Валька, крепко обхватив лодыжки доктора-врача, висел на нем и очень громко что-то кричал. Его пытались перекричать люди, что тщетно старались высвободить доктора из этих объятий, кричал и сам доктор. Молчал только один лишь котроллер, донельзя раскрывший рот и тупо бивший теперь уже по всем кнопкам подряд.

Валя не хотел разжимать руки. Он хотел так и проникнуть вместе с ним в пасть прожорливого металлического гиганта, чтобы убедиться наверняка, что тот оказался на том свете и продолжать доставать его даже там. Но за миг до трапезы, он все же растопырил руки, пролетев всего полтора метра, больно упав на колени.

– Как же смешно он болтает ножками, – сказал Валя, не слыша своих слов. Спустя мгновение босые ноги исчезли в недрах вала, что продолжал ответственно вращать механизм жизни человеческой прервав лишь одну и то, потому что попросили.

Визги, доносившиеся сверху, перекрывали своим неистовством даже канонаду подземного механического мира. Валя, все еще стоя на коленях, раскинув руки, улыбался той жуткой улыбкой, которой улыбался его отец. Плоть и кровь.

Теперь обратно, наверх. По той же самой ленте, что привела его сюда. А затем вновь обратно – вниз.

– Что у вас тут происходит?! – гневно хмуря бровями, репетировал свое недовольство Валентин, как это делает всякий слесарь, когда что-то ломается и его заставляют работать.

Глава следующая.

Картина предстала, мягко говоря, не очень. Лента продолжала ответственно работать, издавая угнетающие скрипы в виду попадания в основные ее механизмы инородной биомассы. Другие же биомассы непроходимой толпой сгрудились возле места происшествия. Те, кому не посчастливилось лицезреть то, что осталось от им подобного (останки которого, к слову говоря, прикрыть никто не осмеливался) неминуемо выворачивали свои желудки наизнанку и устремлялись прочь. Им на смену приходили другие, более отважные люди, но, желудки у всех имеют вид и реакцию совершенно схожую.

Кесареву – кесарево, – подумал Валентин, довольный своим столь остроумным замечанием.

– Что у вас тут происходит?! – в сердцах гневно выпалил слесарь, проталкиваясь сквозь плотную толпу, орудуя вовсю локтями.

Никто ничего не ответил, хотя, заприметив человека в робе метрополитена, принялись несколько почтительно расступаться. Кто-то поскользнулся на чем-то и упал, принявшись истошно вопить.

– На стаканах тут все спите что ли?! А ну! Дайте пройти! – Валентин решил зайти сразу с козырей. Сработало. Воцарилась человеческая тишина, нарушаемая лишь работой ленты. Окинув суровым взглядом бледно-зеленые лица, Валя уставился на дело своих рук. Увидав обезображенное донельзя то, что осталось от главного акушера страны, Валентин едва удержался от того, чтобы не увезти свой взгляд в сторону и, по правде говоря, содержимое его желудка подпрыгнуло к самому горлу. Лишь усилием воли Вале удалось справиться с реакциями и непосрамиться на глазах у всех. Хотя, если бы это и произошло – никто бы не удивился.

Оттолкнув двух юнцов от ползущей вниз ленты ступеней, Валя заприметил вдалеке, ползущий к нему навстречу, черный прогал отсутствующего элемента ступеней, на одной из которых четверть часа назад болтался доктор. Развернувшись, Валя уверенным шагом направился в кабинку контролера и, выпихнув того с поста, принялся манипулировать с рычажками, прибавляя ходу ленте, до тех пор, пока заветная «34» не показалась у самых ног, и выключил эскалатор. Стало заметно тише и от того спокойнее.

Валя все делал по инструкции на случай всяческого рода «чп». Закончив с формальностями, слесарь остался сидеть в аквариуме – так называлась будка контролера. Делать особо нечего было. Он ничего и не делал, собственно. Что за дело такое – ждать? Ждать и терпеть на себе десятки вопрошающих пар глаз. Но развлечение нашлось быстро. Нужно было предугадать, кого вырвет первее из первого ряда окружения. Но это быстро наскучило. Далее пришли какие-то инспекторы с прямыми, как рельса, бровями (будто бы одна она у них была на троих), огородили все ленточками, забрали останки и все. Все стало на круги своя.

Весь остаток дня Валентин провел в глубоких раздумьях. Его состояние молчаливой задумчивости словно бы распространилось на все вокруг: агрегаты работали тише и совершенно ничто не отвлекало, нежели это случалось доселе. Все просто механически прибывали каждый в своих дебрях, словно бы размышляя над случившимся. Но это все было иллюзорно. Никто ни о чем, конечно же, ни о чем таком не размышлял. Даже тот самый контролер из аквариума, место которому, на сие зрелище, досталось, что называется, в первом ряду – и тот, молча пялился поверх голов спускающихся, продолжая привычно крутить свои педали.

Валька лишь изредка испускал тяжелый дух, иной раз поглядывая на лакированную пару остроносых туфель, что стояли подле него на бочке.

– Я вам такую вещь скажу, товарищи! – произнес Валька, словно пробудившись от сна на посту, – всякому – всякое!

Услышав изречение, трирука, выскользнув из наспинного кармана, позволила себе одобрительный жест по плечу человека. Валя понимающе накрыл ладонь сверху и вновь погрузился в безмолвную тишь потока своих мыслей.

Так и просидев, слесарь не заметил даже, как все вокруг притихло и как-то осунулось. Крысы и те, перестали задевать хвостами пустые жестяные банки и стеклянные бутылки с сомнительным содержимым. Мир для Валентина изменился сегодня. Снова. И он сам его изменил для себя. Сам то мир остался прежним. Но то прежнее восприятие его в голове слесаря слегка поменяло градус угла своего наклона. Ось расщепилась в пятимерии. Теперь существо Валентина вращалось во всех возможных и нет измерениях. Осталось, разве что, вовремя ухватиться за любое из них…

– А вот и оно! – радостно воскликнул Валентин, резко вскакивая со стула, о чем неминуемо пожалел, так как в глазах потемнело, а отсиженные ноги предательски подкосились. Привычный слуху скрип тормозов, вызвал на некрасивом лице слесаря улыбку.

Шипение пневматики, грохот открывающихся дверей, топот множества ножек…

– А вот и мы! – торжествующе воскликнул Григорий, вихрем ворвавшись в помещение.

– Ты опять с корешами? – раздался голос откуда снизу.

Смутившись, машинист еще раз окинул пустующее помещение внимательным взглядом и, не глядя пододвинув к себе стул, уселся, продолжая хмуриться и пыхтеть на манер Христофора.

– С корешами. Опять, да, – согласился тот, материальный который, чиркая зажигалкой и поднося ее кому-то, только ему известному. – А ты? Сам то чего?

– Да тут я. На полу валяюсь, – развеяв мнительность событий, произнес Валентин, уже изрядно насытившись игрой воображений. – Помоги встать.

– Ты должен сделать это сам, – невозмутимо ответил товарищ, протягивая руку помощи.

– Все так и есть, – согласился Валька, вновь усаживаясь на своем троне.

– Ну, – буднично произнес машинист, ковыряя щепкой в ногте, – что нового?

Валентин, хитро прищурившись, уставился на товарища, словно бы вопрошая его, от чего тот так спрашивает.

– Что? – изобразив удивление, спросил Гриша, позволив себе слегка надменно улыбнуться. Слегка не вышло. Вышло чересчур. – Кстати. Отличные туфельки. Я тебе давно говорил, что хватит размениваться по мелочам. Над твоими шнурочками один лишь смех.

Молчаливо соглашаясь с другом, Валька с досадой уставился на тщедушную табличку с висящими на ней разноцветными огрызками. Удрученно вздохнув, взгляд коснулся туфель, что стояли на толстенном куске железа, и стало заметно веселее. Хотя Валентин никак не мог оправдать эту, внезапно нахлынувшую, веселость. Но он и не смел противиться этому новому чувству довольства самим собой. Чувствовать себя хорошо – уже благо. Но что за всякой хорошестью стоит? Всякое и стоит. И каждый сам распоряжается этим всяким, к какому разряду отнести и прочее.

Вытряхнув взбалмошный рой мыслей из головы, Валентин, словно пробудившись от внезапно нахлынувшего сна, уставился на гостя. Тот продолжал что-то рассказывать, сопровождая свою одностороннюю полемику активной жестикуляцией.