— Глупости, — возразила она. — Разойдись. Разве не найдёшь себе хорошей девушки?

— Э-э-э, мать, у нас общий бизнес. Она всё прибрала к своим рукам. Мне не шевельнуться. Она не даст мне видеть Катьку, — сказал горько. — Не отдаст денег, мною заработанных. Даже исподнего моего собственного мне не отдаст. Да и жить где?

— Как «где»? Здесь! — загорелась она, принялась уговаривать: — Уходи в чём есть. Я тебя пропишу здесь. Откроешь мастерскую в родном дворе.

Он смотрел в окно своим голубовато-зелёным взглядом, и вовсе не весёлыми были его веснушки.

— Мне у тебя бывать нельзя, — сказал. — Я сейчас вроде у родителей. Виточка спелась с ними. Уже сейчас, я уверен, звонит им, интересуется, прибыл ли? Будет мне баня.

— И к Петько не можешь съездить?

— Только по рабочим делам и при ней — в праздники. Правда, по телефону разрешают говорить с ним. Единственный человек, на которого не наложила лапу. Не баба — целое правительство. Она и диктатор во главе того правительства, и каждый из тех, кто осуществляет власть диктатора.

— Ты совсем одурел. Зачем тебе терпеть?

Он пожал плечами.

— Один раз я выглядел мужиком — когда побил окна подонку. Кишка у меня, мать, тонка, тряпка я, не могу гаркнуть, не могу стукнуть кулаком по столу. Они с тёщей, только я рот открою, из меня сделают бифштекс.

Она горестно смотрела на своего Кроля. Погибает, как и все они, хотя вовремя вписался и в новую экономику, и с политикой в ладу.

— Пить я было начал, так они — хором — такое устроили партсобрание, что я не могу глянуть в сторону бутылки.

— Ну это как раз дело.

— Дело-то дело, а терпеть как?

— Без всего уйди! Налегке. Чёрт с ними. Уйти-то куда есть.

— Катька… — сказал он.

— Что «Катька»? Не беспокойся, они сделают из неё такую же, какие сами…

— Н-не знаю, — возразил Кроль. — Может, да, а может, и нет. Она меня любит. «Па, почитай», «Па, послушай», «Па, пойдём в зоопарк». Льнёт ко мне. Отдушина моя. Уж этого-то они мне запретить не могут — чтобы я читал ей или чтобы мы с ней сходили в зоопарк. До зоопарка Виточка довозит нас сама и подъезжает за нами, к определённому часу.

— На «Запорожце» ездит? — удивилась Дора.

Кроль усмехнулся:

— «Запорожец» — моя машина. На «Тойоте»! Есть такая иномарка. Летает, не ездит!

— Что же делать? — спросила Дора подавленно.

— Терпеть. Ради Катьки. Может, мы с ней составим коалицию? Погоди немного, мать. Я не забыл тебя и не бросил. Роздыху мне нету. Даже позвонить не смею, она торчит рядом всегда, как шпик, контролирует каждый шаг, каждое слово по телефону. Я пошёл, мать. Терпи. Я люблю тебя. Но что делать, сам виноват, что влип по уши. — Кроль пошёл к двери. Она за ним. — Было бы у меня, тысяч шесть-семь, — сказал вдруг, — я бы, может, и нашёл выход.

— Да это же не так уж и много!

— Долларов, мать. Были бы у меня, закрутил бы такое! Вложил бы их в своё собственное, без Виточки… — Он оборвал себя на полуслове. — Петько начинает… верняк. — Он стал рисовать картину ослепительного будущего — с ней и с Катькой в одной квартире. — Да, видно, не суждено, — развёл руками. Обнял её.

Всю ночь не спала. И за ночь выработала план: она пропишет Кроля к себе, пусть будет у него спасение от Виточки, мало ли как жизнь повернётся? А квартира — это квартира. Единственное, что может она сделать для Кроля…

Чуть свет отправилась в ЖЭК. В праздничных лодочках.

Раньше ЖЭК был её домом — при нём жила, и в нём десятилетиями работали все свои — из их двора.

Сейчас перед ней незнакомые. И всё больше — молодые. Когда успели поменяться?

Паспортный стол открывается в десять. Она терпеливо переждала час возле клумбы, на своей любимой скамье, с которой любовалась маленькой Катей и маленькой Дашей.

Даше уже девять. Время не бежит, летит, не успеваешь ухватить его за хвост.

И их Катьке уже почти семь.

Рудька написал — «Ты права, страшно жить здесь, и мы удираем за границу». Где-то он сейчас? Зошка жену привёл в дом.

Человек за человеком. Ребёнок за ребёнком. Сколько их выросло в её пригляде, в её заботе — перед глазами? А она себя ощущает восемнадцатилетней. На этой цифре застыла — Акиша на фронт ушёл, когда ей восемнадцать исполнилось. И всё кажется, вот он вернётся и они наконец жить начнут.

Как жадно будут они жить! Прежде всего в институт поступят…

Она усмехнулась — «в институт поступят!»

Встала, пошла к ЖЭКу.

В паспортном столе её встретила молодая, сильно крашенная девица с распущенными русалочьими волосами, чем-то похожая на ту, что работает в Наташином магазине.

— Кто он вам? — спросила она Дору.

— Сын.

— Свидетельство давайте.

— Какое свидетельство?

— О рождении.

Дора с открытым ртом уставилась на неё.

— Это моя квартира или не моя?

— Ваша.

— А почему я не могу прописать в неё того, кого хочу?

— Можете. Дайте свидетельство о рождении сына.

— Нету.

— Если потеряли, восстановите в архиве. А коли он вам не родной сын, платите.

— Сколько?!

— Шестьдесят тысяч.

— Сколько?

— Шестьдесят тысяч, — повторила равнодушно девица.

Дора так и не закрыла рта, ошалело смотрела в её крашеное лицо.

— Следующий. Отойдите, гражданочка, пока думаете. Мне работать надо.

Прижавшись к жёлтой облупленной стене, стояла Дора и никак не могла осознать, что же такое сказала ей девица. Шестьдесят тысяч рублей? А она получает пятьдесят тысяч. Не может же она уморить с голоду своих зверей!

— Знаешь, Соня, — сказала она за их скудным общим обедом, — в последнее время мне часто в голову приходит… открыть газ, как Наташа сделала. Выхода нет. Заработать не могу. По привычке мету двор, но кому это нужно? Даже мальчишки теперь не в игры играют, а деньги зарабатывают. И платить мне никто ничего не платит.

— Да, — сокрушённо согласилась Соня Ипатьевна, — я ходила, просила, говорят: «Прости, сами еле сводим концы с концами», а новые даже двери не открывают. Буркнут — «Нам не нужно», и всё. Я пыталась объяснить: «Как не нужно, на машине по льду и снегу не проедете зимой». «Вот зимой и поговорим» — отвечают. Я решила, зимой буду дежурить весь день, не отойду от того, кто на машине, пока денег не даст. Мне что… для тебя не стыдно…

Дора покачала головой:

— Нет, Соня, не получится. Они тебя размажут по асфальту или отшвырнут. Они как Виточка. А ты — кто? Божий одуванчик. Это для меня ты — сила, а для них… Нет, Соня, мы свой век отжили. У меня одно большое дело осталось: квартиру на Кроля оформить.

— Что же проще? Пропиши.

— Шестьдесят тысяч. Где возьму? Да и всё равно, я уверена, нужно будет свидетельство.

— Слушай, напиши завещание или дарственную. По закону. Заверь у нотариуса. У меня есть честная женщина. Живёт, правда, отсюда далеко, но доедем как-нибудь.

— Тоже деньги нужны.

— Я позвоню ей сейчас. Всегда помню её телефон. Пока Соня говорила по телефону, Дора гадала — как подработать денег? Она умеет стирать, готовить, убирать, сидеть с детьми. И — больше ничего.

И вдруг ей пришла в голову идея. Новые жильцы… Те, что Соне дверей не открывают. Наверняка барчуки. Наверняка им нужна обслуга. И наверняка не у всех домработницы есть. Зато у всех у них машины — иномарки, значит, они — богатые. Она развесит объявления на квартирах этих новых жильцов. Уж она-то наперечёт знает, из какой квартиры уехали. Кто-нибудь да наймет её! Вот она и заработает на завещание.

— Девятьсот, — сказала Соня, положив трубку на, рычаг.

— Что — «девятьсот»?

— Стоит оформить завещание. Она берёт девятьсот.

И тут Дора вспомнила о тех девятистах, что оставила «на червячка». Удивительно, почему оставила именно девятьсот?

— И всё? И ничего больше не надо? — спросила она, вставая из-за стола и снимая тапки. Сейчас наденет свои «лодочки» и — в нотариальную контору, к Сониной знакомой!