— Во что?

— В плавду! Люблю плавду. Кто совлёт, тот умлёт.

— Ваше высочество, тебе ж всего шесть лет! Откуда такие страшные слова знаешь?

— Наю! Папа казав!

— Ох уж этот папа. Вот будет тебе лет семнадцать, тогда и поиграем.

— Неть! Завтла!

— В семнадцать, а лучше в восемнадцать.

— Семацать — многа! Одицать!

— Шестнадцать.

— Многа! Динацать!

— Пятнадцать!

— Тинадцать!

— Четырнадцать?

— Тинацать с паавиной!

— Хорошо.

…Темнота. Снова мозаичные глаза на бледном, будто кукольном лице. Но уже постарше. Едва слышен скрип и шелест кожистых крыльев, рваный блеск покачивающихся золотых треугольников по обе стороны всё ещё не взрослого лица.

— Дядюшка Виктор, сегодня мне ровно тринадцать с половиной лет. Смею надеяться, что вы помните наше обещание?

— Да, принцесса, я помню.

Из темноты протянулись тонкие белые руки, маленькие пальчики ощупали лицо — так знакомо, так явно.

— Когда люди не врут, они красивые. Будьте красивым, дядюшка Виктор.

— Хорошо, принцесса. Во что сыграем?

— В карточную башню. Вы помните, как показали мне однажды эту игру? Я рада. По чьей вине башня упадёт, тот рассказывает о другом правду.

— Хитро придумано, принцесса! Только у меня руки постоянно трясутся.

— Тем больше я узнаю о себе. Пожалуйста, начнём…

Башня падала, и падала, и падала из раза в раз.

— … Да, дядюшка, теперь я понимаю, что за сны мне снились, чьё прошлое я видела, почему не могу ходить в тенях, но меня сжигает солнце. Любовь способна творить чудеса, вы не находите, дядюшка Виктор?

— Как? Как ты заставила меня сказать это, принцесса?

— Благодаря дару видеть души, что пришёл ко мне от бабушки моей Ангуис. И дару заклинания, коим наградил меня дедушка, светлый Чародей. Теперь я это знаю точно.

— Принцесса Хайна, что… Что ты будешь с этим делать? Я не хотел…

— Простите, дядюшка, я знаю, что вы не хотели мне говорить это, но больше мне было не у кого это спросить. А теперь, с ваших слов, я могу рассчитывать на союзницу. И хорошо, что мне не нужно звать её мачехой.

— Принцесса, чего ты хочешь?

— Всего лишь наказать бесчестных лжецов. Ложь порочна. Единожды солгав, человек обрекает себя на долгую и мучительную смерть, оскверняет себя страшным грехом. И скверна эта расходится и на других. Нам никогда не познать счастья, пока все вокруг лгут. И вы, дядюшка Виктор, пожалуйста, не будьте против моих стремлений, не оскверняйте себя и наш город и оставайтесь таким же красивым…

* * *

И Нолан, вываливаясь из липких воспоминаний мэра, вновь увидел день представления. Тогда он вместе с сыном встретил потерявшуюся принцессу Теней, и он ей солгал: сказал, что живёт в обычном доме, а не в скальном, в пещере, как было на самом деле. Такая незначительная ложь, уловка, утайка — а сделала его целью стрелка, Чиёна, брата по отцу принцессы Хайны. Так за что же она обошлась с ним так? Мысли скакали, а кто-то тянул к двери, жёстко заламывая Фениксу руки, не позволяя взглянуть на мэра. Держал не Урмё — другие. Мягкий шелест одежд, стук подкованных каблуков, древко короткого копья на границе зрения

— Было ли что-нибудь ещё? — выкрикнул Нолан, не пытаясь сопротивляться, чтобы не сделать хуже.

— Только забвение, — едва слышно шепнул мэр.

Дверь захлопнулась перед носом. Нолана наконец отпустили. Перед ним, скрыв лица способностью Теней, стояли Хайме и Йон-шу. Позади них застыл Урмё.

— И как же вы поступите с новыми знаниями? — процедил Хайме.

— Никак. Я ей должен за сына, — поморщился Феникс и, обогнув советников, отправился прочь. — Идём, Урмё! Дело закрыто.

Напарник догнал его через пару минут на боковой дорожке в саду мэрии, показал гербовый лист со штампом «Завершено!», сказал:

— Я спросил, что делать с Тавиром, который находится у Радонаса. Мэр ответил, что в Ярмехеле есть с ними связь, можно оттуда послать запрос, чтобы вернули мальчишку. Но поскольку Тавир сбежал без разрешения и рекомендации после объединения Лагенфорда с деревней Фениксов, его будут считать отступником и по возвращению подвергнут суду.

— Гадство!

— Не то слово! Мэр на завтрашнем совете собирается составить запрос и отправить его в Ярмехель, а оттуда в Радонас. Подождём, что уж. Хотя мальчишке не позавидуешь. Пусть бы сидел на месте и никуда не дёргался лишний раз. Авось, там найдёт себе работу какую, второй дом. Я так понял, у вас его особо не любят, а так, считай, шанс на новую жизнь, — рассудил Урмё и натянул кепку на голову. Маленький козырёк совсем не давал тени на глаза, и старший детектив весело щурился, на свежем воздухе приходя в себя.

— Надеюсь, птицы доберутся без приключений, — процедил Нолан, а вспомнил Симона, как тот просил вернуть Тавира домой. Неужели это обещание так и останется невыполненным? Дурацкое первое дело после долгого перерыва — всё кувырком, всё не так, как прежде.

— Хорошо, что закрыли это дело, — кашлянув, сказал Урмё. — Мы бы всё равно не смогли подвязать сведения, добытые твоей новой способностью, к нему. Доказательств физических ведь нет. А умозрительные, сам знаешь, не очень-то тянут на настоящие.

— Но без них мы бы стояли на месте.

— Да, но…

— Я понял тебя, Урмё, — Нолан повернулся к другу, положил ему ладонь на плечо, — я постараюсь не прибегать к этой способности больше, раз ты так настаиваешь. По крайней мере без веских причин.

Напарник похлопал его по руке и широко улыбнулся:

— Спасибо! Тогда нам для полного счастья остаётся найти Чиёна…

— Сомневаюсь, что выйдет. Нам бы не мешать и не ввязываться во всё это больше. Их игра вылезла нам боком. Мы не в кукольном домике, Урмё!

— Легко тебе говорить, друг мой Нолан. Мы в этом по самые уши.

Глава 80

После аудиенции

Нолан

— Как ты догадался, кто кукловод? — перегнувшись через стол, спросил Урмё.

Они снова сидели в маленьком кафе в центре города, ждали свой обычный заказ. Не хватало только Шермиды.

— Это все время было на виду, — задумчиво сказал Нолан, поглядывая в сторону кухни, откуда вскоре должны были принести яблочный пирог. — Но ведь и ты знал кто.

— Догадывался. Не хотел верить. Ну и… Друг мой Нолан, скажи честно, ты веришь, что тринадцатилетняя девчонка может быть великим стратегом?

— Урмё, ты не много знаешь об Ангуис, верно?

— Только внешние признаки: хвостики, там, ручки, чешуя. А еще, что плоды их дерева куджах вечно доставляют нам проблемы: то наркотики, то брага из них. Но это сейчас неважно. Ты уходишь от вопроса, Нолан! — старший детектив с возмущением потряс кулаком, студенты за соседними столами покосились на слишком взрослых для этого заведения мужчин, но натолкнулись на пламя в глазах того, высокого, с седыми висками, с перчаткой на левой руке, и вернулись к своим конспектам.

Феникс выпустил огненную незримую паутину, окружил ею себя и друга, чтобы их разговор остался тайной для всех. Затем дважды стукнул по ладони безымянным пальцем правой руки — этот жест на языке детективов обозначал «предельное внимание», и Урмё, считав обращение, ухмыльнулся, раскрыл неизменную тетрадь. Нолан заговорил:

— Ангуис обладают способностью передавать память предков своим потомкам. Неизвестно, на сколько поколений вглубь, но на пару-тройку точно. Помнишь вторую тетрадь из сундука Нгуэна? Я вспомнил последовательность символов и позавчера, пока сидел в камере, попросил принести мне детскую книжку «Легенду о сотворении Детей Богов».

— А мне ничего не доложили об этой просьбе, — с напускной обидой фыркнул Урмё.

— Сплошные заговоры и самоуправство под носом, — в тон ему откликнулся Нолан и продолжил: — Если ты её читал, то, может, помнишь, что это расширенная версия, с картинками. Сейчас, благодаря типографии второго советника, изображения в книге не ручные, а оттиснутые с оригинальных текстов на языке богов. И на фрагменте, посвящённом Ангуис, было написано: «они расселились по свету, неся в своих глазах вид Гэньшти-Кхаса глазами Солнца».