Феникс покачал головой. Джази оторвал кусок своего, и без того ополовиненного рукава, завернул в него прядь и спрятал в карман. Медленно надел шляпу на Паулину, завязал под подбородком красные ленты в красивый бант и добавил, не поднимая взгляда от лица лежащей женщины:

— Простите, я просто не могу умолчать сейчас. В такой момент. Этот цвет переходит в роду Радонасцев только мужчинам. То ли женщин у них не рождается, то ли все они с обычными волосами, но известно лишь про мужчин. Паулина свои красила и не без моей помощи. Потому и обманщица. А ещё вы сам видели: её отсечённые волосы остались целыми, а не распались пеплом, как у потомков Радонаса. Мы встретили в Макавари лютого деда из их рода, но он слишком стар и, похоже, уже ничего не хочет от этой жизни: ни власти, ни справедливости, только сидеть на одном месте и довольствоваться тем, что есть.

— А почему она этого хотела? Она была из их рода? — тихо удивилась Лукреция, тоже смотря на Паулину. Растёкшаяся лужа крови была почти у ног девушки.

Джази отрезал краем одеяла мёртвое лицо от взглядов живых, расстегнул свой ремень с притороченными ножнами, отложил. Мечи глухо ударились о палубу, будто дважды коротко вздохнул большой зверь. Феникс отошёл, не в силах больше находиться к лежащей женщине так близко. Пират вымученно улыбнулся Чародейке и наконец ответил:

— Нет, красотка. Извини. Не из их, конечно. Я своим незнанием, наверное, ввёл тебя в заблуждение. Просто это её долг. И мой. Долг предков у нас, южан, ложится на плечи потомков. Многие стремятся от него избавиться, не брать на себя ответственность, но некоторые… — он коснулся одной рукой плеча Паулины через одеяло, другую приложил к своей груди, — некоторые ни за что не отступятся.

Девушка задала следующий вопрос. Но Рихард уже не слушал, он кусал губы и морщился. Едва совладав с эмоциями, мальчик пытался дозваться Феникса внутри себя, который так бесконечно долго не проявлялся — это действительно было важно. Даже когда его птенец бранился, клял всех, посылал в бездну и готов был бросить здесь, в далеке от берега, ожидаемого наказания от первоФеникса не последовало. Ни наказания, ни даже порицания. Вообще присутствия бога Рихард не ощущал. Тот молчал. Может быть, тоже бросил? Разочаровался в птенце и бросил? Оставил лишь свою силу, чтобы разбирался сам? Ответов не было, бога не было, конца океану вокруг тоже не было! А волосы… Ну подумаешь, волосы? Вон, у Алека точно такие же, и что с того? Да и почему пират решил, что им с Лукрецией такая лекция будет интересна? Лучше бы про свисток чего путного рассказал. Мальчик уже устал злиться, только вяло отслеживал свои эмоции.

— Джази, подожди! — оборвал Рихард пирата на фразе «И тогда я пообещал себе служить истинному потомку Цевера-изгнанника!», — Ты знаешь про свисток много, судя по всему, тогда ответь: когда я вылечусь, он будет слушаться?

— Прости, но не «когда», а «если», — мечник многозначительно поднял бровь и тут же потупился. — Думаю, будет. Если ты, конечно, до тех пор не передашь его в надёжные руки.

— То есть?

— Извини, я сам многого об этом не знаю, так, по верхам. Но у артефактов, созданных богами, есть особенность: они работают, только если добровольно переданы новому владельцу. Если я его заберу силой, без твоего на то желания, то получу просто безделушку. А вот кабы ты мне его отдал…

— Джази, — окликнула Лукреция, — ты сказал «артефакты». Их много?

Пират развёл руками.

— Прости, красотка, точно не знаю. Они ещё и делятся, вроде, на какие-то виды. Сам не читал — рассказывали. Да можно ли верить тем слухам? Но слышал про серп Ангуис, который способен разрезать, что угодно, и теперь находится у странствующей прорицательницы Соломеи. Не знаю, что он делает, но все, кто видел, так и не смогли коснуться ни его, ни самой Соломеи. Говорят, как призрак насквозь проходит.

Он замолчал, переводя дух, остальные ждали. Рихард переступил, разминая затёкшие мышцы ног, увидел подпалину на том месте, где стоял, перешёл на чистое. Огонь, жадный, яркий, покрывший тело на несколько сантиметров, так и норовил перекинуться на доски палубы. Благо, и одежда, и обувь были на мальчике ещё из родной деревни — обработанные раствором против горения. Но даже так Феникс то и дело улавливал запах прожжённой ткани. Остаться без одежды, согреваясь огнём, было не радостной перспективой, а ещё одним поводом поторопиться. Однако, благодаря этому наблюдению, юный Феникс сосредоточился на контроле пламени, который очень понадобится, когда двинутся в путь.

Джази поднял руку с надетым на палец кольцом Паулины, подышал на камень, обтёр о штаны, показал спутникам. И новая история-приманка стала наградой за ожидание.

— А вот это, если верить легенде, слеза Сойки-Пересмешницы, которую принесла в наш мир из неземного леди Ахоро. Она была наставницей пророка Аринфея, которого в истории знают под именем святой Плитц. Говорят, её тела так и не нашли. А в своё время за ним даже охотились, надеялись, что с ним будут и другие артефакты.

— Она ведь похоронена на острове-форте, чего её искать? — брякнул Рихард, поздно подумав, что сделал это зря. Джази прищурился. Мальчик прикусил язык, коря себя за болтовню.

— А ты не так уж и несведущ, капитан. Извиняй, если останешься жив, мы с тобой потолкуем как следует.

— Почему «слеза Сойки», и что она делает? — с любопытством спросила Лукреция.

— Это карта-компас. Прости, сейчас не до подробностей и легенд, красотка, — подмигнул Джази, опуская руку с кольцом на одеяло и медленно поглаживая его.

Девушка слегка покраснела, наматывая на палец выбившуюся из косы прядку.

Рихард перебирал в уме вопросы, стараясь ими прогнать страшные мысли, от которых в горле стоял ком. Джази своими рассказами пробуждал любопытство и не давал отчаяться. Если всё, сказанное им, было правдой, то уже ради продолжения этих и новых историй хотелось добраться до берега, до лекаря, как можно скорее. Но Алек. Как быть с ним, с обещанием? Время-то на исходе.

— Так что ты решил, капитан? — будто прочитав его мысли, спросил Джази. — То обещание призыва, которое ты дал, будешь исполнять или нет?

— А почему ты не спрашиваешь, что это? — поморщился Рихард. Он страшно не любил таких совпадений, будто кто-то копался в голове, а потом озвучивал там найденное. Хватало и бога Феникса, глядящего в самое сердце, в ещё не оформившиеся мысли. Вот только где теперь тот бог? Где? Почему бросил в такой момент?

Джази пожал плечами:

— Прости, а должен? Я знаю нескольких людей, которые владеют искусством призывать к себе других.

— Людей? Быть не может! — Памятуя о словах Ирнис, что люди и Чародеи не могут призывать, Феникс пытался подловить пирата. Но не тут-то было.

— Извини, но это сейчас неважно. Действительно неважно. Но если настаиваешь… Знаю одного из твоего племени, живёт в пустыне. Жуткий тип. Я ему ни разу на мечах не выиграл. — Джази говорил это с рассеянной улыбкой, смотрел в небо, будто ушёл в воспоминания. — Ещё знаю Энба-медведя с архипелага Эхередс. Ну и одного из своих, из Боа, но он уже, наверное, помер от старости. Жил на острове Балырлу. Говорят, призыв — это редкость, доступная лишь избранным. Но мне что-то не хочется привязывать к себе никого.

— А быть привязанным? — кашлянув, спросил Рихард, гоня мысли, что и призыв из-за яда может не сработать.

— Если это будет нужно…

— А у тебя друг в Макавари — лекарь. Ты призвать его можешь? — обернулась Лукреция к Фениксу, будто раздумывала об этом какое-то время.

Рихард втянул голову в плечи, не желая посвящать Чародейку в свои мысли. А были они не весёлыми и, как казались самому мальчику, весьма эгоистичными и жестокими. Он был уверен, что Бэн не поможет. Ведь именно из-за его неумелого лечения Алеку пришлось остаться в Скрытой деревне. Да, там были особые обстоятельства: редкий тип отравления пещерной водой, которое следовало излечить определённым средством — белёсыми панцирными крысами, живущими там же. Но это повторялось прямо сейчас! Так что мог сделать сын пастушки, мнящий себя врачевателем, когда нужно лишь одно лекарство, которое уже никак не достать?