Харлайл на дух не переносил праздники на рабочем месте, будь то бесконечные дни рождения, новый год, восьмое марта, день бухгалтера или сотрудника полиции. Ближе к новому году административный персонал обязательно начинал планировать корпоратив: посадку за столиками, блюда, алкоголь. Однажды даже разразился внутриколлективный скандал, когда в рабочей рассылке прямо требовали сдать деньги на пробковый сбор. Главый бухгалтер, как ей и полагается, любила считать не только деньги организации, но и свои. Ее так возмутило требование скидываться на алкоголь, что она подняла нешуточный шум, который смог урегулировать только начальник полицейского отдела. Он настоял на том, чтобы девушки, занимавшиеся планированием праздника создали отдельный столик для трезвенников. Главый бухгалтер непьющей, конечно же не была, она с удовольствием принимала в подарок на восьмое марта бутылку дорого игристого. Но поскольку корпоратив оплачивали из бюджета, а пробковый сбор в бюджет не входил, то главный бухгалтер и устроила кипишь, дабы защитить посягательства на ее кошелек.

На восьмое марта весь полицейский отдел выстраивался вдоль стеночки, а женщины стояли напротив, демонстрируя свои стеснительные ужимки в предвкушении того, как мужская часть личного состава будет их поздравлять. Начальник полиции был человеком харизматичным и громким, нередко позволявшим себе фамильярные шуточки. Он получал удовольствие оттого, когда ставил коллектив в неловкое положение. Так однажды он заставил каждого из сотрудников полиции высказать свое пожелание девушкам в их международный праздник. Совсем юные парни краснели, кто-то, заикаясь произносил несмело свое «пусть каждый день вам дарят цветы» и передавал эстафету другому. А Харлайл, которому в тягость были эти донельзя глупые собрания, не выдал в тот день ничего более оригинального, чем «с праздником». На что весь коллектив засмеялся заливистым смехом, а коллеги один за другим подхватывали фразу Харлайла, отчего смех становился только громче.

В дни рождения по традиции именинник заказывал пироги, пиццы или торты. Одни даже умудрялись сами готовить угощения и доставлять их на рабочее место. Но поскольку Харлайл не питал к таким дням ничего позитивного, то на свой день рождения обязательно старался брать выходной день, чтобы не принимать идиотские поздравления в свой адрес. А что собственно поздравления: набор устойчивых пожеланий, которые с одинаковой вероятностью могут сбыться, а могут не сбыться: побольше денег, здоровья, удачи, любви и прочего. Когда Харлайлу доводилось поздравлять с днем рождения кого бы то ни было, он подходил к этой задаче весьма лаконично, употребляя из года в год одну и ту же фразу: «поздравляю с днем рождения». Собственно говоря, остальное, по его собственному мнению, было никому не нужной лирикой.

Но сегодня Харлайлу было не избежать всех этих свалившихся на него гратуляций. Поскольку это был предпоследний его рабочий день в полицейском участке. А каждый покидавший стены казенного учреждения был просто обязан устроить проводы за свой счет. Рабочий день следователя Харлайла Дорзда закончился еще два часа назад, но только сейчас он наконец вышел покурить рядом с парковкой. Вечер стоял душный, а Харлайл по своему обыкновению задержался в полицейском участке из-за закрытия своих хвостов. Сегодня он расправлялся со своей самой ненавистной частью работы – составлением отчетов. Завтра его последний день в роли полицейского, к черту это все, надоело, устроится каким-нибудь охранником или личным тренером. Осточертели конфликты с руководством, вечный недосып и отсутствие личной жизни, по крайней мере так казалось самому Харлайлу. Но дело было вовсе не в личной жизни и даже не в отсутствии полноценного сна, а в том, что Харлайл Дорзд просто не был создан для командной работы. Ведь, как мы уже поняли, он был человеком-одиночкой, который сам хотел организовывать свое время, лучше знал, как и что делать, и вообще, терпеть не мог, когда кто-то совал свой нос в его работу.

– Почему вы отказываетесь принимать заявление?! – донеслось до ушей Дорзда. Он обернулся на голос и увидел у входа в отдел полиции миниатюрную и весьма привлекательную особу с длинными кудрявыми волосами. Она была одета в корсет и белые узкие джинсы. Даже удивительно, как годы службы в полиции превратили Харлайла в робота, способного отсканировать и запечатлеть в голове образ только что увиденного человека до мелочей: лицо женщины было уже немолодо, доказательством этому служили морщины, беспощадно выдававшие ее возраст. При первом же взгляде на эту женщину, можно было сказать, что образ она создает пытающегося удержаться за молодость человека. Она трясла листком бумаги перед лицом следователя Зака Давеччи, раздобревшего мужчины, обожавшему кофе-брейки на работе. С ним, к слову, Харлайл никогда не находил общего языка. Зак Давеччи тот самый идейный полицейский, не шедший на компромиссы. Он искренне верил, что обладает исключительной силой данной ему властью на законных основаниях. Гражданское население он считал глупыми овечками, которых он создан учить и защищать от них же самих.

– Дамочка, не создавайте шум, – ответил ей на повышенном тоне Зак Давеччи, – приемные часы завершились еще два часа назад, я не в силах вам здесь помочь.

– Да вы же, сволочи такие, специально продержали меня в очереди с двух часов дня! А сейчас мне говорите о том, что часы приема окончены! Я буду жаловаться!

– Следите за тем, как обращаетесь к сотруднику полиции, – Зак вперил руки в бока и сделал шаг по направлению к женщине, – идите жалуйтесь, куда хотите, а сюда можете больше не приходить. Я скажу охране, чтобы он вас больше сюда не пускал.

Зак Давеччи развернулся и вошел в отдел полиции, демонстративно хлопнув дверьми. Женщина закрыла лицо руками, а плечи заходили у нее ходуном. «Нет, мне это совершенно неинтересно, это больше меня не касается», – подумал следователь Дорзд и затушил сигарету о мусорный бак. Харлайл сел за руль своей старенькой машины и запрокинул голову назад. Вот,черт, нет, он определенно не мог поступить иначе. Понимаете ли, Харлайл был из того сорта людей, которые вечно ходят с недовольным лицом, но при этом помогают всем вокруг. Вот и сейчас, борясь со своим желанием просто взять и уехать ужинать, Харлайл повернул ключ зажигания и подъехал к несчастной женщине.

– Что у вас произошло? – недовольно, но очень вкрадчиво спросил он.

– Вы тоже следователь, – утвердительно обратилась к Харлайлу женщина, – я вас видела сегодня в отделении.

– Да, я могу вам чем-то помочь? – ответил Харлайл. Он уже не раз за свою практику становился свидетелем несправедливости в сторону истцов или кого бы то ни было еще. Это безусловно повлияло на его восприятие всего происходящего вокруг: дух закалился, а чувство жалости как будто атрофировалось. Сам Харлайл называл это своей профдеформацией. Сострадания к этой горько плачущей женщине он не испытывал, но помочь считал своим долгом, по крайней мере, пока он формально еще значится следователем.

– Умоляю вас, помогите! Мне угрожают, я боюсь за свою жизнь.

– Кто вам угрожает?

– Герборд Даркницкий, – женщина произнесла это имя шепотом.

– Это ваш супруг? – Харлайл не понял, зачем незнакомка произнесла имя вместо того, чтобы обозначить фигуру угрожавшего ей человека.

– Что вы! – оскорбилась дама. – Это очень страшный человек.

– Да уж, чего греха таить, имечко и правда звучит зловеще.

– Вы надо мной смеетесь? – с обидой спросила она.

– Почему у вас не приняли заявление?

– Они делают это специально! Все боятся Даркницкого, вероятно, вся полиция находится под его подошвой.

Харлайл совсем не любил теории заговора, а потому оставил ее выпад без ответа. Поскольку, если если бы полиция действительно была кем-то куплена, то он бы навряд ли с ней сейчас разговаривал.