— Так что, ты меня поцелуешь?

Девушка, проскользнув между здоровяками, вдруг оказалась рядом, прижалась к боку, заглядывая в глаза. Алек попятился, хотел ответить, но нутро будто дёрнуло снизу вверх и потащило. В глазах помутнело, он зажмурился. Едва не упал на колени, когда земля закачалась. Он вцепился в меч, опустил лицо в серый бант, вдыхая запах рук Лейлы и утреннего солнца.

«Что со мной?» — только и успел подумать Алек, как всё прекратилось.

Когда открыл глаза, то подумал, что спит. Ведь так не бывает, что вокруг безграничная синь воды, переходящая в небо, и ни гор тебе, ни домов. И воздух совсем другой: солёный, острый, по-особому свежий. Одно лишь осталось неизменным: перед ним были двое парней и девушка. Но иные. И тот, что стоял ближе всех, был окутан искрящимся жёлто-фиолетовым пламенем.

Алек попятился, нога ударилась в угол, но объёмистая сумка будто провалилась в пустоту, да ещё и растрепавшиеся волосы мешали рассмотреть всё вокруг. Осторожно оглянулся. Там, на шаг позади, где сходился в острый угол нос лодки — а это точно была лодка, похожая на рыбацкие, какие он помнил из детства, — уже плескала вода. Некуда отступать. Оставалось лишь сделать решительный шаг вперёд.

— Привет, — раздался знакомый голос. — Знакомьтесь. Это — Алек. Его я и обещал призвать. Это Лукреция — Чародейка, она очень хорошая, хоть и вредная. А это Джази — он пират, сначала он хотел меня обокрасть, а потом передумал. Поэтому он с нами. Эй, ты же меня ещё не забыл? Я — Рихард!— быстро заговорил человек объятый пламенем.

— Не забыл, — тихо ответил Алек, а сам подумал: «Как я мог тебя забыть?».

Он обвёл свободной рукой вокруг своей головы, собрав волосы, оглядел присутствующих. Бледная девушка, казалось, витала в облаках, глядя сквозь него. Парень с красной повязкой и торчащими над ней светлыми волосами, медленно оседал на колени, открыв рот и выпучив разноцветные глаза. Мальчик, стоящий рядом…

Когда Алек вгляделся в него сквозь огненный покров, то не сразу узнал. Тот явно подрос, похудел и осунулся. Но не это и не странный огонь отталкивали прибывшего. В том, кого он видел перед собой, с трудом узнал весёлого наивного мальчика с круглыми щеками и с живыми ярко-синими глазами, с которым встретился в первый раз в Лагенфорде дней пятнадцать тому назад.

У этого, который качался от каждого дуновения ветерка, была серо-землистая кожа; бесцветные глаза в тёмных кругах выглядели глубокими заброшенными колодцами, сухие растрескавшиеся губы кровоточили, правая рука, потемневшая и распухшая, со скрюченными пальцами безвольно болталась. Истрёпанная одежда — вся в тёмных пятнах. Когда он повернулся спиной и пошёл к небольшому строению на палубе, в глаза Алеку бросилась жёлто-фиолетовая слизь, которая стекала по жилетке из раны над правой лопаткой. Кожа вокруг неё в прорехах ткани была почти чёрной. «А ведь его мама просила меня за ним присмотреть», — с ужасом подумал призванный, стыдясь даже представить добрую и красивую женщину, которая его слушала и успокаивала те три дня в заточении. Одни из счастливых дней в последние годы.

Алек оглядел остальных, те делали вид, что всё в порядке, никак не реагируя на состояние горящего мальчика, хотя… Парень в повязке подскочил, бросился к призванному — свистнула сталь, плеснула кровь — и с криком упал на колени. В руке, непонятно синей, он сжимал длинную кровоточащую алую прядь, которая уже распадалась пеплом.

— Мой господин… — прошептал парень, ошарашенно глядя на Алека, и без чувств рухнул лицом вниз, к ногам призванного.

Глава 77

Взрослые игры

Вчетвером на лодке всё ещё не было тесно, но Рихард то и дело на кого-то натыкался взглядом. Да и говорить, свободно, доверительно, как это было наедине с Лукрецией, стало сложно.

Алек, видимо, плохо перенёсший призыв и не до конца выздоровевший, молчал, не сводя взгляда с Феникса. Все попытки разболтать бывшего воришку ни к чему не привели. Джази, внезапно потерявший сознание после появления Алека, крепко спал почти на том же месте, где до этого лежала Паулина. Чародейка бесцельно бродила по палубе, скрыв лицо белой маской с почти вылезшими, вылинявшими в серо-розовый перьями по верхнему краю. На вопросы Лукреция не отвечала, лишь пожимала плечами, и Рихард вскоре оставил все попытки, почувствовав себя очень одиноким среди этих людей.

Вновь захотелось всё бросить и улететь. Но желание это, вялое, быстро утухнувшее без подпитки злостью, не вызывало ни одного всплеска пламени помимо того, что уже давно второй кожей покрывало мальчика. Поэтому, чтобы занять себя хоть чем-нибудь до пробуждения Джази, Рихард стоял на крыше палубной надстройки, привязав к поясу верёвку и считая минуты, когда та загорится.

Почти два десятка обрывков плетёнки понадобилось Фениксу, чтобы разобраться с контролем пламени. Пропуская силу внутри тела от сердца к стопам, оттуда к локтям, в районе живота он будто «проглатывал» жадный огонь и раздувал его в солнечном сплетении, представляя внутри себя кузнечный мех. Когда это начало получаться бездумно, Рихард выпустил крылья и приподнялся. Верёвка почти сразу запылала. И ещё несколько попыток ушли на то, чтобы одновременно контролировать покров пламени и крылья.

Этот процесс мальчику напомнил случай из детства, когда дядя Маджер учил выстукивать ступнями разный ритм. Почти сразу получилось, но тут же добавились сложности: теперь нужно было ещё и в одном ритме с ногами щёлкать пальцами на руках. А чтобы жизнь и вовсе мёдом не казалась, правая рука и левая нога имели один ритм, а две остальные конечности — другой. Буквально накануне мальчик видел, как в столовой сшиблись две женщины, несущие по высокой стопке тарелок. Керамика с грохотом столкнулась и осыпалась. Вот этими тарелками и был мозг юного Феникса, когда пытался понять, как выполнить задание дяди. Только через полгода начало получаться довольно сносно. Но вскоре Маджер забыл про это упражнение, а Рихард и не настаивал. И сейчас приходилось делать почти то же самое, вот только на кону стояли четыре жизни.

Солнце пекло макушку, когда мальчик понял, что не может различить ни горизонт, ни положение своего тела в воздухе. Рабочая рука и ноги были вялыми, едва подчинялись разуму, на раненную не обращал внимания, засунув её ладонь поглубже в карман штанов, зато крылья крепли с каждым взмахом. Чем дольше Рихард летал, тем отчётливее видел, как пламя вокруг ног превращается в птичьи лапы. Это завораживало, но наводило на дурные мысли: последний полёт гораздо ближе, чем хотелось бы. А теперь в лодке ещё трое, за которых Феникс в ответе, он обещал себе не дать им погибнуть в открытом море. Хотя бы им. Ничего не оставалось, кроме как занять беспокойный мозг новым сложным делом: вышколить контроль пламени, чтобы тот стал совершенно естественным, как дышать. Нужно было научиться управлять каждым пером на крыльях, выворачивать их, поднимать, ловя попутный ветер, не упускать ни единого нужного потока, крутиться штопором, падая камнем вниз и взмывая вверх, едва руки касались студёной ряби воды, чтобы стихии помогали в намеченном деле, а не шли поперёк.

Лукреция всё же обратилась к нему, предложила пообедать и отдохнуть. И он, поняв, что не ел со вчерашнего дня, хоть и не чувствовал голода, едва не рухнул на палубу. Сидеть удавалось с трудом, тело так и норовило завалиться, голова казалась тяжёлой — пришлось откинуться спиной на борт. Чародейка, присевшая рядом, вздрагивающая от близости искрящегося фиолетового пламени, принялась кормить с рук. Он жевал, не различая вкуса, забывал глотать, вода скатывалась по подбородку и почти сразу испарялась. Разум был занят контролем пламени, чтобы не спалить лодку. Лукреция молчала. Вид белой маски угнетал Феникса, и он, не желая смотреть, закрыл глаза.

Он понял, что заснул, когда ощутил на плечах, не покрытых огнём, тёплую тяжесть одеяла. Из-под ресниц увидел троицу спутников, сидящих напротив. Лукреция была без маски, лицо бледное, а глаза красные. Алек, на которого она смотрела, указывал на Феникса и горячо шептал: