Голос Роберта пояснил мне, что нужно будет останавливаться напротив каждого зала для короткого экскурса, но заходить в пространство зала нельзя, во всяком случае, без разрешения.

Я встал перед большим залом, где посередине, чуть дальше к стене на тонкой стойке без стеклянной витрины было выставлено яйцо Фаберже. Это было самое дорогое из всех яиц – «Зимнее яйцо». Но оно не могло тут находиться! Или могло? Ерунда какая-то. Я, помнится, читал, что в последний раз оно выставлялось на аукционе в 2002 году, и его купил принц Катара. У меня почему-то пробежал холодок по телу.

– Это, видимо, копия, а я-то подумал…

– Хочу сразу предупредить, здесь нет копий, а только подлинники, верней кое-что есть, но это не копии, а дубликаты, так точнее. В общем, это то, что выполнялось одной и той же рукой, но это не особо важные и значительные мастера, – уверенно ответил он.

– Не хотите ли вы сказать, что и «Мона Лиза» у вас есть?

– Проходите, пожалуйста, дальше, она как раз в следующем зале.

Я разволновался и достал из кармана флакон с лекарством, чтобы вдохнуть, так как спазм перехватил дыхание: я же, знаете ли, астматик с детства. Есть уверенность, сформированная годами, и я всегда знал, и для меня, как и для всех, являлся догмой тот факт, что «Мона Лиза» хранится в Лувре, и точка. Это даже не обсуждается.

– Давайте так: мы будем общаться вслух, я не буду «читать» Вас. Есть вещи, которые многих могут повергать в шок, а для иных – это норма. Но кто Вам сказал, что все подлинные произведения искусства обязательно должны храниться в музеях или на выставках для всеобщего обозрения. Они все находятся в частных коллекциях на разных континентах у «сильных мира сего».

– А вы один из них?

Он усмехнулся:

– Смотря, в какой области…

– Видимо, в Московской?

– Ха-ха- ха! Вы молодец, и смелый, с юмором. Нет-нет, не только в Московской, как Вы смели заметить, но и во многих местах нашей страны и мира, в некоторых его частях. Нужно понимать несложные вещи, и Вам давно пора понять, что…. Короче, смотрите: у каждого «сильного» есть своя миссия, или, так сказать, работа. Нельзя объять необъятное, одни занимаются политикой и мироустройством, другие – производствами различными, третьи – технологиями, четвертые – разными видами искусств, пятые управляют мозгами через религию и секты, ну и так далее. А Вы до сих пор думаете, что все шедевры в музеях? Нет, любезнейший, все общее может быть только на ВДНХ, барахолках на Парижских набережных и в Третьяковской галерее на Крымском валу, а также в подобных местах во всех уголках мира. Давайте как-нибудь в другой раз я Вам расскажу, как в реальности устроен мир, его формы и взаимоотношения между видами. Проходите дальше, как раз к ней, к «Моне Лизе».

Медленно и неуверенно ступая, я оказался аккурат напротив шедевра метрах этак в пятнадцати. Прожектора ярко освещали его и, при учете большого расстояния, все было видно очень отчетливо. Постояв какое-то время и внимательно посмотрев на картину, я повернулся и, пожав плечами, пошел дальше. Дальше больше: передо мною уже был «Крик» Эдварда Мунка. Я рассмеялся… Роберт промолчал…

В следующем зале меня ждало другое чудо – картина Поля Сезана «Игроки в карты».

Моему недоумению не было предела.

– Пожалуй, я выпью вина, а может, и чего-нибудь покрепче. Ну, и от предложения выкурить сигару скорее всего не откажусь.

– Давайте закончим начатое, а уж затем и отобедаем. Нет уж, пожалуй, поужинаем…

Естественно, я как гость повиновался и пошел дальше, попутно вспомнив, что я уже не гость, а собственность Роберта. Ухмыльнулся и по-детски шмыгнул носом.

Перед следующим залом стояла кушетка, я уселся на нее, а уж затем, взглянув на дальнюю стену, вскочил. На стене находился «Спаситель мира» Леонардо да Винчи. Я глазам не верил. Насколько я знал, это была самая дорогая картина в истории. Ее стоимость составляла аж 450 миллионов долларов. Я плюхнулся задницей на кушетку, стоявшую позади.

– Что, голову закружило? – засмеялся Роберт.

– Слишком много информации, а день еще не кончился, все словно в тумане и будто не со мной.

– На сегодня наша с Вами экскурсия заканчивается. Проходите в последний зал, где вас ждут те картины, о которых мы говорили по телефону.

– А что, больше у вас ничего нет, это все?

– Знаете, Аким, в этом здании десять тысяч квадратных метров и преогромное множество таких вот небольших залов, где хранятся шедевры мирового искусства. Их часть, конечно, как я уже говорил чуть раньше.

– А можно еще посмотреть?

– Конечно же нет, Аким! Сюда приезжают люди такого уровня и платят такие деньги, какие Вам, видимо, и не снились, а Вы хотите проскочить на дармовщинку или, как еще говорят, на халяву. Нет, теперь работать, только работать. Сначала покушать, отдохнуть, а с утра – вперед и с песней.

Я прошел дальше, и вот тут меня ожидал действительно сюрприз. На стене висели три картины, суммарной стоимостью превосходящие и самого «Спасителя мира» с «Зимним яйцом» вместе взятых. Это были три шедевра, которые я видел только в копиях, на картинках журналов и на просторах интернета, кроме одной, ее я видел вживую когда-то давно в Лондоне.

«Мечта» 1897 года, «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?» (1897-1898) и, конечно, «Когда свадьба?». Меня, конечно, затрясло, как маленького, захотелось, как в детстве, засучить ножками от радости.

– Можете к ним подойти, ну же, смелее, смелее.

У меня словно ноги отказали, появилось ощущение, будто они были пустотелыми, и в них налили свинца. Я не мог сдвинуться с места.

– Ступайте уже, что Вы, как кисейная барышня, растерялись-то весь? Согласились увидеть, так вперед. К этим как раз и можно, и нужно.

Постояв какое-то время, я шагнул вперед, и уже секунд через десять приблизился к картинам.

– Но этого не может быть просто потому, что этого не может быть никогда. Я точно знаю, что первая картина находится в Институте искусства Курто, что в Лондоне, вторая в настоящее время – в Музее изящных искусств в Бостоне, в США, в штате Массачусетс, а третья картина в 2015 году была продана музейному ведомству Катара.

– Я в Вас не сомневался, но мне не нужны Ваши познания как гида, мне нужно, чтобы вы проверили их на подлинность, и все, пока все.

Картины были хорошо освещены. Этот яркий свет не резал глаза, он был достаточно мягким и приятно растекался по полотнам. Перед ними стоял стол, на краю которого лежали инструменты, а посередине – специальное приспособление, наподобие большой струбцины для крепления экспоната. Я подошел вплотную к столу, затем, неспешно обойдя его, направился к картине «Когда свадьба?», висевшей слева. Двигая головой то вперед, то назад, я поймал самый нужный мне ракурс и стал разглядывать картину, скользя по ней глазами.

– Я могу до них дотрагиваться?

Он удивился:

– Вы? Конечно, можете. Я повторяю, для этого Вы здесь. Да, и у Вас отличный опыт чувствительности картин пальцами. Вы же изучали этот стиль пальцами? Прикасайтесь, прикасайтесь смелее!

Я отошел от картин и вернулся к столу, на котором лежало большое количество инструментов, линз и растворов. Из всего этого огромного набора я взял широкую и мягкую пилку, которой работает специалист по маникюру, и стал аккуратно стачивать ей кожу на верхних фалангах пальцев ближе к ногтям, так как там находятся самые чувствительные места. Нельзя было переусердствовать, чтобы не стереть до крови, иначе все пойдет насмарку. Я не трогал мизинец и большой палец, мне нужны были только остальные три. Закончив процедуру, я протер руки раствором и вернулся к картинам на прежнее место. Протянув руку, я коснулся того места, на котором были две фигуры в розовом и голубом одеяниях. Затем рука скользнула вверх к ветви дерева, под которым сидели две девушки-таитянки. После, дотронувшись до дерева, я убрал руки и подошел ко второй картине. Была идеальная тишина, и я слышал только биение своего сердца и, кажется, уже потерялся во времени, скорее даже забыл о нем.