Они зашагали по дорожке.

– А ты к нам издалека перевёлся?― осведомился Кимитакэ.

– Да, из Нары. Наша школа была возле порта, её переделали в госпиталь, а школьников перевели, куда взяли.

– Я никогда там был в Наре, но слышал, это там очень много красивой старины.

– В Наре хорошо. Старые храмы, древние кладбище. Всё тихо, музейно, нетронуто. Олени бродят по заброшенным паркам и питаются путеводителями.

В его речи и правда проступал кансайским выговор, и этим невольно он напоминал покойного Садатаро.

– А твои родители остались в Наре?― продолжал Кимитакэ.

– Да, я здесь один. Я всегда один.

– У нас довольно непростая школа. Почти у всех ― влиятельные родители.

– Это не имеет значения. Как сказал поэт ― “Я знаю, зачем иду по земле. Мне будет легко улетать”.

Кимитакэ покопался в памяти, но не обнаружил там ничего похожего ― ни в школьном курсе литературы, ни в том, что успел прочитать сам.

– А что за поэт это сказал?― осмелился спросить он.

– Не важно. Этот поэт ещё не родился.

Кимитакэ попытался осмыслить то, что только что услышал. И решил, что будет лучше просто продолжить расспросы.

– Ты необычно выглядишь,― осторожно заметил он.

– Это потому, что я и сам необычный. И это вылезает наружу.

– У нас в школе немало необычных. Родители влияют. Но даже нам по случаю войны не разрешают отращивать волосы. Так что тебе придётся прийти в соответствие, если собираешься у нас учиться.

– Ничего подобного.

– Но правила одни на всех.

– Вам запрещают ОТРАЩИВАТЬ, а я с ГОТОВЫМИ пришёл.

– В этом же нет никакого смысла.

– В этом есть весьма глубокий смысл,― возразил Юкио и тряхнул лоснящимися локонами,― Я весь зарос, усердно занимаясь учением. Я не мог отвлекаться на парикмахеров. Так зарастают тибетские отшельники.

– Только у тибетских отшельников ещё усы и борода бывают.

– Зачем мне усы? Я же не собираюсь заседать в парламенте.

– А парламент тут причём?

– Я слышал, в наш парламент без усов не пускают.

– Похоже, у тебя на всё есть ответ.

– Привыкай: со мной вам будет непросто,― предупредил Юкио,― "…Капризный, высокомерный, его эгоизм беспределен; говорит мало, умеет напористо возразить, тщеславен, полон самолюбия, стремится достичь всего сам".

– Это ты о себе?

– Это характеристика Наполеона Бонапарта, полученная при выпуске из военного училища,― гордо произнёс новичок,― А я предупреждаю ― со мной будет ещё сложнее.

– Получается, у нас в школе появится хулиган?

– Никогда! Это слишком низко!

– А что для тебя высоко?

Вместо ответа Юкио остановился. Мальчик очень серьёзно посмотрел на спутника и вдруг ткнул ему в грудь рукоятью зонтика.

– Слышал про Стальную Хризантему?― спросил он.

– Нет. Что это такое?

– А ты как думаешь?

– Не знаю,― Кимитакэ невольно шагнул назад,― Я не силён в новейшей техники. Это специальные шестерни? Какие-то детали механизмов?

– Это секретное общество.

– Они же запрещены!― не выдержал Кимитакэ.

Юкио усмехнулся и зашагал дальше ― с таким видом, как будто и так знал, куда идти. Кимитакэ догнал его и направил в нужную сторону.

– Так что это за общество?― запыхавшись, спросил он.

– Секретное общество при императорском министерстве образования,― отчеканил Юкио,― А также весьма мощное оружие в руках правительства. Так что Стальная Хризантема ― не враги государству.

– Но зачем министерству образования ― секретное общество?

– У нас есть армейская секретная полиция. Есть флотская военная полиция ― потому что раз что-то есть у армии, то должно быть у флота. И есть внутренняя тайная полиция, эти цензоры с пулемётами. Это тебя не удивляет.

– Ну не может же флот от армии отставать! Таков принцип нашей обороны. У армии есть крейсера, а у флота ― пехотные дивизии.

– Вот тут ты всё верно соображаешь.

– Но зачем своя цензура министерству образования? От кого она защищает? От невежества?

– От невежества даже Будда защитить не может. Но ты правильно угадал. Это очень специальная организация, её помощь требуется очень редко.

– Думаешь, в нашей школе есть её агенты?

– Вдруг. Может быть.

– А может она, к примеру, не дать отправить человека на фронт?

– Разве страшно умереть за императора?

– Страшно умереть бесполезно. Мне кажется, я мог бы пригодится где-то в другом месте. Но этого места не знаю.

– Сотрудникам секретных обществ мобилизация не грозит,― назидательным тоном произнёс новичёк,― Они и так на государственной службе.

– Хорошо им. А мы страдаем от недоедания и онанизма,― не выдержал Кимитакэ.

– Когда девушки так далеко,― спокойно произнёс Юкио,― а живёшь на редьке и бататовой каше и даже стипендии не положено, остаются два варианта ― онанизм и импотенция. И между вариантами даже выбирать не приходится ― с тобой происходит либо одно, либо другое. Так что тут стыдиться не надо. Надо радоваться, что с тобой первое, а не второе.

– Если ты так хорошо разбираешься в онанизме, то может подскажешь, как попасть в эту секретную Хризантему?― осведомился Кимитакэ.

Он не был уверен, узнаёт сейчас тайну или разоблачает ложь. Но и то и то казалось чертовски интересным.

– Попасть в число агентов Стальной Хризантемы очень просто,― беспечно заметил Юкио,― Туда принимают только людей со сверхъестественными умениями. Если такой проявляет себя ― то рано или поздно оказывается там на службе.

– Да, требования высокие. А у тебя есть такие такие умения?― внезапно спросил Кимитакэ.

– Я занимался разными ремёслами,― отозвался Юкио,― Но лучше всего у меня получается убивать.

***

У Кимитакэ были и другие вопросы, но они уже подошли к общежитию. Прямоугольное здание, изрядно опустевшее, почему-то производило теперь зловещее впечатлениею.

Кимитакэ показал первую же свободную комнату. Юкио немедленно заявил, что в решительный для страны час на европейской кровати спать не будет.

Пришлось поискать комнату пропроще, где не было ничего кроме низкого столика. Юкио немедленно пристроил свои чемоданы у двери и принялся вытаскивать футон из шкафчика внутри стены.

Кимитакэ наконец-то мог рассмотреть его получше и молча. Да, новичок был очень красив ― и даже если обрезать волосы и обтрепать униформу. Тонкий и на первый взгляд не особенно сильный, он делал всё изящно, без единого лишнего движения.

Другое дело, что красота эта была не мужская и для военного времени не актуальна ― такой противоестественной привлекательностью молва наделяет лис-оборотней. Во время войны воспевалась красота другого рода ― крепкие спортивные парни, способные переносить любые невзгоды на своих мускулистых плечах.

Тем временем Юкио расстелил футон на полу, потыкал его и поморщился. Футон был влажный и смердел сыростью..

– Здесь у вас не постель, а болото, как я погляжу,― констатировал Юкио,― С этим можно хоть что-нибудь сделать?

Кимитакэ не смог удержаться.

– Можно стихи сложить,― предложил он,― Например, такие: заболочена кровать, только некуда бежать.

– Стихи хорошие,― согласился Юкио,― Но не думаю, что они высушат мой футон. Или у вас дирекция принимает жалобы только в стихах?

– Она их вообще не принимает.

– Почему? Разве тут не лучшие ученики нашего государства?

– Наши ученики должны гордиться тем, что учатся в лучшей школе нашего государства. Какой бы эта школа не была.

– Всё равно, жить в этом болоте я не буду. Ни в стихах, ни в прозе.

– И где же ты собираешься жить?

– Для начала ― у тебя дома,― заявил Юкио. Пинками он загнал футон обратно в угол, а потом опять взялся за чемоданы ― один кубический, другой обычный.

Кими уже хотел задать вопрос, естественный в таком положении, но тут где-то за затылком послышалось.

– КИМИТАКЭ-СЭМПАЙ! КТО-НИБУДЬ, ПОЗОВИТЕ КИМИТАКЭ-СЭМПАЯ! Я ЗНАЮ, ОН У ВАС ТУТ ОДИН!

Голос был девичий и пугающе знакомый. Кимитакэ отлично помнил, где его слышал.