– Ой, простите.

– Нет, пойте, у вас хорошо получается. – Саша садится на свою полку.

– Что вы, нет, это я так, иногда. Прочитала, что полезно для здоровья. Осанка выравнивается, мышцы работают, правильное дыхание.

– Что вы говорите?!

– Да-да. Сон крепкий.

– Давайте вместе, мне тоже хороший сон нужен, – и он начинает подпевать Брамсу, женщина тоже, вместе поют какое-то время, пока не начинается более сложная тема, одновременно замолкают и смотрят друг на друга, пока музыку не выключают также внезапно, как и включили.

– Слушайте, а ведь мы с вами знакомы. Лет пятнадцать назад, вы на телевидение приходили, гримером хотели работать. А я как раз оператором там был. Помните?

– Точно. Но лучше бы мне не помнить этого позора! Зачем только ввязалась в эту авантюру. Из меня гример, как из осла балерина.

Ирина мгновенно переносится в ту историю. Подруга Светка, работающая ведущей на областном телевидении Смоленска, предложила ей подменить на время отпуска их гримера. Света порекомендовала Ирину, как гримера со стажем, расхвалив ее до небес.

– Гримером быть не сложно, если накосячишь, всегда можно сказать, что брови Сталина – это у тебя фишка такая. – Поучала Света.

Ирина колебалась, но вспомнив о предстоящих семейных расходах, согласилась.

На телевидении Ирине в первый же день испытательного срока приглянулся один оператор, увлекающийся еще и фотографией. Это и был Саша. Он как раз был оператором на том прямом эфире. Как назло, мужчина совершенно не проявляет интереса к новому гримеру. Обычно уверенная в себе Ирина, растерялась.

Тогда у Ирины было простое задание – припудрить гостя перед началом вечернего прямого эфира, чтобы «не блестел» в кадре. Какую-то «важную шишку» из администрации города. Ирина читает в интернете на телефоне: «Рассыпчатая пудра ложится наиболее ровно…».

За три минуты до эфира важная Ирина с большой кисточкой и банкой рассыпчатой пудры приближается к «шишке». Света ведет эту программу, предлагает гостю не озвучивать свои вопросы перед эфиром, пусть будет экспромт, так получится живее. Первый же смелый мазок Ирины по лицу гостя превращается в облако пудры, и шикарный черный костюм весь покрывается белым порошком. Ирина в шоке, начинает отряхивать гостя, но пудра только размазывается по костюму. Света шутит про мышь в муке, пытаясь сгладить ситуацию. По громкой связи слышит голос: «Две минуты до эфира!». Ирина растерянно оглядывается, ловя на мгновение заинтересованный взгляд оператора. Гость реагирует на удивление спокойно, дает Ире свой платок, показывая на графин с водой. Ирина быстро мочит платок и стирает пудру. «Минута до эфира!». Ирина дрожащими руками домывает костюм. В последние секунды перед эфиром, она становится на колени, чтобы не попасть в кадр и на карачках потихоньку выползает из студии уже после начала программы. Света как раз задает первый вопрос гостю про то, куда делись миллионы, которые администрация должна была потратить на многоэтажную застройку на юге города, ходят слухи, что их просто разворовали? Гость что-то мямлит и покрывается потом так, что и пудра не помогает это скрыть.

После эфира Ирина в режиссерской рыдает у Светки на плече: в кои-то веки понравился мужчина и так опозорилась! Оператор в первый раз посмотрел с интересом, но это был интерес: «И как же ты выпутаешься, бедная овечка?» Света: «Вовсе он и не так смотрел. А с сочувствием и умилением. Вот завтра придешь, и сама узнаешь». Но Ирина уверяет, что после такого позора никогда в жизни здесь больше не появится.

– Я же хотел тогда проводить вас после эфира. – Возвращает Ирину в настоящее Саша.

– Я сразу же убежала расстроенная… Хотели проводить? А чего тогда слова мне сквозь зубы цедили? Я же помню, что не понравилась вам.

– Ну, мне сначала показалось, что вы какая-то глянцевая, не люблю приглаженных фиф, сначала так о вас и подумал.

– Да это Светка меня пригладила перед первым рабочим днем.

– А потом увидел растерянную с платком в руке, понял, что нормальная баба. Хотел ваш адрес у Светы спросить, но ее как раз директор вызвал, её уволили за тот прямой эфир. А потом и я решил в Москву переехать.

Поезд тронулся.

– Давайте поменяемся, вам там будет дуть, – предложил мужчина.

Она поднесла руку к стеклу.

– Да нет, ничего, не дует.

– И все-таки, – Саша встал, – пересядьте на мое место.

Они поменялись местами.

– Хотите яблок? Угощайтесь! – Предлагает мужчина. Он достает из сумки яблоки и выкладывает на стол.

– Спасибо.

Они синхронно потянулись к яблокам, одновременно взяли по одному, улыбнулись друг другу и почти одновременно надкусили.

За окном купе уже давно не было московских высоток, мелькали небольшие деревенские домики, быстро проносились фонари, лес превратился в сплошную стену. Огромная жёлтая луна бежала рядом с поездом, как собака.

– Что-то проводницы долго нет, вы позволите, – молодой человек встает и тянется через женщину к карману своего пиджаку, висящему на крючке, – я забыл паспорт выложить.

– Я вам подам пиджак.

Теперь его лицо очень близко, она видит, как жилка пульсирует у него на виске, но рассматривать неудобно, и она опускает глаза.

– Не надо, сейчас. – Он долго роется в кармане, наконец, выуживает свой паспорт.

Кладет его на стол. Ирина смущенно смотрит в окно,

– Ну и какие у вас таланты, кроме пения?

– Еще стихи пишу, – призналась вдруг Ирина, неожиданно для себя самой.

Свои стихи она не любила выносить на публику, считала слишком личными и делилась ими только с близкими людьми.

– Почитайте.

– Вдруг этот мир, лишь чей-то долгий сон,

Что грезится большому существу,

И в каждый миг проснуться может он,

Разрушив всё, чем я живу.

Мозаикой посыплется стоп-кадр,

Где сын бежит, смеясь, среди колосьев.

И прыгает макушка в васильках,

И я смеюсь, и жить на свете – просто.

– Хорошо. Про внезапность смерти, ее необратимость. А жизнь в детях, это их беспричинное веселье… как антитеза, да?

– Я так глубоко не копала. – Удивилась Ирина такому восприятию своего стихотворения.

– Мне понравилось. Я макушка сына в васильках – это васильки такие высокие выросли или сын такой маленький?

Ирина засмеялась.

– Это веночек у него на голове из васильков. Сразу видно, что вы – технарь по профессии. Гуманитарий не задал бы такого вопроса. Вы всю жизнь оператором так и проработали?

– Да, еще немного режиссером, монтажером, журналистом.

– А что снимаете?

– Документальные фильмы, в основном.

– О чем?

– На социальные темы. На духовные. Про монастырь, например, последний – про хоспис. Про людей, живущих там, про волонтеров.

– Про хоспис. Надо же! Это трудно, наверное?

– Психологически очень трудно, да. Иногда приходишь домой весь выжатый, садишься и плачешь. На площадке держишься, не даешь себе расслабляться, понимая, что людям там намного хуже, чем тебе… Но очень интересно. Там, знаете, есть один волонтер, он акушер. Получается, он детям помогает на этот свет появиться, а стариков на тот провожает.

– Интересная у него жизнь. Да и у вас тоже.

– Да. Я вообще очень рад, что эту профессию выбрал. И мне всегда хочется докопаться до самой сути, всегда кажется: здесь что-то упустил, тот герой не всё рассказал, а здесь закадровый текст просится. Вот и приходится доснимать по десять раз. А потом столько же монтируешь… Не знаешь, что выкинуть, и это здорово получилось, и тот момент вставить надо.

– А этот фильм вышел уже? Можно посмотреть?

– Нет. Но мы уже все сделали, теперь документы нужно получить. Но я вам могу показать некоторые моменты, у меня есть с собой рабочий материал. Хотите? Можем посмотреть на камере.

«На камере, это значит, сидеть рядом с ним, щека к щеке, слышать его дыхание, запах». – Подумала Ирина и смутилась.

– Нет, лучше завтра, а то боюсь, вечером не усну, я очень впечатлительная. Вы же до Сочи едете?