Доктор Карсон оказалась стройной блондинкой, и зубы у нее были такие же, как у людей с фотографий, на основании чего я ее категорически невзлюбила, а самоуверенное выражение ее лица напоминало мне присущую учителям манеру говорить с глуповатыми, по их мнению, учениками. Но я понимала, что лучшего шанса на выздоровление у Рахелы не будет, и хотя вместо врачебного халата доктор Карсон носила обычные джинсы и резиновые перчатки со стетоскопом, оборудование у нее было лучше, чем в любой из наших больниц.

Кровь на анализ она взяла прямо на кухне.

– Тут все стерильно, – без конца повторяла она, но нам-то ничего другого не оставалось.

Мне было неприятно видеть, как женщина прижала крохотную ручонку Рахелы к столешнице, хотя та и не плакала с самого приезда сюда. Вид у нее был усталый. Я отвернулась и уставилась на фотографию девочки-азиатки с наполовину обожженным лицом, искореженным, как узловатая кора у деревьев; врач, усадив ребенка себе на колено, накладывал повязку.

Доктор Карсон провела еще какие-то исследования. Родители переговаривались с ней на смеси разных языков, и мать кусками, сбивчиво переводила сказанное для отца. По УЗИ стало ясно, что у Рахелы плохо работают почки. Похоже, почка у нее вообще была всего одна, но по снимкам однозначно поставить диагноз доктор Карсон не могла, даже с новым оборудованием.

– Для таких анализов есть более продвинутая аппаратура, в других городах, – сказала доктор Карсон. – Но пока можно попробовать давать ей лекарство. Чтобы стабилизировать состояние.

Тут мать завалила ее вопросами. Они полностью перешли на английский, а мы с отцом, нервно переминаясь, стояли поодаль. Доктор Карсон умчалась на кухню и вернулась уже с пачкой бумаг и маленьким стеклянным пузырьком красно-синих капсул.

– Два раза в день. Будем с вами на связи.

На границе отец опустил стекло и протянул паспорта подошедшему пограничнику, который лихорадочно переводил взгляд с наших лиц на фото в документах, все больше округляя глаза.

– Уверены, что хотите вернуться?

Он кивнул в сторону границы, и в голосе его звучало что-то среднее между искренней тревогой и снисходительностью.

Отец вырвал у него из рук документы и так быстро поднял стекло, что я испугалась, как бы офицеру не зажало руку. Отец открыл было рот, чтобы крикнуть что-то через стекло, но, видимо, спохватился и помчал вперед, минуя границу, в Хорватию.

– Что за вопросы такие? – спросил он через некоторое время срывающимся голосом. – Конечно, мы хотим вернуться. Мы же едем домой.

– Не спишь? – заглянул тем вечером ко мне в гостиную отец. – А то расскажу тебе сказку.

Я села на диване, прислонившись спиной к подлокотнику. Отец держал в руках мою любимую книгу – «Сказания былых времен». Сказки в сборнике были из самых древних и знаменитых, а наша книжка до того истрепалась, что страницы в середине пришлось вклеивать обратно скотчем.

– Какую?

– Как-то раз, – начал он, – один юноша забрел в лес к Стрибору. Не знал он, что лес зачарован и живут там всевозможные волшебные создания. Была в лесу и добрая, и злая магия, и чары не могли развеяться, пока не придет человек, способный снять заклятье, – кому родная жизнь, хотя и не без горестей, была бы дороже всех радостей и благ на свете.

Отец захлопнул книжку, но я и виду не подала, что мне невтерпеж: я знала, что он еще не закончил, просто подсматривать в книжку ему было незачем.

– Наколов немного дров, юноша шел домой к матери, как вдруг, – отец вскочил и деланно споткнулся, – переступил порог владений Стрибора. По ту сторону все будто бы светилось золотыми искорками, словно было выстлано светлячками.

Я попыталась представить такой же опрятный и мерцающий огнями закоулок в Загребе, но в последнее время город растерял свою магию.

– И женщина, представшая перед ним на поляне, была столь же прекрасна. Женщины прекраснее он в жизни не встречал.

– Это все неправда! – выпалила я. – Она притворялась!

– Тут ты права. Она была змеей в обличий женщины. Но юноша об этом не знал. Он слепо поддался ее красоте.

– Но мать все поняла.

– Когда юноша привел ее в свой дом, мать тут же увидела, что язык у женщины раздвоенный, как у з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-змеи! – отец высунул язык и по-змеиному зашипел. – Мать пыталась предостеречь юношу, но тот не слушал. Он утверждал, что счастлив. И вскоре они с женщиной-змеей поженились.

Новоиспеченная невестка очень плохо обращалась со свекровью. Та была уже старушкой, но невестка нагружала ее тяжелой работой, заставляла готовить, прибираться и ухаживать за садом. По ночам мать юноши сидела у себя в комнате и в слезах раздумывала, как бы выпутаться из этой беды…

– А дальше? – перебила я на самом интересном месте. – Феи!

– Феи услышали отчаянный зов о помощи. И вот они глубокой ночью прилетели в деревушку на склоне горы и через кухонное окошко залетели в дом.

– А как они выглядели?

– Они были окутаны облачком желтого света, и у каждой – по паре крылышек не толще бумаги, трепещущих так быстро, что их было еле видно! Как у колибри.

Я как-то видела колибри по телевизору. Мне показалось, слишком уж она тяжелая, чтобы так в воздухе зависать.

– Феи подхватили женщину за рукава ночнушки и понесли ее прочь из деревушки, вниз с горы и через рощу высоченных белых дубов – туда, где их дожидался Стрибор, лесной царь. А жил Стрибор в золотом замке, в дупле самого большого и могучего дуба…

– А как он замок уместил в дупле?

– С помощью магии, Ана. И вот, примчали феи старушку к его дереву, и навстречу им выходит Стрибор. «Я СТРИБОР, ЛЕСНОЙ ЦАРЬ! КТО ИДЕТ?» – басом проревел отец точно под стать Стрибору – «Я – Брунгильда, и мой сын взял замуж злую женщину-змею!» – пропищал он.

– Брунгильда? – спросила я.

Меня посмешило забавное имя – отец для этой сказки каждый раз придумывал новое.

– «Ах, да, Брунгильда, о твоих невзгодах я знаю и могу тебе помочь. Как тебе известно, я очень силен и многое умею. – Отец выпятил грудь и упер руки в бока. – С помощью моей невероятной магии я могу вернуть тебя во времена твоей юности. Я заберу твои последние пятьдесят лет, и ты снова станешь молодой и прекрасной!» Женщина обрадовалась, что сможет вернуть свою молодость и вырваться из лап злодейки-невестки. И согласилась. Тогда Стрибор стал стягивать клубы магии со всего леса. – Отец выдержал паузу, одновременно изобразив, как эффектным жестом стягивает магию. – И возникли перед ними исполинские ворота. Стрибор сказал женщине, что стоит ей пройти через них, как она вернется назад во времени. Женщина уже одной ногой ступила за порог, как вдруг спохватилась: «Погоди! А как же мой сын?» Стрибор усмехнулся на такой глупый вопрос: «А откуда ему взяться в твоей новой жизни, в юности?» Тут женщина отстранилась. «Я уж лучше сына сохраню, чем буду припеваючи жить без него», – сказала она. И вмиг, – отец щелкнул пальцами, – Стрибор исчез, и лесные чары развеялись. А злая невестка опять обратилась в змею. Ведь в лес вошла та, кому родные горести были дороже всех благ на свете, и сняла заклятье.

Отец по самый подбородок накрыл меня одеялом.

– Понимаешь, Ана? Даже когда нелегко, за что-то стоит побороться.

– Наверное, да.

На меня вдруг опять навалилась усталость.

– Вот и ладно, – ответил он и поцеловал меня в лоб. – Laku noć.

Он вернул книжку сказок на полку и выключил лампу, а я уткнулась в складки дивана.

Два дня спустя в президентский дворец попала ракета. Мы с одноклассниками сидели в убежище и ждали сигнала отбоя, чтобы вырваться из заточения полумрака и плесени. В этом убежище койки были трехъярусные, и, дожидаясь своей очереди на велогенератор, мы затеяли игру, где нужно было вскарабкаться на самый верх и спрыгнуть, а выигрывал тот, кто громче всех шмякался подошвами кроссовок о цементный пол. Наша учительница, которая такие атлетические выходки обычно быстро пресекала, строго велела не переломать кости, но останавливать нас не стала. В этот раз все как-то затянулось. Я мельком оглядела мясника, самоназначенного караульного, с дряблой фигурой, перетянутой кровавым передником. Из нагрудного кармана у него торчала переносная полицейская рация, и он шептался о чем-то с кассиром из соседней лавки. Вдруг мясник обернулся и почти что судорожно стал возиться с дверными засовами – я ни разу не видела, чтобы он так быстро орудовал своими пухлыми руками за прилавком.