— Ты снова влюбился в неё?

Урмё закрыл лицо ладонями и медленно кивнул. Нолан жалел друга, ведь понять это безумное влечение к Шермиде было несложно. Но вот сочувствия по этому поводу или поддержки тот не получит. Ведь нельзя же мучить себя. Нельзя! Или можно?

— Ты помнишь про её сына, который живёт в Заккервире? Не хочешь съездить туда?

— Мне не на кого оставить город, кроме тебя. Переживу. Если он и вправду похож на одного из нас, то лучше не знать, на кого.

«И зачем ты меня обманываешь?» — с грустной улыбкой подумал Нолан.

* * *

Рихард

Быстрее, быстрее, быстрее.

Уже недостаточно было моргнуть, чтобы пропало видение птичьих лап вместо ног, уже и на груди колыхались огненные перья. Не думать об этом, не обращать внимания было сложно, но Рихард старался. Он вбил себе в голову лишь две цели: держать курс на белую звезду и не позволить сгореть верёвке, обязанной вокруг пояса. Когда Джази окликнул, что лодка по скорости сравнялась с кораблём, юный Феникс ещё ускорился.

Быстрее, быстрее, быстрее. Не оборачиваться. Не смотреть в лица спутникам, не дать им остаться в открытом море. Вперёд!

Глава 81

Тьма в сердце женщины

Шермида

Шермида кусала губы. Всё пошло не по плану с момента её возвращения. Она-то надеялась, что за двадцать два года Патерио-Энба найдёт себе преемника, но нет, старый олень был слишком упрямый. Слишком. Упрямый. К тому же он оказался из Братства Вечности. Так же, как и Этот.

Женщина стиснула в кулаке алую каплю. Вытянутая, с полпальца длиной, с продольным отверстием, всегда чуть тёплая, полупрозрачная, выточенная из неизвестного камня. Если смотреть на свет, внутри будто закручивались спирали из красно-жёлтых искр. Это был подарок Этого — отца, как говорила мать, но, скорее всего, врала. Врала, что подарок. Уже в тюрьме Шермида поняла, что такую вещицу не достать просто так. Наверняка мать украла её у отца в один из его визитов к ней в бордель. Не в тот ли, после которого злачное место сожгли? Один эпизод отпечатался в памяти: всплеск алого, переданного из рук в руки, и тихий шёпот: «Дитя моё, храни и никому не показывай».

Отца мать всегда называла «Этот». Шермида была согласна. Одно время даже желала ему смерти, ведь тот, кого называли «Этот», просто не мог быть своим, а чужакам желать смерти вполне естественно. Особенно тем, кто совершенно не заботиться о своём приплоде.

Уже потом, когда после пожара отправили в детский приют, ей казалось, что видела Этого стоящим у ограды. Он был в маске Чародея и в серебристом плаще, да, как все они, но взгляда от маленькой Шермиды не отводил. А из газет, что зачитывали им нянечки каждое утро, Шермида узнала, что несколько дней назад Этого осудили за растрату и лишили должности советника. Его должны были наказать, запереть! Непременно! Но кто же тогда вместо него был на суде? И Шермида своим маленьким детским умом поняла, что родилась во лжи и в ней же предстоит провести жизнь. А ещё она поняла, что если Этот жив, то найдёт её, где бы ни была. Вот только зачем? Не присмотреть же за дочерью, в самом деле. Посмеяться? Вернуть алую каплю? Вероятно.

Когда пришло время идти в школу, девочка выбрала себе фамилию. Материнской она не знала, но тогда ещё помнила язык Детей богов. Использовала слово «Лэнхелле», что означало «ложь», и удвоила его, превратив в собственный рок — Лэнга-Лэнга. Насмешка над собой, над судьбой, над всем сущим. Фамилия впилась в её историю также сильно, как острый конец красной каменной капли сейчас впивался в маленькую израненную ладонь.

Шермиде было нужно образование, доступ в самые закрытые библиотеки Лагенфорда, чтобы узнать всю правду о предмете, который мать так отчаянно велела хранить. И получилось. Только для этого пришлось очень много потрудиться, чтобы попасть в университет, и не так, как обычно предписано студентам. Слишком рано она познала тяготы жизни, слишком дурной пример стоял перед глазами с рождения.

За все труды лишь небольшая заметка в книге о мифических, неподтверждённых и распавшихся сообществах стала единственной наградой. И эту заметку Шермида выучила наизусть.

Братство Вечности — как они себя называли. Его основали истинные Чародеи, ищущие невозможного — бессмертия. И заодно расширяющие свои возможности. Ведь управление жидкостью даёт большие преимущества. Как Тени, управляя тенями других людей, могут заставить совершать какие-либо действия, так и истинные Чародеи с помощью власти над кровью могли получить в своё распоряжение кого пожелают. И в этом Шермиде ещё предстояло убедиться там, на плавучем острове-тюрьме «Жжёной деве», попав в лапы к сумасшедшему учёному Халлагару Абигейлю Грайру, который так вызывающе носил свою алую каплю на шейной цепочке. Но до этого в той же заметке удалось узнать, что лучше всего в качестве материала подходят женщины из племени Энба-оленей.

Шермида даже боялась тогда представить, сколько её соплеменниц окажется под ударом, если это Братство и в самом деле существует. Да, её саму никогда не примут в Ярмехеле — городе чистопородных Энба-оленей, — но она знала, что женщины её племени очень ценный товар на чёрном рынке. Поэтому начала искать в Лагенфорде. Ведь где есть один член Братства, найдётся и другой. А своих надо спасать. Непременно надо спасать, даже если они будут против и никто никогда не скажет «спасибо».

Кровь метиса от Энба-оленя и истинного Чародея, смешанная с серебряным порошком — основа эликсиров, которые создавали в Братстве Вечности. Это тоже было в той книге. И Шермида, хоть и получившая доступ к архиву с превеликим трудом, испытывала отвратительное чувство, будто ей бросили эти знания, как голодной собаке уже кем-то обглоданную кость.

Оттого, когда начались поджоги в Лагенфорде, к Шермиде вернулись все детские страхи: сколько могло погибнуть в тех пожарах своих, соплеменниц из того или другого рода, метисов⁈ Особенно метисов, таких, как она. Забыв себя, наплевав на правила и законы, она расправилась с тем владельцем лавки, уничтожила его, украла запасы, готовя свои тёмные дела. А вместе с этим продолжала прочёсывать Лагенфорд метр за метром, выискивая сестёр по крови. За женщин Ярмехеля Шермида не волновалась: власть Патерио-Энба и высокие стены не давали проникнуть в город ни одному незваному гостю, а вот те, кто вне этих стен, безусловно были в большой опасности.

Она искала. Днями и ночами. Выглядывала на улицах, обходила дома, не раз была бита метлой за расспросы без нужного документа, перерыла архивы, но тщетно. Пока однажды, проезжая мимо борделя, не увидела в окне молодую женщину с едва прорезавшимися на лбу рожками. И поиски вновь закипели. Четыре борделя позволяли своим клиентам вкусить божественной сладости рогатых дев. Это что ж надо было сделать, чтобы рога появились раньше привычного срока, раньше сорока лет? Потом, конечно, Шермида это узнала, вкусила горького пирога как следует, а тогда, притворившись гостем, обошла эти заведения, чтобы после их сжечь. Лицензию продажной девки получить довольно сложно, но Шермиду не волновало, что будет с другими, не с женщинами её племени, а для своих она всегда держала наготове повозку, щедро оплаченную до Ярмехеля. Благо, ни у одной из спасённых соплеменниц не было детей, и Шермида с лёгким сердцем отправляла женщин домой.

А после последнего поджога, когда повозка скрылась за углом, а по мостовым уже стучали каблуки стражей, бросившихся на поиски сбежавшей из тюрьмы преступницы, да, её, Шермиды Лэнга-Лэнга, она поняла, что ещё долго не вернётся в этот город. И тогда отправилась к дому старого садовника. Тот в своё время тоже жёг дома и лавки, которые возникали на месте некогда ухоженных, выращенных его родичами парков. Но старика не осудили, и без того ему жить оставалось недолго. И там, возле дома потомственного садовника, в корнях дерева, Шермида и спрятала ненавистную алую каплю. Но после «Жжёной девы» наконец осознав, что в старой книге были не байки, она вернулась в Лагенфорд, чтобы забрать тайный символ Братства. Забрать и сбежать. Но ей не позволили.