошутила я, поежившись. – С такой силой… не знаю, что еще от тебя ожидать.

– Нет, – возразила добрая старушка, – я вовсе не страшна. Я не использую магию во вред, это грех.

– Но ты говорила, что ничего не умеешь.

– Сама удивляюсь. Такое чувство, что рядом с тобой моя сила подросла.

Когда мы миновали шумные ряды, женщина призналась: она долго приглядывалась к Агнесс и убедилась, что девица не проста. Певица постоянно глядела на очертания замка Холенц в окно постоялого двора. Пару раз она собирала вещи и порывалась уйти, но возвращалась и, дрожа, забиралась под шкуры на нашем спальном месте. Лежала и молчала, односложно отвечая на все вопросы.

– У барона Холенца год назад пропала дочь, Астелла, – проговорила Клара. – Уехала на охоту с братом и исчезла. Никто не потребовал выкуп, тела не нашли. Молодой баронет клялся, что сестра погналась за косулей и как сквозь землю провалилась. Барон страшно горевал и очень сдал за год. И именно это было причиной, почему он перешел на службу к Белоснежке, твоей падчерице. Моргата оказалась вне власти, а молодая претендентка на корону могла дать Холенцу право проводить поиски и вершить суд. Да только девицу так и не нашли. И сдается мне, что Астелла жива…

– … и едет с нами, – кивнула я. – Но это немного притянуто за уши.

– Она сама говорила, что проработала в таверне чуть меньше года, – не сдавалась Клара. – Девочка обучена игре на музыкальных инструментах, сочинительству, истории, танцам и пению. Попросилась к нам попутчицей до земель Холенца. Согласись, но для бродячей певички она слишком хороша.

– Может, ты и права, – кивнула я, перейдя и шепот, поскольку мы уже заходили в ворота постоялого двора. – В любом случае, скоро все узнаем.

Я оставила Клару в гостинице, а сама вернулась к торговым рядам. Ярмарка сворачивалась, и приказники низших чинов разбивали сооруженные бродягами трущобы.

На мой вопрос, куда ушли попрошайки, солдаты ответили, что «табор» двинулся за ярмаркой. Некоторые маргиналы, более привычные жить трудом, все же остались – помогать барону Холенцу в замке, куда собирались многочисленные гости. Там готовилась особая прощальная месса в честь погибшей дочери барона. Проведав об этом, нищие, в надежде на щедрое подаяние и подработку, потянулись к жилищу скорбящего отца.

… – Теперь понятно, зачем тебе нужно в Воронью Падь, – заговорщицки сообщила я Агнесс вечером. – Хочешь заработать на поминках в замке?

– Да-да, – обрадованно подхватила менестрель. – Барон и молодой баронет Эдгар, – девушка запнулась на имени наследника Холенца, будто оно далось ей с трудом, – соберут в Холенц-холле своих соратников…

– … скорее банду, – проворчала Клара. – Уж чего только о них не говорят. И девиц крадут, и народ обирают.

Она сидела на шкурах и вязала Унцику теплую одежку из шерсти, купленной на ярмарке. Клара посчитала, что котенышу тоже нужен новый наряд.

Агнесс прикусила губу:

– Там будет много людей, – продолжила она, опустив глаза. – Я знаю несколько печальных баллад. И еще эта история о короле Лире, которую ты мне рассказала, Мара… думаю, она всем понравится.

– Да уж, – пробормотала я, почему-то ощутив неприятный холодок на коже. Мне не нужно было напоминать, что случилось с младшей дочерью шекспировского персонажа. – Мы с Кларой проведем тебя до самых ворот замка. Холодает… и вообще.

Агнесс благодарно улыбнулась.

– Я знаю, что ты задумала, – предостерегающе пробормотала Клара, когда мы сели в сани. – Ты хочешь проникнуть в замок. Это очень опасно. Барону знакомо лицо королевы Моргаты, он долгое время был ее преданным вассалом, но затем перешел на сторону твоей падчерицы. Тебя выдадут ей при первом же удобном случае.

– Пойми, – виновато прошептала я, – я должна узнать, куда делась та девочка. Должна и все! Не могу тебе объяснить.

– Голос судьбы, – вздохнула пожилая женщина.

– Вот и ты все понимаешь! Мы прошмыгнем в замок под видом музыкантов, я поищу девочку, а потом… Потом мы потихоньку улизнем. Останься на постоялом дворе, Клара. Я не хочу рисковать еще и твоей жизнью.

– Куда ты, туда и я, – упрямо покачала головой моя преданная спутница.

– Ну ты ведь немножко ведьма, – мой голос прозвучал заискивающе. – Разве ты не можешь… как это говорят… отвести обитателям замка глаза, чтобы меня никто не узнал?

– Могу, – призналась Клара. – Но, поговаривают, барон сам довольно сильный маг. Кто я против него?

Мы выехали с первыми лучами солнца и через час взобрались на холм, на котором стоял Холенц-холл.

Подвесной мост через ров был опущен, и в замок вливалась толпа народа: воины, поставщики вина и снеди, селяне в поисках работы.

Я полагала, что мы проскользнем внутрь незамеченными. Оставив сани и лошадей в хозяйственных пристройках, оплатив постой и корм и сообщив на входе цель своего визита, мы перешли мост. Впереди прошагали акробаты на ходулях и огнеглотатели, пестро одетые и шумные.