— Понял, что должно произойти, — мастер извлекает из ножен тесак, больше напоминавший короткий меч, чем нож. — Не мог же я вас оставить в беде. Тем более, сначала я решил, что это очередное покушение.

— А с каких пор у нас убийцы используют порталы? И как вы поняли, что именно должно произойти?

— Не используют, — мастер останавливается на расстоянии пары шагов и протягивает мне оружие. — Поэтому мне и стало интересно. А как понял… Я много читаю.

— Ммм, — я бережно беру нож за остриё, а потом быстро, чтобы меньше раздумывать, сжимаю лезвие в ладони, провожу по острым краям.

— Что вы делаете?! — мастер явно ожидал чего угодно, только не того, что я буду себя калечить, поэтому сразу же выдёргивает клинок из моих рук.

Нож оказался очень острым, кровь плотной струёй льётся на камни. Не трачу время на объяснения, изо всех сил прижимаю ладонь к неровному камню на стене и через мгновение с удовлетворением слышу знакомый скрежет.

— Но… — Хаган Ирэ выглядит растерянным, он переводит взгляд с открывшегося прохода на меня и обратно.

— Пойдёмте, мастер, — не без гордости я приглашаю полковника последовать за мной.

Должна признаться, я просто-таки наслаждаюсь собственным превосходством. Хоть в чём-то я лучше, чем эти самодовольные мужчины. И пусть я пока не понимаю причин происходящего, это не мешает мне радоваться.

Я засовываю руку в один из многочисленных скрытых в штанах карманов и достаю оттуда кусок светлой ткани, свёрнутый трубкой, который предназначается именно для таких случаев. Действуя одной рукой, я перевязываю кровоточащую ладонь. Куратор наблюдает, но помощи мне не предлагает, а просить самой я считаю выше своего достоинства.

Рана болит, но я стараюсь не показывать слабости. Это и вполовину не так больно, как переломанные рёбра.

— Кажется, Мари, я многого о вас не знаю, — полковник шагает в тёмный проём первым в очевидной попытке восстановить своё идейное лидерство на нашем скромном импровизированном собрании.

— Кажется, Хаган, вы ничего обо мне не знаете, — не удержавшись, в тон ему отвечаю я, — собственная небольшая победа придаёт мне сил и дерзости.

Куратор еле заметно дёргает плечом, но ничего не говорит насчёт моего фамильярного обращения.

Мы бредём в полной темноте, держась за поросшие мхом стены. Иногда я начинаю идти чуть более быстро и натыкаюсь на спину мастера Ирэ, а порой мне кажется, что я осталась в этом тёмном коридоре совсем одна. Куратор со мной не разговаривает, видимо, слишком погружен в свои мысли. Мне тоже есть во что погружаться. Я думаю о том, как быстро всё поменялось. Вокруг стало слишком много мужчин, которым в лучшем случае на меня плевать. Хотя если подумать, то вот тут как раз поменялось очень мало — после отлучения матери я стала единственной женщиной в нашем мужском семействе. И те мужчины, которые меня окружали всю жизнь, тоже не питали ко мне позитивных чувств. По крайней мере, именно так я чувствовала до того момента, как папенька не прислал мне Арана.

Моя жизнь наполнилась мрачными тёмными коридорами, древними легендами, всеобщим презрением и болью — душевной и физической. К обоим видам страданий я привыкла, но раньше подобное случалось со мной только в отчем доме и никогда в Крепости. А так всё хорошо начиналось! Я надеялась, что это будет самый лучший год в моей жизни. Лучшим он уже не станет, но, очевидно, что поменял этот год многое.

Я грустно вздыхаю и в ответ слышу короткий, явно задавленный смешок. Вот же гад! Ускоряю шаг и совершенно «случайно» наступаю куратору на пятку.

— Мари!

— Хаган!

— У вас однозначно имеются проблемы с субординацией, — едко сообщает мне полковник.

— Как и у вас, куратор, — мило улыбаюсь в темноту.

Я испытываю терпение легендарного полковника и получаю от этого поистине ни с чем не сравнимое удовольствие. Даже печальные мысли куда-то испарились, уступая место привычному мне азарту.

— Что вы имеете в виду? — он резко останавливается, я снова влетаю носом прямо в его спину.

35

— Ваше ко мне предвзятое отношение, — после недолгого раздумья я удовлетворённо жму плечами, подобрав фразу на границе допустимого.

В следующую секунду я влипаю спиной и затылком в холодный камень, чуть не вою от боли. Отработанным захватом мастер почти перекрывает мне воздух, надавив на горло предплечьем. Я вцепляюсь в его руку, пытаюсь освободиться, но не могу сдвинуть её и на миллиметр.

— По-вашему, я несправедлив к вам? — полковник находится слишком близко, мои нос, губы и щеки обдаёт его дыханием. — Пожалуй, вы правы.

Я судорожно хватаю ртом воздух, и тут же до моей скулы что-то дотрагивается, скользит к губе, сминает её. Палец! Зачем это? Что он собирается сделать? Пытаюсь убрать руку куратора, но мои слабые трепыхания жёстко пресечены.

— В моём подчинении были женщины, много, но ни одна из них, никто! не позволял вести себя со мной так, как ведёшь себя ты, — жёсткая щетина царапает мне кожу на щеке, а шёпот раздаётся у самого уха, отчего по шее бегут предательские мурашки. — Я понимаю, что ты маленькая, избалованная девчонка с кучей комплексов, и мне жалко тебя. Правда. Но готова ли ты оказаться правой? Что ты сделаешь, если я действительно к тебе предвзят?

— Мастер, отпустите, — сдавленно прошу я.

— Ну, чего же ты? Мне больше нравится, когда ты называешь меня Хаган.

Он чуть поднимает свою руку, заставляя меня вытянуть шею и стать на носочки, чтобы не задохнуться. Так похоже на то, что я уже когда-то переживала. И так по-другому.

— Так что, Мари? — выдыхает мужчина прямо в мои губы. — Что ты сделаешь?

Я будто бы инстинктивно перехватываю его дыхание, вдыхаю тот воздух, которым он мне позволяет дышать. И в какой-то момент я чувствую, как наши губы соприкасаются. Слишком интимно, чтобы быть правдой. Слишком коротко, чтобы быть чем-то большим. Так отчего же задыхаюсь? И почему мне кажется, что его дыхание срывается так же, как и моё?

Сердце стучит, как бешеное, мысли мечутся в голове стадом взбесившихся бизонов. Более дезорганизованной я не была даже тогда с Мериром. С досадой признаю, что полковник всё же сумел пробить мою защиту. Остаётся понять только, чего на самом деле он добивается. Зачем это представление?

В том, что это представление, я перестаю сомневаться сразу после того, как понимаю, что мастер не ждёт продолжения. Несмотря на то что сама ситуация достаточно волнующая с точки зрения моего задетого самолюбия, я понимаю, что пока Хаган Ирэ не сделал ничего такого, что заставило бы меня всерьёз его опасаться. В целом, все его прикосновения даже можно назвать целомудренными. А значит, он играет. Только вот, во что?

Когда в темноте ваших губ почти касаются губы другого человека, у вас есть всего два выхода. Я выбираю тот, что кажется мне более рациональным и правильным в этой ситуации, — я не шевелюсь.

Проходит, наверное, не меньше минуты, прежде чем куратор отпускает меня. Воздух врывается в многострадальные лёгкие, отдаваясь болью в незаживших рёбрах и заставляя закашляться.

— Простите, что жёстко, кадет, — мастер Ирэ придерживает меня за предплечье. — Но вы должны понимать — я отношусь к вам так, как вы сами себя позиционируете в общении со мной. Если вы женщина, решающая свои внутренние проблемы флиртом, то я отношусь к вам, как к такой женщине. Если вы будущий специалист, для которого важнее всего не собственная половая принадлежность, а личные достижения, то как к будущему специалисту я и буду к вам относиться. Я не считаю, что одна из этих ролей чем-то хуже, чем другая. Но они всё же разнятся. И какая роль устраивает лично вас?

— Я…

— Не нужно мне сейчас отвечать, Мари, — голос куратора звучит звонче, чем обычно. Похоже, он тоже взволнован. — Решите это для себя, а я сам всё пойму.

Хаган Ирэ коротко сжимает моё запястье и отходит, словно ничего и не было. Я плетусь следом, раздавленная не столько его поступком, сколько его речью. К горлу подкатывает ощущение нереальности происходящего. Всё неправильно. Так быть не должно. Или именно так мне и надо? Что я делала все эти годы в Крепости? Доказывала папенькину правоту? Всё верно, я не специалист, я женщина, которую выдадут замуж сразу по окончании учебного года. Слабое звено. Так говорил Мерир, так говорили Аэрт, Хаган Ирэ. И это чистая правда. Создала для себя иллюзию, что я чего-то стою, а на самом деле просто выбрала самый простой путь — манипуляций, лжи и подавления, путь женщины, которую никогда не пустят в мир мужчин. Я так хорошо знаю каждый камушек на этой дороге, каждую ямку… Другие пути сложнее, да, но они не ведут обратно домой. Куда угодно, только не домой. Так почему же я не поняла, что важнее то, куда ты идёшь, а не то, как ты идёшь?