Литмир - Электронная Библиотека

– Навь, – ссохшимися губами прошептал Валя, не отрывая взгляда от черного гипнотизирующего ока туннеля. Беспомощно сглотнув и немногим придя в себя, Валентин нащупал рукой рюкзак, что стоял подле и извлек из него термос с крепким черным чаем.

Напиток, на этот раз, выдался слаще обычного, чему Валя весьма обрадовался, так как в последнее время с сахаром было туго, от чего приходилось экономить. Да и после духов всегда на сладкое тянет.

– Не от Навий помрешь, так от сахарного диабентоза, – пробубнил Валентин, задувая за края кружки.

Напиток обжигал губы, слипался на усах, но тот уют, выпущенный, словно джинн из термоса, заставил отвлечься от всего вокруг творившегося. Хотя, вокруг творилось абсолютное Ничто. Но творилось же…

***

Всякий раз, когда Вячеслав Всеренович запускал в 4:53 головной привод ступеней эскалатора – Валентин вздрагивал, словно от неожиданного телефонного звонка. У молодого и обозленного на весь серый свет слесаря, всякий раз сжималось сердце, когда до запуска оставались считанные минуты. Он молился погибшим богам, чтобы произошла поломка, вынудившая закрыть ветку полностью. А может и вовсе закрыли бы все метро на карантин! Всеренович со своей кнопкой – словно будильник во плоти, что своим клокочущим громыханием выдергивает умиротворенную душу из фантастически-прекрасного самозабвения. Это словно микро-смерть. Хотя, кто сказал, что смерть… Ее нет; нас опять заново всех обманули. Да и к чему все эти надпочечные философствования?

Голова Вячеслава, извечно прикрытая восьмиклинкой, была безбожно лыса. Однажды, в моменты очередных внимательных наблюдений за странноватым товарищем по работе, Валентин приметил за тем особенность. Тот имел привычку, совершенно, казалось бы, незначительную – делать эдакое поводящее движение всем торсом, как если бы ему мешала копна волос, весьма длинных. Делал он так, когда ему «мешали» его прекрасные кудри до пят. Соберется, к примеру, где-то какую гайку подвинтить и хоба! – туловищем. Разве что, еще рукой не доводит.

Вале это сразу понравилось в коллеге. Спросил тогда его:

– Всеренович! Мил человек, – начал Валентин тогда, вытряхивая папиросу из помятой пачушки. Тот над чем-то сосредоточенно орудовал крестовой отверткой, – где же ты позабыл свой хаер? – спросил Валя, прикуривая. Ответа он даже и не ожидал услышать. Это был пустяковый, не требующий того, вопрос. Когда хочется просто что-то сказать, но не знаешь, что же именно. Ну конечно же! – приходит на ум тут же дежурный про хаер. Только потом про погоду.

Всеренович, нисколько не смутившись, прекратил вращать инструмент и как-то так, словно вспомнив что-то хорошее и тут же грустное, устремил свой взгляд вникуда словно бы, произнес вздохнув:

– Я оставил его в прошлом, – вздохнул вновь монтер и продолжил винтить.

Дабы унять, постоянно пульсирующую в висках агрессию наблюдая за святотатством Всереновича, как тот вдавливает кнопку пуска, Валентин представлял смешные сюжеты на эту тему. Смешные ему одному разумеется. Да и зачем, собственно, над этим смеяться кому-то еще? Так всю идею и высмеют до дна. А то сам, смакуя момент.

В этот раз Валентин фантазировал, как его главный герой, взглянув на часы и самодовольно улыбнувшись (не забыв при этом бросить гордый взгляд на Валю), касается своим толстым пальцем этой треклятой зеленой кнопки. Но ничего не происходит. 4:53 – таково прозвище незаурядного нажимателя кнопок, – принимается неистово вдавливать и без того утопленную зеленую клавишу. И опять ничего. Издавая несвязные звуки и бессмысленно мыча, 4:53, перестаравшись, утапливает свой палец вместе с кнопкой и те оба два застревают в пульте.

Валентин довольно ухмыляется своей фантазии, но при этом начинает испытывать чувство сродни с голодом. Так что на застрявшем пальце дело не оканчивается.

Застрявший указатель получает безжалостные заряды Тесла. 4:53 в панике пытается извлечь затычку дергая рукой, прижав пульт ногами к полу. В какой-то момент раздается неприятный слуху щелчок и потерпелец высвобождает руку, чуть было не потеряв равновесие. Довольный победой он улыбается. Но улыбка эта скоротечна. На смену улыбки приходит негодование. Далее осознанность и уже только потом боль. Тыкать во всякое теперь неудобно, да.

Валентин, насытившись, довольно хохотнул. Он давно уже, а может и вовсе всегда, умел понять энергетический вектор внутри себя. Он ощутил, что сегодня он прибывает на верной ему энергетической струне, а значит на этом пути будут происходить благоприятные события и попадаться нужные люди.

В доказательство его доводов, позади послышался пронзительный, бьющий, словно по самим нервам, медиатор гудка. На стене напротив сползала вправо тень Валентина. По туннелю несся на всех порах Христофор – единственный друг Вали.

Приветственно прогудев, машинист остановил поезд. Внутри машины раздалось шипение, заработали неведомые механизмы и двери головного вагона утопились в его стенках. Часть платформы окрасило желтоватым светом. Машинист не спешил выходить. Чай допивает, – подумалось Валентину, и он улыбнулся уголками потрескавшихся губ. Слесарь потянулся, всматриваясь в глубь вагона, но подойти сам не решался. Христофор, тем временем, уже прекратил испускать дух и был готов вновь устремиться в бесконечность пути.

Отставив табурет в сторону, Валентин все же решился подойти к поезду. Но стоило слесарю заступить за предупреждающую желтую линию, как поезд принялся злобно шипеть, словно взбесившийся кот.

– Тьфу ты! – выругался Валентин, отпрыгивая на метр в сторону. – Никак я не привыкну к этим выкрутасам. – Валя оглянулся на всякий случай – не заметил ли кто, и, уже смелее, отправился к вагону.

– Здарова, Валек! – с беззаботным выражением выкрикнула голова машиниста, показавшаяся из открытого окна.

То было веселое и беззаботное лицо с вечно улыбающимися глазами. Из окна вагона потянуло ароматным кофейным напитком и табачным дымом. Машинист своей молчаливостью приглашал к себе в гости. Утренний ритуал – задает темп на весь день.

Христофор, уже видимо отдышавшись, стоял молча, лишь изредка потрескивая своими бесчисленными механизмами. Валентин завороженно всматривался в надпись, что белой краской растянулась по всей длине вагона. Валентин шел по вдоль, не отрывая руки от холодного металла. Дойдя до дверей, те раскрылись перед ним, тихонько зашипев. Помедлив, Валентин оглянулся: в зеркале белело улыбающееся лицо машиниста. Слесарь кивнул и устремился внутрь.

Машинист Георгий сидел в своем кресле и энергично дергал за рычаги. На приборной панели стояла огромная пиала с кофеем, хотя, по идее, она была предназначена исключительно для супа; тут же располагалась пепельница с недавно прикуренной сигаретой. Кабину украшали многочисленные фотокарточки красивых девушек в не менее красивых платьях. А в самом углу рубки пылился шлем летчика-истребителя, белым маркером на котором, корявым подчерком зияла старательно выведенная надпись «Божественный ветер».

Георгий был, как всегда неудержим. С папиросой, зажатой промеж ровного ряда желтоватых зубов, он преследовал вражеского летчика. Или же наоборот – уходил от погони.

Не оборачиваясь, пилот велел напарнику становиться рядом. Отыскав глазами шлем, Валя нацепил его и пристроился рядом с летчиком.

– Крутой попался гад! – в сердцах зло выговорил фантазер, выплюнув, мешающий маневрам, окурок. Тот угодил в приборную панель, выбив сноп искр. – Задело! Черт! Валек! Твою же ж… Не стой столбом! Горим же ж!

Второй пилот был готов к подобному повороту событий, потому окурок тотчас же оказался в урне.

Кабина ходила ходуном, перед глазами маячили рычаги, ручной тормоз, ныне назначенный штурвалом, вращался в двух измерениях со скоростью звука.

Какофония продолжалась не долго и вскоре обоим уже надоела эта бессмыслица. Георгий, потухший в один миг с фантазией, хмыкнул, приладил на себе форменный пиджак, усеянный бесчисленным количеством медных значков, и молча вышел из кабины.

2
{"b":"918437","o":1}