Дальше владыка повёл их смотреть, как с живых Боа-Пересмешников сдирали чешую и перья. И если бы Тавир в этот момент не опёрся о руку Тахиба, глубоко вдыхая испарения из флакона, то упал бы прямо там от самого мерзкого и жестокого зрелища, которое ему когда-либо доводилось видеть.

Мальчик не помнил ни обратной дороги во дворец, который больше походил на оранжерею, весь увитый цветущими лианами, ни клеток с узниками и мастеров, переплавлявших чешую на разные предметы, ни суеты сотен слуг. Он прошёл и сел куда велено, и с удивлением обнаружил себя за длинным столом между принцем Багрианом и Тахибом слева от владыки. В руки мальчику кто-то вложил чарку вина и двузубую вилку, блестящую в свете ясного солнца из широких распахнутых окон.

Тавир оглядывался, пока толстый что-то вещал со своей кучи подушек во главе стола, который опускался ступенями, едва не ломаясь под снедью. С каждой нижележащей ступенью одежда людей за ним выглядела проще. Все женщины в зале были обнажены и стояли позади сидящих мужчин; пёстрые гроздья украшений на неприкрытых телах увядали вдали от владыки.

Чтобы не глядеть на яства, от вида которых делалось дурно, Тавир изучал тех, с кем разделял высокий стол. Напротив оказался миловидный юноша, он то и дело подтягивал сползающую с плеч тёмно-зелёную накидку. Под ней не было другой одежды, потому все могли видеть большую татуировку в виде капли и двух скрещённых мечей. Меж юношей и владыкой сидел бородач со сросшимися бровями, не поднимая взгляда от стола, протягивал руку, хватал первую попавшуюся еду и пихал в рот. Прислуживала ему женщина в годах, увешанная драгоценностями настолько, что казалась одетой. Третьим был старик с длинными усами, которые тянули вниз широкие золотые кольца. Поэтому, чтобы не замарать, старик надел их на оттопыренные уши и вгрызся в зажаренную птичью ногу. За ним и юношей стояли совсем молодые девушки, на голову одной была накинута шаль, скрывающая только лицо.

— Не смотри, — почти не размыкая губ, посоветовал Тахиб и поднял кубок, когда владыка покончил с речью. Тогда же все столами ниже как по команде набросились на яства.

Еда не лезла. Тавир понюхал вино, сделал вид, что пьёт, и отставил. На мясо смотреть не было сил: в памяти чернели провалы клеток с униженными, доведёнными до животного состояния Детьми богов. А мысли о месте, где срывали чешую и перья, и вовсе — невыносимы. Хотелось вдохнуть из флакона, да побольше, чтобы разом всё стало в порядке, но ни одно лекарство, ни одна эссенция не поможет этому прогнившему миру, этому, жирующему на трупах, королевству.

Слуги заметили, что гость за столом владыки не ест мяса, и подали фрукты, но даже их сочный вид и сладкий аромат внушали отвращение. Тахиб проворчал:

— Хоть прикинься, что ешь. Невежливо отказываться. Это всё же дипломатическая встреча.

Мальчик всё понимал, кроме одного: зачем он тут нужен? Хотел спросить у Тахиба, но вдруг услышал из уст владыки знакомое слово и обмер. Багриан, с которым говорил толстяк, рассмеялся, указал на Тавира. Владыка кивнул. Принц посмотрел на юного спутника и весело произнёс:

— Феникс? Кто, он?

Глава 95

Рвать и связывать

Тракт Макавари — Укуджика

Недопитая бутылка полетела в кусты — надоело! Разъехались — всё! — больше не надо туманить мозги, чтобы не видеть Мару. Угораздило же встретиться спустя столько лет, будто их и не было вовсе!

Мару вырос, но остался прежним. Радость первого узнавания сменилась гневом: как мог тот широко улыбаться, когда на сердце Корвуса кошки скребли? Потому сейчас, хоть и раньше условленного, художник направился по объездной в деревню за холмами, где жил знакомый красильщик. Забрать обещанные краски было целью визита, но после встречи с Мару и нахлынувшим прошлым, Корвус вспомнил дочку красильщика, хорошенькую дурочку, которая таскалась за гостем и краснела, стоило парню пересечься с ней взглядом. Да и отец девицы был не против, мечтал выдать её за Корвуса и отправить с ним в большой город.

— Вот возьму и женюсь на ней! Может хоть так встанут на место мозги? Да что ты ёрзаешь, задница⁈ — прикрикнул на Буруна, который всё оглядывался, перейдя на шаг. Корвус вспомнил фразу Мару про последнее слово и хмыкнул. Ох уж эти поганые словечки. — Грёбаный… Все! — рявкнул он в небо.

Жеребец качнулся вперёд, будто испугавшись, но развернулся и опрометью бросился назад, срезая через кусты и поляны, вброд минуя ручьи, высоко задирая ноги, перемахивал ленты болот. И сколько Корвус не вгрызался тупыми шпорами в бока жеребца, сколько не рвал удила на себя, Бурун упрямо нёсся вперёд, хрипя, брызжа пеной, не считаясь с хозяином. И вскоре показался поворот, за которым они напоролись недавно на нить. Гладкий обрывок путал пальцы в кармане, не давая забыть о себе. Бурун встал до излома дороги, прядая ушам, часто дыша.

Корвус приподнялся в стременах и тут услышал отчаянный крик. Крик зверя, похожий на людской. Жеребец вскинулся на дыбы, готовый рвать и метать, но парень его усмирил, увидел зоркими глазами хищный блеск стали, груду фигур за кустами, в овраге под верхней дорогой, на прогалине. Похоже, за криком зверя всем было не до него, и это могло помочь. Вот только кому?

Противно заныло сердце в ожидании худшего, Корвус дёрнул головой и едва не выпал из седла: зацепившись за кривое деревце у обочины, на ветру реял длинный жёлтый шарф.

— Мару… — просипел Корвус.

Он спрыгнул на землю, сдёрнул шарф, скомкал, огляделся, зашарил вблизи. Никого. Сунул находку в карман. Сбитое дыхание не давало сказать и слова. Продрался сквозь кусты, скатился на прогалину. Ноги путались в корневищах. Колено и бедро, всё ещё ноющие от прошлого падения, заболели сильней.

— Мару! — тихо и жалобно позвал Корвус, крутясь вокруг себя, старясь найти хоть какую примету, что тот неподалёку. — Мару…

Голос сорвался. Корвус услышал, как орущий зверь гавкнул, это точно был Хойхо! А следом раздался скулёж того противного парня: «Отстаньте от меня!» — и безумный хохот из десятка глоток. Хриплый смешок сбоку. Корвус скосил глаза. За правым плечом стоял человек с арбалетом.

Быстро, бездумно парень пригнулся, локтем — в живот, разворот, шпорой меж ног, скрутился и кулаком вдарил в челюсть. Снизу вверх. Со всей бешеной дури. Вымещая и ярость, и панику, и кусучую сволочь-обиду. Человек завалился на спину. Корвус метнулся к нему, свернул шею, схватил арбалет и рванулся вперёд. Болт приладил уже на ходу. Единственный, больше не было. Крик того парня вновь взрезал слух: «Нет! Он же упадёт!». «Это про мелкого!» — понял Корвус. Кому-кому, а ребёнку он зла не желал, взвёл арбалет, выскочив на прогалину к группе стоящих кругом людей.

Его заметили. Два арбалета сработали разом. Болт Чернозубого скрылся в траве. Болт Корвуса на треть вошёл разбойнику в глаз. И кольцо развернулось, ощетинившись сталью. За их спинами разглядел красную горбатую куртку и торчащие ноги. Подумать не успел, как трескнули выстрелы. Мимо. Один болт ободрал левый, и без того израненный висок.

Вино всё же дало в голову. Корвус с бешеным воплем рванул на врагов, размахивая арбалетом как дубиной, молотил направо-налево, пропускал удары, чтоб сблизиться, вырвать кадык, свернуть шею, выломать челюсть, брюхо вспороть. Стальная дуга арбалета рвала плоть, как дикая тварь. Удары сыпались градом. Он потерял сознание стоя, но тут же очнулся. Тычок под рёбра. Благо, кулак, а не нож. Согнулся, хватая ртом воздух. Напоролся лицом на чьё-то колено. Был отброшен назад. И трое оставшихся накинулись сверху.

Огонь!

Жаркое пламя опалило ресницы и брови. Завоняло жареным мясом. Заорали три глотки и тут же затихли. Корвус с трудом поднял голову из вязкой грязи и пепла.

Мару.

Он стоял неподалёку, с виноватой улыбкой зажимая кровящий бок. Множество косичек вокруг головы парили в воздухе. Огонь охватывал их, будто фитиль на факеле. Не палил. Сочно-оранжевое пламя поднималось вверх, загибалось, обводило контуром плечи. Слишком узкие плечи.