— Донесите меня, пожалуйста, — язык тоже слушается всё хуже.

Да что это со мной?

Я чувствую, как начинаю клониться набок, а сильные руки меня придерживают, укачивают. Наверное, я засыпаю.

— Мари? Мари?!

Мне уже всё равно, дайте только поспать, пожалуйста, больше ничего не нужно.

Но поспать мне не дают. Сначала опускают на холодные камни, отчего я ёжусь, но встать даже не думаю. Мне хорошо и на холодном.

Потом совсем рядом зажигается свет. Краем сознания я отмечаю, что это, наверное, мастер желает осветить нам дорогу. Хотя дорогу куда, если мне и тут хорошо?

— Вот … — куратор беспрестанно повторяет непечатные выражения, которые раньше мои уши не слышали. Я хочу попросить его прекратить выражаться в моём присутствии, но не могу. В конце концов, тяжело мне, что ли, послушать?

Сильные пальцы больно надавливают мне на челюсть, заставляя рот открыться, в горло льётся какая-то мерзкая, горькая жидкость. Я хочу откашляться, выплюнуть ее, но у меня не получается сделать даже это.

На мгновение мне кажется, что я сейчас захлебнусь, но в тот же момент пытка прекращается. Меня приподнимают, прислоняют спиной к чему-то твёрдому и тёплому. Мои руки начинают разминать, щипать, даже подносить ко рту и дышать на них. Интересно, зачем всё это?

Я чувствую, как мне трут виски и скулы, шею и ключицы. А потом я ощущаю её. Острую боль. Конечности скручивает мощной судорогой, я не могу сдержать крик. Да, я даже могу заорать. Меня колотит, я бьюсь в конвульсиях, но меня крепко держат, не давая поранить себя об острые камни. Позвоночник опасно выгибается, так что я, клянусь, слышу хруст, голова опрокидывается назад. Мне кажется, моё тело сейчас сломается, судорога изломает кости, порвёт жилы, и в руках мастера останется истрёпанная кукла, вместо меня. Хаган Ирэ прижимает меня к своей груди, не церемонясь, давя мне на грудь сильными ладонями. От этого чуть легче позвоночнику, но лёгкие почти готовы превратиться в две лепёшки. Я уверена, что умру.

Сколько длится этот ужас, не знаю. Когда боль отпускает, я замолкаю и в изнеможении откидываюсь назад. Моё горло сорвано, а мышцы болят, как после десятичасовой практики по физподготовке.

Горячая рука убирает волосы с моего влажного от пота лба. Мне холодно, и я плотнее прижимаюсь спиной к единственному тёплому месту, что ощущаю рядом — к могучей груди Хагана Ирэ. Руки обхватывают меня уже некрепко, а, скорее, бережно, и я инстинктивно впиваюсь пальцами в его запястья, прижимаю их крепче, чтобы не замёрзнуть окончательно. Я чувствую, как над ухом свистит облегчённый вздох, а потом волос касается лёгкий поцелуй.

— Поздравляю со вторым днём рождения, кадет Арос, — голос мастера сейчас хрипловатый, напряжённый. — Вы только что избежали смерти от одного из самых сильных ядов — Чёрной Пантеры.

9

Я надеюсь, что она отключится, не выдержит болевого шока, но девчонка, к моему удивлению, сильнее, чем выглядит. Её ломает так, как и должно ломать, когда твоё нутро выжигает самым страшным ядом, подыхающим и бьющимся в агонии от противоядия.

Стираю капли пота с её висков и вижу перед собой не зарвавшуюся дурочку, а обычную девчонку, которая всеми силами цепляется за свою жизнь. Заслужила ли она это? Знаю, как никто, что травят и за меньшее. Думаю, кадет Арос терроризировала половину обитателей корпуса, а вторую, пожалуй, и вовсе не замечала. И я не уверен даже, что из этого ужаснее для неугодных кадетов — открытое презрение или отношение, как к пустому месту. Но почему же сейчас? Что изменилось в этом году?

«В этом году появился ты», — проносится в голове неожиданная мысль.

Тряхнул головой, задевая чёрные волосы кадета Арос, тело которой, вроде бы уже перестало сотрясаться от судорог. В этом году здесь появился не только я, и именно на этом и нужно сосредоточиться.

— Итак, давайте сначала, — Хаган Ирэ протискивается между каменными сводами узкого прохода в скале. Это даётся ему нелегко, в особенности с дополнительным грузом в виде меня. — Врагов у вас нет, ведёте вы себя образцово и травить вас не за что. Так?

От пережитого стресса и общей усталости организма я ещё слишком слаба, чтобы говорить. Но я делаю над собой усилие.

— Да, всё верно, — я прижимаюсь к полковнику плотнее, уткнувшись носом в его плечо.

Сейчас точно отключусь.

— А как же тот молодой человек, которого вы так грубо отправили восвояси?

Ну, зачем он заставляет меня напрягать мозги прямо сейчас?

— Не знаю, о ком вы, — бормочу я.

Вдруг мою тонкую одежду пронзает ледяной ветер, и я, поёжившись, лезу обниматься к куратору в поисках тепла.

— Нет, кадет, — меня достаточно резко отстраняют, отчего кажется, что я осталась один на один с этим сумасшедшим ветром. — Здесь вы сами. Я не смогу вас нести дальше.

Я с трудом разлепляю глаза, оглядываюсь. Мы только что выбрались из прохода на территорию Кадетского Корпуса, поэтому, чтобы попасть в свою комнату, нужно преодолеть тот непростой путь, которым я убегала из Крепости. Только сейчас, после отравления, ноги не идут, что уж говорить о прыжках. Живое воображение мигом рисует, как я срываюсь вниз со стены, лечу, а потом ломаю себе спину о камни, крошу череп. Нет. На сегодняшний вечер лимит опасностей, которые я могу выдержать, исчерпан.

Я ещё не до конца осознаю, что со мной произошло, но понимаю чётко: не будь со мной рядом мастера Ирэ, я бы умерла. Мои однокурсники решили бы, что я пьяна, дотащили бы меня до комнаты, уложили спать и не догадались бы позвать кого-нибудь. И я бы умерла, даже не успев понять этого.

Ещё я понимаю, что добраться до своей кровати без помощи полковника я не имею и шанса. А значит, мне придётся остаться здесь. И только от одной этой мысли моё сердце начинает биться в конвульсиях. В пещере — тёмный силуэт. И он пугает меня больше, чем моё несостоявшееся умерщвление сильнейшим ядом.

— Я не смогу пройти там, — я обхватываю себя за плечи, чтобы унять подступающий к горлу страх. — А если останусь здесь — замёрзну. Тогда вы пожалеете, что зря потратили на моё спасение свои силы и противоядие. Вы, кстати, что — всегда носите его с собой?

— Да уж, приходится, — произносит куратор, рассматривая меня. — Меня пытались отравить пятьдесят три раза. Чтобы выжить, я должен быть всегда наготове.

От полученной информации я даже перестаю дрожать:

— Пятьдесят три?! С ума сойти!

— Что вас удивляет, кадет? — в темноте не разглядишь точно, но я уверена, что Хаган Ирэ сейчас вскинул свою бровь, пересечённую тонким шрамом. — Я часто мешаю разным людям, так что мысль о моей смерти закономерно приходит в их головы.

— Просто я думала, что самым действенным способом покушения на вас должно было бы стать огнестрельное оружие…

— Сто восемьдесят четыре.

— …или нож, на крайний случай.

— Девяносто семь.

— Ого! — теперь я искренне восхищаюсь. — Как же вы живы до сих пор?

— Иногда сам задаюсь тем же вопросом, — качает головой полковник.

Мы ещё немного стоим молча. Хаган Ирэ отдыхает, прислонившись к камням, и, очевидно, размышляет, что делать с проблемной мной дальше. А я просто стараюсь не замёрзнуть и не уснуть.

— Мари, а что там внизу? — то, что он назвал меня сокращённым именем, смущает меня, поэтому на вопрос я отвечаю не сразу.

— Скала и старое крыло Крепости. Оно сразу за нашим, но ниже на несколько ярусов, — старательно припоминаю я. — Мы туда не ходим, там всё рушится. Ребята пробираются сверху по нему, когда покидают Крепость.

— Скажи, а ты смогла бы держаться за меня, пока я спущу нас вниз?

— Мастер, — я удивлённо смотрю на куратора. — Я очень постараюсь.

Я даже не пытаюсь скрыть облегчение и благодарность, которые испытываю. Мы оба понимаем, что сейчас для меня это единственный способ выжить.

— Получается, вы опять спасаете мою жизнь…

— Не забудьте об этом после, кадет, — его возвращение к официальному «кадет» меня несколько огорчает. — Влезайте мне на спину.