Огонь замерцал и померк.

Корвус вытянул шарф из кармана, закрыл им лицо, вдыхая, — миг — и вскочил, подхватил Мару на руки, прижал, опустился. Не веря глазам, провёл ладонью по тёмной коже лица, по закрытым векам, лишь за ними ещё билось пламя, по длинным ресницам, по шее, которую всегда скрывал яркий шарф. По шее, на которой не было кадыка.

Выдохнул, шлёпнул себя по лицу и отодвинул маленькую ладошку, зажимавшую бок. Рана была неглубокой. Её края лизали язычки огня, переплетались между собой, наращивая вырванные мясо и кожу. Буквально на глазах всё стало ровным и гладким. Корвус заметил, что три слоя кофт разрезаны почти наполовину, будто кто-то пытался перерубить Мару клинком. А ведь здесь были лишь арбалеты.

Холодный пот прошёл по спине. Враги не закончились. Затаились где-то.

Странно, но Хойхо прекратил орать. Тишина давила на Корвуса. Он заозирался, прижимая к груди Мару, вслушиваясь в лес, не дыша. И вдруг раздалось ржание Буруна, лязг подков по железу. Чей-то отчаянный вопль. И вновь опустились копыта. Корвус с наслаждением вслушался в звук раскалывающегося черепа. Тяжело грохнулось тело, звякнула сталь о дорогу.

— Бурун!

Умный жеребец просунул голову в кусты. Был неподалёку, шагах в десяти. Огляделся и фыркнул, мол, бросил ты меня, нерадивый хозяин, не стыдно⁈

— Хороший мальчик, — похвалил Корвус и встал, подхватив Мару под колени и плечи как ещё недавно та женщина на боях. Поднял. — Какой же ты лёгкий… — закусил до крови губу, облизнул и поправил себя: — Лёгкая.

* * *

Тавир

Багриан качнул головой и вернулся к разговору с владыкой, и тот вскоре потерял интерес к Фениксу.

— Они говорили о тебе, — почти не открывая рта, произнёс Тахиб. И следующими словами завоевал всё оставшееся доверие мальчика: — Эта жирная жаба спросила, если наш господин приплыл с севера, то наверняка прихватил ему подарок в коллекцию. Уж очень он хочет завести себе Феникса, раз уж местные перевелись. И спросил, не ты ли тот подарок. Наш господин ответил, что нет, что ты его личный паж. Будь осторожней.

Тавир опустил ресницы, чтобы не выдать кивком головы услышанное. На сердце потеплело. Ненависть к принцу Багриану остыла. И тут же пришёл ужас. А что если бы тот сказал «да»? Тогда бы юный Феникс наверняка получил свою клетку на ферме и жил бы там… Существовал. А с него, в отличие от Боа, даже нечего взять. Но ведь принц не выдал его. Не выдал? Мальчик захлопал глазами, взглянул на владыку. Тот что-то обсуждал со жрущим бородачом, юноша напротив иногда их перебивал, и все трое смеялись. На Тавира никто не смотрел.

Удивительно, но ему полегчало. Вернулся аппетит. И фрукты внезапно стали манящими. А мясо, судя по форме, принадлежало совсем небольшой птице и на вкус было куриным. Тавир старался не вспоминать единственный любимый урок дома, историю, где говорилось о том, как меняются тела Детей Богов после смерти. Хотя мысли были быстрее намерений, он вспомнил, что Боа обращаются в птиц, но довольно больших. У них точно было что-то от змей, но мальчик уверил себя, что ест всё-таки курицу. Понимал, что с «жирной жабы» станется использовать рабов с фермы на полную. Но, казалось, не в этот раз. Да и принц, довольно улыбаясь, смело пробовал то одно блюдо, то другое, смаковал вино.

Ещё несколько часов до заката пришлось терпеть этот странный пир, смотреть на танцы нагих женщин и слушать трескотню незнакомого языка. Как только последний луч солнца лизнул открытые окна, владыка указал на дверь и все потянулись прочь.

Корабль Радонаса стоял в гавани, к которой вела широкая мостовая, обсаженная фруктовыми деревьями. Багриан шёл впереди. За ним, шаг в шаг, Тавир и Тахиб. За ними — десяток солдат, гвардейцы владыки. Встречные горожане кланялись, уступали дорогу. Принц молчал. И свита тоже.

Но стоило очутиться на корабле, в кабинете принца, как Багриан закричал, сбросил бумаги, писчие перья рывком со стола, принялся колотить несчастное дерево кулаками, рыча, ругаясь по-радонасски. Алые волосы растрепались, лицо посерело, застыло дикой маской. Дёрнулся, упёрся взглядом чёрных глаз в Тавира, в три шага пересёк комнату. Схватил за плечи, потряс, присел напротив на корточки, прошипел:

— Я тебя никому не отдам! Не смей сбежать! А то тебя заберут в эту живодёрню. Не смей! Слышишь⁈ Я тебя защищу, Феникс!

Тавир покачнулся, упёрся затылком в стену, тяжело дыша. Воздуха в комнате не хватало. Горячее покатилось из глаз. В дверь стукнули дважды. Принц скользнул пальцем по щеке, смахивая слёзы мальчика, и сел за стол.

— Войдите! — грозно крикнул господин по-радонасски.

Дверь открылась, просунулся любопытный нос. Один из личной двадцатки принца ворвался в кабинет. Алый плащ за плечами трепетал от резких движений. Вошедший что-то сказал, протянул узкую полоску бумаги, которая то и дело пыталась скрутиться. «Птичья почта», — признал Тавир. Багриан кивком отослал гонца, прочитал письмо, задумался, откинувшись на высокую спинку кресла.

— Господин, мы пойдём, — негромко сказал Тахиб, всё это время стоящий молчаливым истуканом.

— Подожди, — Багриан глянул на Тавира, развернул послание и озвучил: — Мы — Бех-Абар и земли к востоку от Великой реки — взяли под своё покровительство город Искатель по их прошению и доброй воле. Ибо нет у них ни сил, ни желания, ни какой выгоды помогать своим братьям Энба-оленям в городе-форте Ярмехель. — Дочитав, спросил усталым голосом: — Феникс, тебе это о чем-нибудь говорит?

Тавир замотал головой. Ложь, он снова солгал. И Багриан это понял. Не рассердился, только рукой махнул и произнёс:

— Четырнадцать лет назад мой старший брат отправился к истоку великой реки Разлучинки. Непонятый местным населением, он был атакован. И тогда он бросил все имеющиеся при нём силы на город-форт Ярмехель. Затем туда отправился второй мой брат по старшинству, чтобы подписать пакт перемирия. Теперь и я хочу внести свою лепту. Как великий Цевер пытался объединить южные земли, я желаю добиться мира между югом и севером, сделать торговые пути по суше и воде быстрыми и безопасными. Да уж… Мне придётся очень хорошо потрудиться, возможно даже переписать договор, чтобы не Ярмехель, а Бех-Абар и Искатель стали нашими основными союзниками. Ох уж этот Бех-Абар… Сначала бросают нас, теперь снова — здравствуйте.

Тавир молчал, переваривая услышанное. Тахиб равнодушно собирал разбросанную по кабинету бумагу. Багриан провёл рукой по волосам, зажмурился и досказал:

— Бех-Абар — столица восточных Теней. Именно принцессы их рода становятся нашими матерями и нарекаются кормилицами, чтобы не сближаться. Я не хочу сражений, хочу мира. Но мне потребуется вся мощь севера, чтобы искоренить проблемы юга. Цевер не успел привести Гристен к порядку, потому там сейчас так. Если не успею и я, то, боюсь, фермы могут пополниться другими Детьми богов… — Не открывая глаз, он достал из-под камзола тонкую книжицу, положил перед собой на стол, поглаживая пальцами. Опустился ещё ниже в кресле, наконец произнёс: — Ладно, идите. Нам всем надо отдохнуть. Завтра отплываем.

Тахиб поставил на стол стопку бумаг, одним движением вложил писчие перья в специальные канавки на столешнице и открыл перед Тавиром дверь. Мальчик оглянулся на принца. Тот полулежал в своём кресле, будто уснул. Обе руки покоились по бокам книжицы. И у Феникса перехватило дыхание. По обложке, цветом напоминавшей человеческую кожу, вился изящный узор из перьев. Тех самых перьев, что Фениксы Красных гор вырезают на своих левых руках в дни инициации.

Горячий южный ветер дотолкал Тавира до предназначенной ему каюты. Тахиб скрылся в своей — напротив. Мальчик без сил упал на кровать посмотрел на ладонь. При первой встрече или при второй, первую он не помнил, принц проткнул Фениксу руку кинжалом, а развитая сила лечения всё исправила, не осталось и шрама. И теперь Тавир сожалел, что не имеет метки на теле, которая бы напоминала, как жизнь может круто измениться в один момент и, возможно, в лучшую сторону. Но время покажет. Да ещё и тетрадь не шла из головы. Из кого же она сделана? Почему она у Багриана? Мальчик перевернулся, задел локтем пояс с ножнами, где были те самые кинжалы — теперь принадлежавшие ему, — уткнулся носом в стену, поджал колени к груди и задумался о мире, о Детях богов, о переплетении судеб.