Лучше бы он дал мне пощёчину. Второй раз за какие-то сутки я ощутила, как слёзы закипают в глазах. А ведь я когда-то пообещала себе больше не плакать в Небесной канцелярии, после всего, что мне довелось увидеть и пережить.

– Аврелий! – Леонард поднялся с места. – Думай, что говоришь, кретин!

Я сглотнула ком в горле и произнесла, тихо и отчётливо:

– Провались ты в бездну.

– Иди к чёрту, – парировал Аврелий.

– Ты трус! Тебе никогда не хватало смелости…

– Посмотри на себя! Ты только и умеешь, что виноватых искать!

– Что здесь происходит? Что за детский сад?!

С безоблачного потолка раздался грохот. В следующий миг на нас обрушился ливень. Аврелий инстинктивно закрылся крыльями. Я отскочила на шаг и прикрыла голову руками. Лило ещё несколько секунд, и я не видела ничего вокруг. Потом ливень вмиг прекратился, и я увидела, что шеф стоит, вытянув руку, и играючи удерживает в воздухе громадный водяной шар. Мы и не заметили, когда он вошёл.

– Детский сад, – повторил он. – Успокоились? Или ещё душ устроить?

Мы молчали. Сердце колотилось, горло перехватывало. Не дождавшись ответа, шеф резко выбросил руку влево, и шар обрушился водопадом за окно. Ковёр, пол, Леонард – всё осталось полностью сухим, только мы с Аврелием насквозь промокли. Нас Христиан Сергеевич не пожалел.

Он прошагал к своему столу и сел.

Я развернулась и бросилась прочь из кабинета. В дверях столкнулась с Гариком, который нёс ворох какой-то сверкающей ерунды. Ерунда, естественно, рассыпалась, Гарик, естественно, поднял шум, но я уже ничего не слышала и не желала слышать, мне хотелось только убраться отсюда подальше.

Я бежала и бежала через анфилады, через коридоры и дверные проёмы без дверей. Обессилев, остановилась в зале без крыши, между обшарпанными и обломанными колоннами. Мраморный пол крошился, из трещин пророс невнятный мох и репей. Я опустилась на пол, прислонилась к колонне и зарыдала, обхватив руками колени. Плакала и плакала, вытирала нос и глаза и без того промокшим рукавом рубашки. Меня трясло наполовину от эмоций, наполовину от холода после ливня.

Услышав шаги за спиной, я не обернулась.

– Тина, Тинусь… ты чего? Тиночка…

Меня обняли за плечи, и я уловила аромат клубничной жвачки и фруктовых духов. Проморгавшись от слёз, по инерции продолжала всхлипывать и прерывисто дышать, но истерика уже отступала.

– Катюша?

– Я уже давно Кэт, а не Катюша!

– Прости… Кэт.

– Тиночка, ты из-за этих вон что ли? – Она неопределённо кивнула в сторону офисов. – Плюнь ты на них, они того не стоят!

Дочка Христиана Сергеевича смотрела на меня с жалостью. Шикарные ресницы обрамляли её огромные глазищи, на лице пестрели веснушки, нос был слегка вздёрнут. Она оставалась всё такой же худенькой, но вместо косичек, с которыми я её помнила, носила крашеное в чёрный каре с неровной чёлкой. На ногах красовались тяжёлые ботинки – не иначе, Лео подсуетился. Она была одета в чёрно-розовые полосатые гольфы, короткую юбку с брутальным ремешком в заклёпках, на руке нарисована какая-то ерунда: не то татуировка, не то обычная наклейка. Я попыталась взять себя в руки. Не хватало ещё ребёнку такой пример подавать! Хотя какой она ребёнок? Выглядела на восемнадцать точно, а сколько ей на самом деле, я даже не пыталась прикидывать, в этой системе чёрт ногу сломит. Ещё и Кэт теперь извольте её называть. Когда они расти успевают?

– А ты разве не должна быть на воплощении? – спросила я.

– Тина, ты же меня не сдашь, правда? – забеспокоилась она. – Папа меня убьёт, если…

– Да брось ты. Ты же тоже не сдашь, что я тут реву.

– Я нашла способ приходить сюда во сне. Ну, я там, в мире людей, сплю, а сама здесь. Не каждый день, конечно, но иногда можно вырваться. Ой, Тинуся, представляешь, я там па-арнем родилась! – Она хихикнула, быстро оглянулась и понизила голос. – Прикинь, с этой их штуковиной жутко неудобно, особенно по утрам!

Я закрыла лицо руками, вытерла оставшиеся слёзы. Тоже оглянулась.

Метрах в четырёх от нас смущённо переминался с ноги на ногу пухлощёкий ангел в косухе, чёрной бандане с черепами, увешанный всевозможной металлической дребеденью.

– Привет, Мишка. – Я заставила себя улыбнуться. – Чего ты там стоишь, иди сюда.

Я сняла с себя рубашку и хорошенько выжала её, потом завязала вокруг пояса. Майка намокла тоже, но я надеялась, что быстро высохнет. Мишка подошёл и присел с нами, пошарил во внутренних карманах косухи и достал маленькую фляжку. Предложил мне.

– Держи. Согреешься.

– Я, если что, с ним не пью, не подумай, – поспешила оправдаться Катюша, то есть Кэт. – А то папа…

Я глотнула. У-ух!

– Это что такое? – спросила я после того, как откашлялась и вытерла выступившие уже от ядрёной смеси слёзы. Горло горело огнём. Однако питьё и вправду согревало.

– Как что? Контрабанда! – гордо приосанился Мишка. – На прошлой неделе выиграл. Только ты это… никому, ага?

– Да вы достали! – разозлилась я. – Того не сдай, про этого не скажи, я вам Гарик, что ли?! – Я снова приложилась к фляжке.

– Тина, всё, хватит. – Мишка отобрал у меня контрабандный товар. – Мало ли как на тебя подействует. Успокоилась немного и хватит.

Но я уже чувствовала, как на меня начинает действовать.

– Спасибо. Мишка, Кэт, с меня причитается. Правда. Мне уже лучше. Я вам, наверное, помешала, когда прибежала сюда, простите. Я пойду.

– Тина… – осторожно произнесла Кэт.

– Всё нормально, ничего я твоему папе не скажу. Ты уже совсем взрослая. А ты, – я ткнула пальцем в Мишку, и тот машинально попятился, – запомни: вот рядом с тобой сейчас стоит твоя любовь. Держи её крепко, делай всё для того, чтобы ей было хорошо. Сейчас вы влюблены друг в друга, и вам облака по колено, это понятно. Но когда настанут трудности – а они непременно настанут, – держитесь вместе. Злитесь, орите, посуду бейте, но будьте друг за друга всегда. Ваша любовь должна быть такой, чтобы выдержала всё, а иначе в ней нет смысла. А если ты её вдруг бросишь, когда будет сложнее всего, – я тебя найду и оторву голову. Всё понял?

– Да я и не… – начал оторопевший Мишка, но Кэт предупреждающе сжала его руку и приложила палец к губам. – Понял, – неуклюже закончил он.

– Тина, – снова подала голос Кэт, – ты бы ему лучше что-то подобное высказала.

– Ему? Я выскажу. Я так выскажу, что он перед концом света будет меня цитировать. – Тряхнув головой, я слегка пошатнулась и повела рукой в поисках опоры.

– Тина, ты неважно выглядишь, – встревоженно сказал Мишка. – Тебе домой не пора? Сколько ты уже здесь?

– Всё нормально. Просто резко встала. Увидимся, ребята.

– Давай-ка мы тебя проводим!

– Не надо.

Мишка и Кэт нерешительно переглянулись, но промолчали. Я развернулась и пошла. Чувствовала, как ноги немного заплетаются и кружится голова – и от дьявольского питья, и от долгого пребывания в Небесной канцелярии.

Я с треском распахнула дверь в офисные помещения, потом ещё одну дверь в приёмную шефа, потом дверь, ведущую в коридорчик до кабинета, и, наконец, дверь в сам кабинет. За моей спиной верещал Гарик, но я уже шла вперёд по натёртому до блеска полу и далее по мягкому ковру из шкуры неведомой вымершей твари. В кабинете ничего значительно не поменялось. Лео развалился всё в том же своём любимом кресле, Христиан Сергеевич сидел за столом и читал мой отчёт. Только Аврелий не бегал от меня по кабинету, а стоял у приоткрытого окна и курил в него, всё такой же мокрый.

Лео вытаращил на меня глаза. Христиан Сергеевич не по возрасту резко поднялся с места, но я направилась к Аврелию и с размаху затормозила в шаге от него. Аврелий присмотрелся ко мне и опустил руку с сигаретой, забыв затянуться. Я заговорила:

– Слушай меня. Слушай и запоминай на всю жизнь. Я тебя всегда любила, люблю и буду любить. С самого первого дня, как увидела тебя, и до того дня, когда погаснет последняя искра в недрах этого мира.