Человек с бородой отбросил в сторону свою белую трость, она упала как стеклянная и разбилась со звоном.

«Это сигнал мобильника, – вспомнил Нестор, – а я, значит, сплю».

– А то, – сказал человек в шляпе, он же лысый.

Нестор открыл глаза, но мог бы и не открывать, потому что все равно остался сидеть на ступеньках, ведущих вниз.

Человек с бородой налил всем еще пенной.

В руке у Нестора появился бутерброд.

«Странно, – подумал Нестор, откусывая от бутерброда, – я не думал, что во сне можно ощущать вкус и запах. И вообще, как-то оно все до неправдоподобия реально».

– Что ты можешь знать о снах? – улыбнулся человек в шляпе.

– Я вижу их каждую ночь.

– Но ты не можешь знать того, что действительно видел ночью, ты знаешь только то, что вспомнил в момент пробуждения. А между тем и этим лежит большая разница, могу тебя уверить.

– Почему?

– Помнишь историю про человека, которому, когда он спал, на шею упало полотенце, и от этого он проснулся? Или, может быть, кто-то прикоснулся к его шее. Он увидел сон, как его судили, вели на казнь, отрубили голову. Тема сна была вызвана прикосновением к шее, но от этого же прикосновения человек и проснулся. Отсюда следует, что либо весь сон, наполненный событиями, был просмотрен в одно мгновение (невероятное ускорение времени), либо что картина сна создавалась уже после пробуждения в процессе как бы воспоминания. И именно этот второй вариант имеет место в нашей, так сказать, повседневности – то есть те сны, о которых мы днем думаем, что видели их ночью, на самом деле выросли в нашем сознании уже после пробуждения. И слово «видели», – человек усмехнулся, – тут не на своем месте. Правильнее было бы говорить «мы вспомнили».

– А тебе не кажется, что слово «мы» тут не на своем месте? – в свою очередь усмехнулся Нестор.

– То есть как? – человек сделал вид, что не понял.

– Мы – это, по крайней мере, ты и я, – сказал Нестор. – А ты ведь не будешь утверждать, что видишь сны по ночам. И что что-то там вспоминаешь днем после пробуждения. И вообще, кто ты такой? А может быть – что такое?

– Не будем переходить на личности. Хочешь сказать, что я – часть твоего сна? Допустим. Но я спорю с тобой, следовательно, мыслю. Мыслю, следовательно, существую.

– Хорошо, – сказал Нестор, – но эта история про сон с отрубанием головы, по-моему, единственная в своем роде. Так что, скорее всего, она кем-то удачно придумана.

– Не имеет значения, – возразил человек в шляпе. – Согласись, что когда ты спишь, ты видишь то, чего нет, и это сон одного рода – истинный, скажем так, сон, а когда ты проснулся, ты вспоминаешь то, чего не было, – и это сон другого рода. Между ними – разница, и об истинных снах ты, когда бодрствуешь, не можешь иметь понятия.

– А почему после пробуждения я не могу вспомнить действительный снившийся мне сон?

– Потому что ничто не обязывает тебя вспоминать что-либо действительное. Никто не поправляет тебя, если ты ошибся, вспоминая. Потому что изначального образца нет, с которым ты мог бы сравнить возникший в твоей сонной голове образ. Вот ты видел шляпу на моей голове, у меня ведь была шляпа?

– Ты с самого начала был человек в шляпе, – согласился Нестор.

– В треугольной? – спросил человек.

– Ты же не Наполеон, – возразил Нестор.

– Правильно, трудно ожидать встретить Наполеона на эскалаторе метро. Поэтому и шляпа у человека, которого ты встретил на эскалаторе, не может быть треугольной – ведь так?

– Это была круглая шляпа, – сказал Нестор, – круглая фетровая шляпа.

– Синяя?

– Да, темно-синяя, – согласился Нестор.

– А может быть, зеленая?

– Я помню, что синяя, – сказал Нестор.

– Ты это помнишь, или тебе снится, что ты это помнишь?

– А какая разница?

– Никакой, потому что и так и этак, та шляпа, которую ты якобы вспоминаешь, может не иметь ничего общего с той, которая была на самом деле.

– А есть ли тогда это «на самом деле»?

– Может быть, и нет. – Человек в шляпе засмеялся. И замолчал. Стал слышен кашель людей на идущем вверх эскалаторе. Кто-то кашлял особенно надрывно и долго, уплывая голосом вверх.

– Может быть, – повторил человек, – но вопрос нужно решить. Ты ведь не думаешь, что мы можем обсуждать его вечно. Время уже близко. – Он показал взглядом вниз, там красные отблески метались по потолку и стенам. Слышался скрип и скрежет. Что-то грохнуло, будто уронили пустую бочку.

Недописанное слово из трех букв снова появилось на панели перед глазами Нестора и какое-то время плыло рядом.

Нестор смотрел. В руке у него оказался фломастер, кривой и черный, и он дописал недостающую букву. Слово исчезло.

– Не отвлекайся, – сказал человек в шляпе, – это тебе не поможет.

«Не кладите пальцы под поручни», – сказал голос из репродуктора.

Снова раздался звон стеклянной палочки о стеклянный край чего-то. Внизу грохотало, словно пустую бочку пинали ногами.

– Время, время, – торопил неизвестно куда человек в шляпе, или, может быть, правильнее было называть его «человек без шляпы», потому что шляпу он отбросил в сторону пять стеклянных звонков тому назад, и она улетела, крутясь, – улетела, имея вид наполеоновской треуголки, что стало возможным, после того как слово «треуголка» было введено в круг внимания.

Вслух человек говорил «Время», а про себя бормотал цифры, переходя с прямого счета на обратный.

Внизу двадцать пар сапог пинали пустую бочку. Кто-то ударил в таз – наверное, медный.

– Пять-четыре, – повторял Нестор за человеком, – три-два-один, – а потом прыгнул.

Нестор прыгнул легко, словно взлетел. Даже не привстав со ступеньки, на которой сидел. Перемахнул через балюстраду и приземлился на лестнице соседнего эскалатора, идущего вверх.

«Молодой человек, вернитесь обратно», – сказал строгий голос из репродуктора. Голос был женский.

Люди кашляли, стоящие выше и ниже, и Нестор тоже закашлялся.

«Вас снимает скрытая камера», – сказал голос из репродуктора.

Нестор прислушался, ожидая услышать стеклянный звук какого-нибудь колокольчика, и тут же услышал.

– Да, – откашлявшись, произнесло неопределенное лицо женского пола, – так и каждый хотел бы перелезть на ту сторону, где лучше.

Нестор сосредоточился взглядом. Это была старуха в черном.

– И что будет, если каждый, кто захочет, начнет перелезать куда ему вздумается? – сказала старуха.

И все стоящие рядом с осуждением посмотрели на Нестора, а один даже показал ему руку с оттопыренным средним пальцем (наверное, иностранец).

Нестор стал пробираться наверх, протискиваясь между людей.

– Куда торопишься, молодой человек, все там будем, – сказала старуха. Та самая, а может быть, уже другая.

Наверху Нестора уже ждали два полицейских – нет, два милиционера. Слово «милиционер» было ближе, можно сказать роднее, как часть утраченного культурного достояния. Розовые овалы лиц под козырьками фуражек. Револьвер желт – так надо. Погоны, аксельбанты и прочие атрибуты. Блестящие пряжки на ремнях. Пряжки вместе с ремнями, впрочем, исчезли, когда Нестор вгляделся, – кажется, они не входили в милицейскую форму.

– Этот? – спросил один другого.

– Этот, – ответил другой.

Они взяли Нестора под руки и, проведя вокруг ограждения, поставили на ленту эскалатора, ведущего вниз.

«Добро пожаловать», – сказал голос из репродуктора.

Это был женский знакомый голос.

На соседнем эскалаторе поднимающиеся наверх люди чихали, сморкались и вытирали слезы. У них были большие носовые платки – голубые, розовые и в клеточку.

«Наверное, это газовая атака там внизу, слезоточивый какой-нибудь газ – сирень-черемуха», – подумал Нестор. Он разбежался (каким-то образом ему удалось правильно разбежаться) и прыгнул.

Приземлился, спружинив ногами.

Вокруг стояли и причитали старухи, одетые в черное.