– Вы чего? Совсем охренели? Паша?

– Чего я? Это Леха вырубил! – Паша громко заржал. Всегда такой тихий, теперь под воздействием алкоголя был совсем другим.

Никита молча посмотрел на Леху.

– Да ладно, Ник… Всё так серьезно?

– Давайте, валите уже… – произнес Ника, смягчившись.

Нетвердой походкой он сделал шаг к двери и, отворив ее, мотнул головой друзьям, чтобы они вышли.

Леша обернулся к Ане, похотливо прошелся взглядом по ее обнаженным ногам и присвистнул. Ника с трудом сдержал улыбку, и Ане почудилось что-то гадкое в его красивом лице. Парни, будто нашкодившие дети, двинулись к выходу, бросая на ходу глупые усмешки.

Ника закрыл за ними дверь и, развернувшись, медленно подошел к девушке. Аня прижалась к столу и недоуменно смотрела на него.

– Что читала? – спросил он вдруг, повертев лежащую книгу на столе.

В ответ – молчание. Смутные догадки, зачем он здесь так близко, не позволяли Ане произнести ни слова.

– Хотя и правда, – сказал вдруг Никита, подойдя к ней вплотную. – Зачем терять время на ненужные разговоры?

Ловко обхватив ее, он повалил Аню на постель. Аню удивило то, как ее «нужно» боролось с ее же «хочу», и во время его проворных ласк, она будто с трудом решила для себя, что он всё-таки поступает с ней подло, и что не так она представляла их первый раз. Ударив его коленкой в пах, она метнулась к двери, но Никита, догнав ее, прижал к стене.

– Ну что же ты делаешь! – с укором просипел он и, придавив ее своим телом, впился губами в ее губы…

Спустя минут десять открылась дверь. Это и была Карина.

Шаги за дверью вырвали Аню из воспоминаний. Ей почему-то стало страшно. Там были голоса Алины и Никиты. Тут же дернули дверь, и раздался стук.

– Ань, открой это я! Аня!

– Алин, ты одна? – спросила Аня после длительной паузы.

– Нет. Со мной Ника. Нужно поговорить, прояснить ситуацию.

– Я не хочу ничего прояснять, – только и сказала Аня.

Алина повернулась к Никите.

– Я сама с ней поговорю и всё узнаю. Иди к своим и поговори со своей любимой.

– Я сейчас могу привести Карину, и мы всё выясним, – сказал Никита.

– Она же сказала, что ничего не хочет. Не думаю, что в ее состоянии это самое приятное, что может быть. Иди! Ань, мне откроешь? Он уходит. Ну же? Иди!

В этот момент щелкнул замок, и в дверном проеме он увидел Аню. Они встретились глазами, но Алина закрыла дверь перед самым носом.

Разговор не сразу клеился. Аня залезла в кровать, накрылась одеялом до подбородка и смотрела в одну точку. Алина, посмотрев на нее, стала готовить чай. В комнате было тихо, висела напряженная тишина. Чашку с горячим чаем Алина поставила около Аниной постели: захочет – попьет, и не нужно никаких лишних слов. Сама она села напротив на постель Карины.

– Что будем делать? – спросила после долго молчания Алина.

Аня перевела на нее безучастный ко всему взгляд

– Что-то будем делать? – переспросила Алина. – Ну, я про Карину… и ее подруг.

– Я не хочу с этим связываться, – ответила Аня, сразу поняв, о чём она.

– Ты уже какой раз не хочешь связываться, – осторожно упрекнула ее Алина. – Один раз она вещи украла, теперь избила… Ты что? Как такое можно терпеть? Ты, вообще, представляешь, как будет дальше: вот она вернется в комнату, опять будете жить-поживать?

– Я просто попрошу ее переселить от себя, – коротко ответила Аня.

Алина поджала губы и, встав, подошла к окну.

– Я тебе поражаюсь.

– Я только прошу тебя: не делай ничего, – робко попросила Аня.

Алина обернулась к ней, словно удивившись, что та угадала ее мысли: как раз в этот момент она подумала о том, что возьмет инициативу в свои руки и нажалуется, кому следует.

– Правда, – взглянув на нее, продолжала Аня, – не нужно.

– Почему?

– Так будет только хуже.

– Да почему хуже-то?! – воскликнула Алина. – Если так постоянно спускать с рук, люди будут просто-напросто вытирать ноги…

– Алин, перестань, пожалуйста! Я не хочу проблем. Что ты собиралась сделать?

– Да что угодно: пожаловаться декану, написать в полицию. Их выкинут из университета, и всё будет хорошо.

– Да всем плевать! Никто этим не будет заниматься. В конце концов, что у меня: не сотрясение же мозга…

– Еще бы у тебя было сотрясение!

– Алин, я правда не хочу всего этого. Не хочу, честно. Знаешь, что сейчас начнется? Всех будут опрашивать: видел-не видел, поднимется вся эта суета, история с Никитой… Не хочу.

– Ты боишься?

– Боюсь. Мне и так стыдно…

– Дело твое, – пожала плечами Алина. – Я останусь с тобой?

– Нет. Не нужно…

– Опять не нужно!

– Карина не вернется сегодня всё равно… Она останется на месте тусовки или у своих подруг. Так обычно бывает, поэтому не беспокойся. Поезжай домой.

– Тогда закрой дверь и не отворяй никому. Я тебе напишу.

Алина прошла мимо комнаты Паши и спустилась вниз. Немного помешкав, она вышла на крыльцо и сделала дозвон Никите. Комок к горлу подкатил, и руки задрожали. Она неуверенно сделала шаг вперед и быстро пошла к воротам.

С Аней они расстались как чужие…

И хотелось расстаться, не хотелось говорить. Так было впервые. Мысль о том, что так впервые, коварно закралась в сердце, но Алина не хотела этого осознавать. Между тем больно было не это, больнее была ситуация Ани с Никитой.

«Мы просто целовались… и всё», – сказал Ника.

Мобильный завибрировал в сумке и на секунду отвлек: звонил Никита.

– Да, привет. Да, звонила. Так получилось. Не тебе хотела набрать. Случайно вышло. Я? Выхожу из общаги, к воротам подхожу. Что? Зачем? Ты тоже уходишь? Хорошо, давай.

Алина нажала на кнопку «отбой». Фу, как противно! Она же специально ему позвонила. А теперь вдруг резко холодно стало и бросило в нервную дрожь. Он, скорее всего, и догадался. Да, конечно, догадался! Алина помялась на месте и рванулась прочь.

Было стыдно, противно, больно!

В городе уже наступала ночная жизнь, вся черно-белая с желтыми пятнами фонарей и автомобильных фар. Почему-то именно сейчас она вспомнила Володю, и его слова: «Как ты думаешь, может, притча про блудного сына – это о нем? Было бы здорово, если бы он пришел и покаялся бы Богу. И всё закончилось бы наконец». И правда здорово, ведь так мучается каждый человек на Земле. Мучается от любви, пытаясь распознать ее настоящую, или, страдая от ее миража, мучается от неосторожного слова, сказанного самим или кем-то в его адрес, терзается болью разочарования, неоправданных надежд, неисполненных желаний. Люди теряют любимых и разочаровываются друг в друге и, бывает, просто не узнают самих себя. «…Невыносимо от мысли, что миллионы душ будут измучены его лукавством».

Людей жалко просто. Вынуждены страдать все без исключения. Даже тот, кто не обращает внимания на причуды своей души, рано или поздно также почувствует неудовлетворение жизнью, понимание того, что он делал что-то неправильно, жил как-то не так.

Это лукавство мира просто обескураживает, ведь с этим ничего нельзя поделать.

Остается только борьба. И здесь каждый человек – это мера его борьбы со страстями. Даже между людьми разница остается не в том, что кто-то более праведен, а кто-то менее, как нет заслуги здоровых в том, что они здоровы, и нет никакой вины больных в том, что они больны. Но важно – пытается ли бороться человек с тем набором страстей, что особенно ему полюбились, или же, возгордившись, предпочитает считать себя не хуже, порабощая душу тем немногим, с чем даже не пытается бороться.

Ну, вот хорошо, а она, Алина, пытается бороться?

Да, ведь она уже просто измучилась, пытаясь взрастить в себе равнодушие к Никите. Он стал какой-то болезненной привязанностью для нее, ей тяжело избавиться от тревоги по нему, как от вредной привычки. И ведь это при том, что, находясь рядом с ним, она также терзалась от каких-то сомнений и раздумий. Так, вероятно, мучился и Володя, и так мучаются миллионы людей. Они терзаемы не любовью, как бы это красиво ни воспевали писатели и режиссеры, они мучаются от пагубной страсти, принимая мазохистское чувство удовольствия за настоящее возвышенное чувство, извращая при этом саму природу любви.