Запах его одеколона пронесся густым шлейфом мимо Валька, словно истошный вопль. Слесарь поморщился и вышел следом. Машинист сидел на корточках слева, молча буравя взглядом пространство вокруг себя. Сделав пару крепких затяжек подряд, он резко вскочил, бросая окурок и воскликнул:

– Эх! Напарничек! Как мы с тобой, а! – спустя секунду, фантазера закачало, и он едва успел ухватиться рукой за «Христофора». Гриша продолжал улыбаться, озирая своим бледным лицом все происходящее.

Хорошо ему, – подумал Валя. – Целая эскадрилья друзей. Ну да. Точно. И совершенно никакой связи с реальностью.

Машиниста рвало.

Сочувственно (но не искренне) вздохнув, слесарь похлопал товарища по спине. Тот, не поднимая фонтанирующей головы, поднял руку с выставленным большим пальцем. Хлопнув еще раз того по спине для убедительности, Валя удалился со всякого поля зрения.

Путь его, по обязательствам своим служебным, пролегал в направлении эскалатора. Сбоку, от движущейся вверх-вниз лестницы, скрытой от посторонних глаз, находилась неприметная дверь без какой-либо таблички. На двери висел замок для виду. За дверью был путь, что вел под эскалатор. Именно там и предстоит провести весь день Валентину. Он будет следить за слаженной работой ступенчатой ленты. Лента редко ломается. А если и случается, что-то похожее на неисправность, то Валентин наловчился устранять прямо во время хода.

Сверху доносился людской гул, и слесарь заторопился, снимая бутафорию с петель. Отворив массивную дверь, слесарь напоследок обернулся: успел заметить исчезающий в тоннеле хвост «Христофора». За предупреждающей желтой полосой, прямо у самого края и примерно такого же цвета, остались неприятные следы машиниста. Каждое утро кто-то блюет в одном и том же месте. И зачем? Сумасшедший машинист всякий раз подкидывает свою пищу для размышлений своим же пассажирам. Валентин хохотнул и скрылся в недрах эскалатора. Спустя мгновение до него дойдет зачем. Осенившая мысль невольно заставила относиться к машинисту более уважительно.

***

Здесь внизу, грохот стоял адовый. Валентин поморщился и трирука, угадав собственные мысли, извлекла из рюкзака промышленные беруши и протянула их голове. Нацепив их, Валя облегченно вздохнул продолжая неотрывно глядеть вверх. Поначалу он думал, что зацикленная и от того монотонная работа механизма, гипнотически действует на него. Хоть взгляд и был сосредоточенным. Но вскоре Валентин осознал, что он пытается высмотреть проекции людей сквозь щели меж ступеней.

Нахмурившись, слесарь подошел к парте, выдвинул стул и благополучно на него приземлился. Парта была вся исписана. Матершниной разумеется. В самом ее центре красовалась, пожалуй, единственная более-менее приличная запись: «Сидр лох». Причем полный, подумалось Валентину в тысячный уже, наверное, раз.

Делать было особо нечего. Как всегда. Слесарь улыбнулся этому по обыкновению понимающе грустно и устроился поудобнее за матершинной партой. Он раскачивался на стуле рискуя опрокинуться назад и удариться темечком о наваленный, специально для этого, остроконечный хлам. Валек потер, покрытый грубыми шрамами, затылок и все же убавил угол своего наклона. Над его головой продолжался нескончаемый конвейер людопроизводства. Полоски просачивающегося света оставались неизменными. Хм, спешат куда-то все, – предаваясь философским рассуждениям, подумал Валентин. – Спешат, а сами с места не шелохнуться. Ну правильно! Ходить по движущейся ленте запрещено. Карается штрафом! В общем, сплошной парадокс выходит – все спешат, но торопиться нельзя!

Ступени ползли довольно-таки низко, рукой можно было дотянуться. Встав из-за парты, Валентин подошел к приводящему механизму, взял с рядом стоящего стола ключ на 7/8 и ослабил болт, замедлив тем самым ход ленты. Этого никто не заметит даже. Как никто и не заметил того, что скорость ступеней эскалатора синхронизирована с расписанием электричек. Когда все слажено и ровно – это норма; чуть не по плану – пиши пропало. Хорошее плавно так перетекло в разряд нормы.

Взгляд Валентина привлекла ступень, ехавшая к нему навстречу с свивающим из щели зеленым шнурком. Шнурок приближался неспеша и с ним обязательно нужно было что-то сделать.

Когда зеленый огрызок мерно проплывал практически над самой головой слесаря, тот, взглянув на ключ в своей руке, примотал его к шнурку этим же шнурком, туго затянув на три узла.

Пока Валентин наматывал, сам еще не зная зачем, закономерные узлы, ему померещилось, что ступени едва замедлили свой ход. Покончив с этим, шнурок бодро вытянулся, и они вместе с ключом на 7/8 поехали дальше по своим делам. Валентин провожал взглядом мерно раскачивающийся импровизированный маятник и его наполнило чувство завершенности, которое непременно испытывает человеческая душа, завершая дело всей своей жизни.

Все-равно никто ни о чем не догадается. Тех же собак, например, довольно-таки часто засасывает за брошенный поводок. Тот длинный, прочный и его тут же наматывает на головной зубчатый вал. Валентин лично приделывал табличку перед спуском вниз, с предупреждением о брошенных поводках и не завязанных шнурках. Просто так что ли все? Выходит, что просто так.

Со шнурками Валентин дел не имел. Не думал как-то. Когда до окончания линии оставалась пара тройка метров, Валентин непроизвольно опустил взгляд на собственные ботинки: те оказались без шнурков – конструкция такая. Инстинкт, – подумал Валентин и закурил. Докурить он не успел. Сверху послышалась какая-то возня, затем крики, далее последовал неистовый вопль стаи обезьян (будто 453 промчался мимо). Лента работала с надрывом.

Выругавшись, слесарь в сердцах запулил окурок куда-то в угол и отправился к месту происшествия. Он уже представил, что ему предстоит увидеть. Трирука покоилась за спиной тихо, не шевелясь, ведь именно она натуго подтягивала узлы на том шнурке.

Эскалатор с грохотом остановился (кто-то догадался нажать заветную красную кнопку – кому-то повезло). Недалеко от ступеней грудилась толпа над молодым парнем с лицом белым, как побелка. В трясущихся передних руках он держал модный с виду дорогой кроссовок. Обувок наполовину был словно изгрызен неведомым зверем. Босая нога была цела и невредима.

Валентин нахмурился по двум причинам и направился в толпу, словно раскаленный нож в маргарин.

– Ты что, парень? На гантелях спал? – недовольно буркнул Валентин. – Не толпитесь тут! Дайте человеку воздуха!

Толпа, завидев работника метрополитена, да еще и нахмуренного, почтительно расступилась.

Это была первая причина.

– Ты, парень, как? Цел? – продолжая сводить над переносицей мосты, интересовался Валя.

– Д-да, в-вроде в-все цело, – постепенно отходя от испуга, выговорил парень.

Это была вторая причина.

Более ничего так и не сказав, Валентин отправился к месту происшествия, присел на корточки и принялся изучать то, что сам и натворил.

Посидев так немногим, он встал, несколько раз цокнув языком для приличия и отправился к себе в каморку, по пути нажав на заветную зеленую кнопку. Трирука, едва показавшись из-за висевшей на спине ступени, скрючилась в неприличном жесте. Жест этот никто не заметил, кроме того босого парня. Но он решил, что ему это показалось, ведь трирука – это всего на всего бесполезный придаток, болтающийся без всякого дела, за спинами людей, половина из которых наверняка даже и не подозревает о наличии оной.

Когда метро закроется, он непременно вновь подточит напильником те заветные зубцы, что проглатывают ступени. Но в этот раз наточит куда острее.

Подобные казусы и столкновения являли собой, как бы часть всеобщей суматохи движения и потому не привлекали особого внимания. Разве что, не высунет свой нос из подсобки, какой-нибудь Валек, захлопнет дверь, как и было, а тромб, тем временем, рассосется сам по себе. Но нежели этот злокачественный сгусток направиться далее, скажем, в Управление. Тогда произойдет неминуемая остановка сердца, пускай и временная.

Человеческий тромб исчез, как и предполагалось.