– Да. – Человек в шляпе приподнял свое канотье в знак согласия. – Поговорить о физической сути – о пространстве и о времени, об атомах, электронах, квантах, волнах вероятностей.

– Потому что человек так же неисчерпаем, как атом, – сказал бородатый.

Нестор задумался над сказанным и думал так долго, что спустился почти до самого низа.

Пора было спешить. Он привычным образом перемахнул через балюстраду. Не получилось, и тогда перебрался боком – как-то переполз к идущему вверх эскалатору.

«Надо будет добавить в слово еще одно эль, чтоб скользило. Вот так – баллюстрада, – подумал он. – Легче будет перебираться».

Нестору вспоминался один фильм. Там человек – не старый еще, но в возрасте – влюбляется в молодую девушку. Собственно, даже не влюбляется, но в нем возникает странное и необъяснимое желание. Он хочет положить руку на ее колено. Желание имеет силу мании, хотя и вполне безобидной.

С девушкой этот человек видится ежедневно – кажется, у них какое-то общее место отдыха. И вот они встречаются то за завтраком, то на пляже, то на прогулке (пляж и прогулки, впрочем, существовали только в предположении, да и в совместном завтраке Нестор не был уверен – в памяти у него осталась только финальная сцена фильма: легкий дачный столик в тени большого куста, может быть – куста сирени, но время цветения, наверное, уже миновало, два, опять же легких, стульчика, на которых сидят человек и девушка – не за столом, но вблизи, и он, маньяк этакий, наконец добивается своей цели – его рука на ее колене).

Нестор вспоминал этот фильм, потому что сам томился тем же желаньем, когда сидел на одной ступеньке с Лилей.

Он снимал с ее маленькой ноги туфлю и держал ее босую ногу в ладонях, но ему хотелось большего.

Иногда он проводил по ноге кончиками пальцев, и Лиля поджимала ногу, словно от щекотки, да это и была щекотка.

Он держал ногу в ладонях, и это была совсем настоящая нога, обладающая телесной плотностью, и тонкие косточки были под кожей в нужных местах. Нестор владел ею короткое время и отпускал на волю.

А подняться выше, к колену, никак не решался.

Человек из фильма, обозначим его инициалами Б. M. (что может означать Борис Михайлович, хотя в фильме его звали, наверное, иначе, или Боб Миллер, или Бони М, или попросту БенджаМин), не знал, как добиться желаемого. Нестор тоже не знал бы на его месте. Но Бони М все-таки смог справиться со своей проблемой – нашел способ.

У девушки был друг, к которому Б. М. (безобидный маньяк), естественно, ревновал, но которого и использовал с коварством, достойным лучшего применения. Этот друг иногда уезжал по своим делам в город, и Бенджамину на этой почве удалось сплести интригу, результатом которой было то, что девушка стала подозревать своего друга в неверности.

В критический момент (кажется, друг не приехал, как ожидалось, с вечерним рейсом автобуса или вообще остался в городе на ночь) Бенджамин оказался рядом с девушкой. Они сидели на складных тех самых стульчиках у куста нецветущей сирени, у столика летнего. И девушка плакала, а Бенджамин утешал ее. И естественным образом наступил момент, когда он положил руку девушке на колено и держал там какое-то время, поглаживая.

Главное, думал Нестор, добиться естественности момента. Но естественность была не той вещью, которой можно было добиться, для нее следовало создавать условия. Нестор думал рассказать Лиле про фильм – представлял, как рассказывает. А в ходе рассказа, может быть, естественным образом и возник бы момент, когда рука на ее колене была бы, что называется, в тему и к месту. Но разговор всегда тек в свою – другую сторону, и повода для естественного момента не возникало.

Нестор сомневался, достиг ли безобидный маньяк Бенджамин в полной мере того, что хотел, удовлетворил ли он вполне свою манию. Могло случиться, что, получив малое, он захотел бы большего или устремился бы к повторению эпизода. Более того, в стремлении своем он мог превратиться в законченного маньяка, тронувшегося на женских коленках, – не такого уж безобидного. Нестор представил, как в темной аллее парка этот маньяк подсаживается к одинокой девушке, читающей книгу на скамейке, или к молодой женщине с детской коляской, на этой же скамейке сидящей. Он сидит и смотрит куда-то вдаль пустым неподвижным взглядом и, продолжая смотреть, медленно кладет руку девушке на колено. У него, Бенджамина, есть некая мрачная харизма, и девушка не в силах сопротивляться, цепенея, словно под гипнозом. А левую руку (та, что лежит на коленке у девушки, – это правая) Бенджамин устраивает на колене молодой мамаши.

А есть еще вариант, когда маньяк Бенджамин специализируется на том, что трогает девушек за коленки в толпе – в метро или в тесном автобусе. Такой маньяк должен быть обязательно низкого роста, с длинными руками. Нестор представил его в шляпе и с бородой, хотя в этом был уже перебор: как говорится, тут что-нибудь одно – либо борода, либо шляпа.

Шляпа у Бенджамина была круглая с узкими загнутыми полями, а в другом варианте – широкая соломенная.

Это был фильм, сон, случайная встреча или прочитанная книга – что-нибудь из того, что оставляет след в памяти.

И там был человек. Это был не тот человек, который стоял на ступеньке (хотя какая-то ступенька, возможно, и была где-то рядом). И он был не маньяк (хотя с натяжкой можно было считать, что он подвержен своего рода мании).

Человек глядел в корень слов. Слова должны соответствовать заложенному в них значению, считал человек и был в этом уверен.

Ему было понятно, что педагог для детей – это то же самое, что демагог для народа.

Что детей надо любить, поэтому педагог должен быть педофилом (и не надо присваивать слову «педофил» не свойственное, не проистекающее из корня значение).

А демократия – это вообще неизвестно что. Мнимое слово, которое не обозначает ничего реального и придумано, чтобы дурачить тот самый демос, у которого власти нет и никогда не было.

А у кого тогда власть? Человек задумывался. Он смотрел, поднимая взгляд, и не видел в верхах реальной властной фигуры. Наверное, настоящая власть должна быть скрытой, думал он. «Криптос» – скрытый, – криптократия, вот должно быть правильное слово. Еще были слова «ксенократия» от «ксенос» – чужой, и «клептократия». В мрачном состоянии духа человек готов был видеть в них реальные механизмы власти. Они даже могли мирно сосуществовать – все три «К» в своеобразной гармонии. За красивой вывеской с надписью «демократия». Так иногда думал человек.

Еще он думал о демагоге и педагоге. Чтобы слова стояли в правильном отношении друг к другу, нужно было подправить их ложные, не проистекающие из корня значения. Хотя человек не знал: педагог должен равняться по образцу демагога, или демагог сделать шаг педагогу навстречу. Или оба они должны сойтись в некоторой равноудаленной точке.

Но детей педагогу надо любить – это безусловно.

Из другой области человеку не давало покоя слово «атом».

Со школьной скамьи он знал, что по-гречески «атом» означает «неделимый». Когда-то это было правдой, но времена прошли, и слово потеряло свое, проистекающее из корня значение.

Истинными атомами сейчас являются электроны, протоны и другие элементарные частицы. Против слова «элементарный» у человека пока не было возражений.

А со словом «квант» выходила совсем другая история. Вроде бы слово должно обозначать некую неделимую сущность, но quantum на латыни – это всего лишь «сколько». Сколько вешать граммов? Сколько надо, столько и взвесим.

Отсюда следует, что квантовая механика должна, по справедливости, сменить название. Начиная со слова «механика» – потому что на построение каких таких машин-механизмов рассчитана эта теория? Никаких машин в перспективе не просматривается, разве что в очень отдаленной перспективе. Не механика, значит, а физика.

Теперь нужно было разобраться со словом «квант». Его можно заменить словом «атом», но оно уже занято. Слово «индивид» подошло бы по своей корневой сущности, но ему хорошо на его собственном месте. А может быть, и незачем искать смысла на стороне, за пределами родного языка. «Физика неделимых» – почему нет? – хорошо выглядит на вес, и на ощупь солидно.