И что же ей теперь с ним делать? Не с отцом, о нем она подумает попозже. С Дариэлом-то… Даром. Она ведь что-то ему должна? Полкоролевства или хотя бы свое сердце? Ада не привыкла разбрасываться ни тем, ни другим. А он ещё и поцеловал её. Украл первый поцелуй принцессы, обещанный кому-то другому. Самовольно ворвался в её мир и настолько раздразнил душу, что та пробудила тело.

Причем выглядит-то северный принц скромно. И еще тогда, в прежние годы, был похож на забитого птенца, Ада помнит наверняка, как об этом подумала тогда, очень давно… С ней в те времена еще пытался заигрывать старший сын короля Идвига, её ровесник, чье имя, в отличие от Дара, Ада забыла. Приходилось от него прятаться. Давать отпор Ада тогда еще не умела.

Что же теперь делать, кто-нибудь объяснит?

Только и оставалось, что методично опустошать корзинку. За размышлениями еда начала как-то быстро заканчиваться. Как же Ада вообще выжила, десять лет не питаясь? И ведь нисколько не потеряла в объемах. Хотя, конечно, ей не то чтобы было, что терять…

Когда угощений не осталось, она всё же решила прогуляться. Недалеко, правда, ушла – сделала несколько шагов по комнате. Обнаружила дверцу в личную умывальню и пару сменных платьев в шкафу. Её ждали. Ждали всё это время. А она теперь хмурится и твердит, что предпочла бы не просыпаться.

В конце концов Ада вернулась на кровать. Прислонилась к спинке, держа глаза широко открытыми.

За окном вовсю припекало солнце. Но на улицу не хотелось.

И долго она просидит так? Обед ведь скоро…

Не успела Ада вдоволь пострадать по этому поводу, как в дверь ее комнаты кто-то постучал – тихо и неуверенно.

– Войдите, – отозвалась принцесса.

И из коридора выглянул Тот Самый, ее несчастный спаситель.

***

Ученым в своих каморках делать нечего. Это известно наверняка. Сидят целыми днями, копошатся в бумагах, архивы перебирают по сотне раз. Тратят деньги казны, короче говоря. Создают подобие деятельности. От которой польза есть раз в десятилетие, когда кто-нибудь, молодой и еще не разочаровавшийся в жизни, заявится и что-нибудь сделает умное, то, до чего никто еще не додумался (в основном потому, что даже не пытался).

А еще каждый год они выпускают книжки (на деньги казны, конечно же). Придумывают новые слова. И словосочетания. Очень давнишняя приятельница Риччи как-то подарила фее один такой сборничек. Спасибо, что подписывать не стала, хотя могла – сама участвовала в его создании.

И был там такой термин – “боязнь белого листа”. А потом еще полстраницы объяснений. Это состояние, когда… И так далее, лишь бы нагнать объем. Сводилось все вот к чему: боязнь белого листа – это когда ты имеешь все возможности (и силы, и время, и настроение), чтобы излить свои мысли на бумагу, но в последний момент останавливаешься, не решаясь запачкать ее чернилами.

У Риччи лист был не белым – желтоватым. Хороший лист. Плотный, чуть шероховатый на ощупь – чернила по такому не размазываются, рука не скользит. Тоже с денег казны приобретенный, заметим между строк… А чернила-то!.. Чернила высококачественные, черные, как сама ночь; и уж как скрипит, как движется вдоль невидимых линий перо … поблескивает свободная от плена черноты часть, деревянный корпус ласково ложится на пальцы…

Казалось бы, твори себе в удовольствие.

Но некто уже натворил, так что Риччи сейчас ни слова не могла из себя выдавить.

Она должна написать письмо королю Светославии.

Клятв не давала, спасибо и на том, и всё же заверила, что будет сообщать его величеству обо всех изменениях. И первый год даже сообщала едва ли не еженедельно. А потом король перестал отвечать на письма, но продолжил отправлять деньги на содержание дворца. И Риччи стала писать не раньше, чем раз в полгода, лишь чтобы только отчитаться о расходах.

И вот, пожалуйста.

Изменение, определенно, произошло. Нужно написать письмо как можно скорее. Отдать его Ниилу. Пусть бежит до деревни, ищет гонца. Долго ли ему осталось бегать? Или совсем скоро вернется на свои городские улочки, продолжит караулить рассветы?..

Ваше, понимаете ли, величество.

Хорошо…

С пера легко соскользнули первые слова.

«Ваше Величество!

Спешу сообщить вам известие, которое наверняка вас воодушевит.

Сегодняшним числом, рано утром, принцесса Аделин…»

Риччи задумалась. С дорогого, качественно пера неожиданно соскользнула жирная капля. Письмо было испорчено. Скомкав листок, Риччи бросила его куда-то в угол. Когда-то ей доводилось по несколько дней жить у одного поэта, и делал он точно так же. Раньше он был довольно известен – как среди молодёжи, так и среди людей постарше. Наверное, потому что писал на темы, близкие всем возрастам; и писал так, что каждый в его строчках мог обнаружить нечто своё. Однако последние лет восемь об этом поэте ничего не было слышно. Вскоре после того, как уснула Аделин, издательство выпустило его сборник стихов, и этот сборник, неожиданно для всех поэтовых почитателей, стал последним. Надо будет написать ему, спросить, как поживают стихи. Если он, конечно, вспомнит, кто такая Риччи. Ибо он от недостатка общения никогда не страдал. Каждый день с кем-то знакомился, а с кем-то прощался. Тут легко все имена позабыть и перепутать.

Сначала, правда, было бы неплохо письмо королю закончить… Точнее, начать новое.

Нет, и все же – кто сообщает такое в письмах? Тут вслух-то не объяснишь всех деталей, хотя по ходу рассказа собеседник может задать уточняющие вопросы. Как же это описать на бумаге? А лично тоже не приедешь, иначе гости дворца и его местные обитатели тут погром устроят. И Ниила не отправишь. Ниил еще и сам не знает ничего.

«Ваше Величество! Спешу сообщить вам известие, которое наверняка вас воодушевит. Сегодняшним числом, рано утром, принцесса Аделин была пробуждена ото сна, то есть, другими словами, проклятие снято. Принцесса чувствует себя удовлетворительно, пытается осознать происходящее. Все подробности сообщу позже».

Ну и когда это позже наступит?

И нужно ли писать о Даре?

Какая же гадость эти письма! Это же как надо было не любить человечество, чтобы их придумать. С другой стороны, только письма и книги спасали Риччи все эти десять лет заточения. Только так она могла (точнее, позволяла себе) удерживать связь с миром. Когда становилось совсем невмоготу, фея совершала короткие вылазки: по своему ли королевству, по соседнему. Их было немного – хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать. И каждая такая вылазка имела определенный смысл. А те, что изначально планировались бессмысленными, развлекательными, оканчивались знакомством с теми, кто сейчас помогает Ричиэлле, верой и правдой служа Дворцу роз.

А к королю так просто тоже не попадешь. Исключения никому не полагаются: ни высокородным гостям, ни даже семье. Ада, помнится, давным-давно жаловалась: отец не может найти время даже на собственную дочь.

«Несколько дней, – продолжила Риччи, – принцессе следует еще побыть во дворце и прийти в себя. Затем».

И что же будет затем? Если король и давал какие-нибудь указания, то по прошествии лет они забылись.

К первому скомканному листу бумаги присоединился второй. Риччи достала из стопки третий, еще не тронутый. Перо запорхало над ним быстро-быстро (и, пожалуйста, – никаких боязней).

«Ну, здравствуй, Гриф! Это Ричиэлла. Риччи. Много лет назад мы с тобой пересекались – вспомнишь ли? А если скажу, что фея – вспомнишь? Не та, что была, юная и прекрасная, но всё еще фея.

Что значит имя твое на этот раз, Гриф? Какой период жизни у тебя сейчас: Птица, Музыка или Тайна? Могла напутать или упустить что-то. Но, надеюсь, сильно не ошиблась. Запомнилось, видишь? Красивая теория. Не удивлюсь, если тебе предлагали обратиться в лечебницу. И если ты не обратился.

Если не ошибаюсь, впервые мы с тобой встретились двадцать пять лет назад, вскоре после того, как я стала заезжать в Лирию чаще, чем во все остальные города… А в последний раз – десятилетие назад, незадолго до того, как я отправилась выполнять клятву. Для нас, фей, двадцать пять лет – это не так уж много, а десять тем более (хотя, признаюсь, достаточно событий случилось в моей жизни). Но вот ты… Ты наверняка уже тоже не так молод и обворожителен, как в те годы. Признавайся, Гриф – Гриф ли ты вообще сейчас? Давно о тебе не слышала.