Теперь, по крайней мере, доход гарантирован. Л. купит новую машину; мы снова на плаву; а мой последний круг – если проживу еще хотя бы лет десять – должен быть плодотворным. Работа и только работа. Но в данный момент облегчение так велико – ничуть не постыдное облегчение, вовсе не вызванное славой, – что я как будто раскачиваюсь вверх-вниз, словно куст, на который приземлилась огромная птица. И все же нельзя забывать, что меня ждет немало сильных ударов. И многое в «Годах» написано очень слабо – например, сцена в колледже до сих пор заставляет меня краснеть.

Вчера вечером ужинали в Чарльстоне. Джулиан возмужал, то есть стал энергичным, сдержанным, как мне кажется, озлобленным; в его тоске теперь есть что-то трагическое; рот или лицо гораздо напряженнее, как будто он много размышляет в одиночестве. Несса сказала, что он не до конца отказался от своей идеи поехать в Испанию – все зависит от того, удастся ли ему найти работу здесь. Я почувствовала, как он изменился, став взвинченным, напряженным, защищающимся; все еще ласковый, но уже не спонтанный. Сегодня он придет к чаю. А Л. раздражает чрезмерная «эгоцентричность» моей семьи – мол, Нессу заботят только ее дети; безрассудный Джулиан даже не может сообщить ей о своем решении; все «кудахчут». Отчасти это связано с его семейным комплексом, но доля правды в словах Л. есть.

А я теперь могу воплотить в жизнь свою философию свободной души. Вот о чем я думаю: нет нужды идти на писательский аукцион350 20 марта. Все ложное можно отбросить.

15 марта, понедельник.

Ленюсь этим утром. Голова усталая. Слишком много разговоров с Джулианом и Банни351. Что это за жизнь такая, если вид наших давних друзей и племянников, вернувшихся из Китая, вызывает легкое сожаление, то есть тоску по вечеру, который можно было провести в тишине?! Джулиан довольно эгоцентричен. Он зациклен на мыслях о каком-то долге. А раз он должен сделать что-то для мира в целом, то скрежет металла по гранитной плите мы-то можем и потерпеть. В любом случае я слишком устала, чтобы писать, и думаю, не переделать ли мне вырезанные из романа «Годы» фрагменты для единого издания352? Зачем мне это? Пожалуй, полная версия даст лучше раскроет мою аргументацию. Но роман-то уже вышел как есть, и нет нужды думать об этом всерьез*. Держу идею в голове и буду судить по рецензиям – вот только все они несерьезные, – насколько книга в своем нынешнем виде попала в цель или промахнулась. Останемся здесь до 30 марта; Л. позвонил в типографию – заказали еще 25 экземпляров романа «Годы». Думаю, продажи могут оказаться очень даже неплохими – скажем, 10, 11 или 12 тысяч штук.

Размышляю о «Гиббоне». Пожалуй, недельный перерыв, чтобы закончить статью, пришелся бы весьма кстати. Не думаю, что буду особенно обращать внимание на то, как обо мне судачат; жду конца следующей недели; к тому времени все рецензии уже выйдут и забудутся, а потом, даст Бог, мы приедем сюда на 10 спокойных дней на Пасху. Мы вполне достаточно выполнили свой долг перед семьей и обществом.

* Кажется, 5300 экземпляров продано по предзаказу.

17 марта, среда.

Вчера коммунистическая пресса начала свое подтрунивание. Джон Брофи353 в «Daily Telegraph» – банальная слабая книга среднего класса. Да будет так. Это насмешка уже забыта. Но я слишком устала, чтобы взяться за главу «Трех гиней» о профессионалах, поэтому пишу здесь. Вчера у нас обедал Бакстон354, который никогда не слышал ни обо мне, ни о моих мучениях; потом я надела свою новую шерстяную накидку и прошлась под дождем по всему Гайд-парку, теперь розовому от трибун для коронации. Сегодня утром сообщают о смерти Остина Чемберлена355, а у меня выходной. Надеюсь, рецензий не будет. Л. сильно раздражен; пойдет к Хенсману. Нет, не могу я писать; думаю, не взглянуть ли мне еще раз на своего «Гиббона»? Очень мудро было освободить эту неделю от дел, если не считать завтрашнего визита к настойчивому Хейворду356. Но мы знаем, что «Spectator»357 отведет роману «Годы» целую страницу, а «Evening Standard»358 – две колонки; Дезмонд обещает две колонки в воскресенье, а в пятницу выйдет NSN, так что покой мне пока только снится. Нет, всерьез я больше не переживаю, ведь есть всего два вида критики: коммунистическая и свободная. Какой ужас, если бы существовала только одна. А так меня обсуждают (как обычно), и никто пока не видит сути – моей точки зрения.

19 марта, пятница.

Это один из самых странных моих опытов: почти все называют «Годы» шедевром. Например, в «Times». Банни и другие*. Говард Спринг359. Если бы еще неделю назад, не говоря уже о шести месяцах, кто-то сказал мне, что я напишу нечто подобное, я бы подскочила, как подстреленный заяц. Просто немыслимо! Хвалебный хор запел еще вчера; между прочим, я гуляла в районе Ковент-Гарден и наткнулась на собор Святого Павла; впервые была в КГ; услышала пение старой поденщицы, которая убирала стулья в предбаннике; затем пошла в «Burnet»360, выбрала материал; купила «Evening Standard» и читала похвалу в свой адрес, пока ехала в метро. Спокойное тихое чувство – слава; я уже закаленная и не думаю, что буду сильно трепетать. Сейчас я должна опять вернуться к «Трем гинеям».

Полагаю, только что пришел Хенсман – едва ли меня это расстраивает, ведь я не думаю, что раздражение вообще стоит того. К слову, мисс Стракан покрылась пятнами. Л. думает, что это из-за блох. Я слышала, как он сейчас говорил о них в офисе издательства. Я немного поработала над «Тремя гинеями», но не могу толком сосредоточиться и мысленно улетаю, потому что меня, без сомнения, хвалят.

Вчера у Хейворда мы услышали странную историю. Он живет на Бина-Гарденс; Бина – сокращение от Рубина361, имени любимой дочери строителя. Он сидит скрючившись на треугольном стуле. Не может встать. У него комната нетворческого человека, слишком опрятная и аккуратная. Кэррингтон нарисовала ему книжный шкаф с книгами разного размера. Две стеклянные лошадки на викторианском столе из красного дерева; разрозненные цветы; блюдо с аккуратно разложенными фруктами. История о его домовладельце: он сидел в тюрьме за то, что писал непристойные письма девочкам в Родин362, адресованные «старосте», из-за чего они попали к директрисе. Он сочинял их на кухне, пока миссис Бейкер [кухарка?] готовила ужин для Джона. Хейворд опросил жильцов и изложил факты. Ему нравилось рассказывать свою историю, отчасти чтобы произвести на меня впечатление, а отчасти, думаю, чтобы поглумиться над Драйденом363 и редактурой. Говорит, что от весны не ждет ничего, кроме фургона с мороженым «Wall’s»364. У него толстые мягкие красные губы, застывшие зеленые глаза и угловатые черты лица, как у цирковой мартышки. По мнению Тома, сказал он, англо-католики не могут, согласно церковным устоям, пользоваться противозачаточными средствами. Отсюда и непристойные письма, я полагаю. Еще одно перо в шляпе церкви Тома365. Теперь я прокрадусь наверх и проверю, ушел ли Хеманс. Хочу пойти на Каледонский рынок и побаловать себя.