Маргарет тихонько высвободила свою руку из ладони жениха и, глядя ему в глаза, спросила дрожащим голосом:

— Джек, вы все такие?

— Какие?

— Значит, достаточно хорошенькой девушке пококетничать, и вы забываете долг, годы совместной жизни, разрушаете все?

— Но не в том случае, если жена такая, как ты, моя дорогая.

— Правда?

— Правда!

Она сама взяла его за руку.

— Джек, обещай, что между нами не будет ничего низкого и уродливого!

— Обещаю, Маргарет.

***

Вильям Хелли рано кончил свой рабочий день, обойдясь без перерыва на обед, выпил лишь чашку чая на краешке своего рабочего стола. Таким образом, уже в шесть часов он мог уйти из магазина ювелирных изделий, где проработал двадцать лет, чтобы заняться дополнительной работой, которая позволяла ему справиться с затратами, связанными с болезнью жены. Заботясь о своем здоровье, в любое время года он проделывал пешком путь до рыбного магазина на Лауа-Томас-стрит, в котором мистер Хобсон поджидал его каждый вечер, чтобы привести в порядок счета. Оттуда он шел пообедать в «Лионский ресторан» на Оксфорд-стрит, а уж потом отправлялся в «Еловую шишку», чтобы просидеть там до конца вечера. Так, будучи человеком практичным и уравновешенным, от ювелирных изделий он переходил к рыбе, которая для него была лишена запаха, а представляла собой лишь цифры; он любил эти строгие колонки цифр, в которых его внимательный и натренированный глаз находил малейшую ошибку, подмечал самую незначительную неточность.

Своей худобой, узким, хорошо пригнанным костюмом и строгим лицом квакера мистер Джекобас Хобсон был похож на персонажа из произведений Диккенса. Хелли показалось, что в этот вечер - хозяин рыбного магазина был менее приветлив, чем обычно. Хелли знал, что Хобсон больше всего ценил пунктуальность, и подумал, что его нахмуренный вид свидетельствует о том, что он не простил ему позавчерашнего опоздания, когда Хелли вовремя не закончил ежедневные счета в своем магазине. Он счел необходимым напомнить о случившемся.

— Мистер Хобсон, сегодня я бы хотел не уходить до тех пор, пока не приведу в порядок все бухгалтерские книги.

— Буду вам очень признателен, мистер Хелли. Я не люблю, когда что-нибудь остается недоделанным: так в деле начинается упадок. Мой отец, Джон Хобсон, мне повторял это много раз, и сейчас, после пятнадцати лет работы, я по опыту знаю, что это так.

Пока-Хелли устраивался за столом и открывал книги, Хобсон внимательно смотрел на него, а эксперт-бухгалтер недоумевал: что бы это могло значить?

— Мистер Хелли... Я очень смущен... шокирован, но должен вам сказать... я получил письмо от вашей жены, миссис Хелли…

Бухгалтер, несмотря на свою сдержанность, не смог скрыть удивления.

— Амелия вам написала? Но почему вам?

— Я тоже задал себе этот вопрос, получив это письмо... Она объясняет это тем, что ценит мою респектабельность и уважение к добропорядочности. Короче, миссис Хелли просит осведомить ее по вопросу, который меня удивляет и возмущает. Извините, что я говорю немного резко, но ваша жена не убеждена в ваших прочных моральных устоях.

— Что-что?

— Это ее мнение, а не мое. Миссис Хелли просит сообщить ей, если я знаю, не было ли у вас в ее отсутствие... незаконной привязанности?

— Амелия всегда была ревнивой, а болезнь усугубила этот недостаток. Там, вдалеке от меня, у неё развилось большое воображение. К счастью, через две недели она возвращается, но совместная жизнь будет нелегкой.

— Представляю. Но вы, мистер Хелли,— человек долга, вы обещали перед Богом… в радости и в беде...

***

В доках снова наступил ночной покой. Стефен Морис с трудом держался на ногах. От голода у него кружилась голова. Вот уже пятьдесят часов он ничего не ел. Внезапно он отказался от всякой борьбы. В его мозгу был лишь отсвет прошлого. Он забыл Филлис, рану у неё на шее, полицейских, которые его искали. У него было лишь одно желание: еще раз увидеть Глэдис перед тем, как его бросят в тюрьму, остальное ему безразлично. Он встал, запахнул пальто и неуверенным шагом направился домой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

«У Тима» Дора ждала, чтобы пришел кто-нибудь из ее друзей и предложил ей выпить рюмочку. Обычно она любила это время, когда спускалась ночь: люди заполняли улицы, повсюду светились огни, а кое-где ложились тени, и можно было вообразить такое, отчего мурашки бегали по коже. Лондонские девушки с ужасом и замиранием сердца вспоминали Джека-Потрошителя, легенду о нем передавали от поколения поколению. В этот вечер Дора была не в ударе. Впрочем, она хорошо выспалась и недолго позировала художнику, который изображал ее в обнаженном виде, как олицетворение Темзы. Она надеялась, что «У Тима», в привычной обстановке, к ней вернется хорошее настроение, но не могла помешать себе думать о Филлис. Почему убили ее подругу? Кому она помешала? Какую же песню насвистывал человек, которого она встретила на лестнице? С того, момента, как проснулась, она пыталась вспомнить мелодию, которую часто слышала в детстве, под которую ее убаюкивали, когда она не могла заснуть, и успокаивали, когда ей было больно. У неё даже разболелась голова. Лучше было бы лечь спать; может быть, ей удастся быстро заснуть? Но она знала, что не сможет заснуть. Как только она очутится в комнате одна, к ней явится тень Филлис. И вдруг в голову ей пришла мысль: а что, если этот человек догадывается, что она запомнила его, если он ее ищет, чтобы убить и заставить замолчать навсегда? Она инстинктивно поднесла руку к горлу и чуть не закричала, представив себе нож, о котором писали в газетах. Нет, нет, если она и вспомнит эту песню, она ничего не скажет, честное слово! Да, но как он узнает, что она не хочет говорить? Что она не пойдёт в Скотланд-Ярд? Она теряла голову. Не было никакого выхода. Все-таки нужно вспомнить название песни и скорее сказать его толстому полицейскому. Тогда он ее защитит. Ей казалось, что она видела в фильмах, как иногда свидетелей оставляют в тюрьме, чтобы защитить от преступника, еще гуляющего на свободе. Она попросит, чтобы ее заперли в камере на крепкий засов, а у дверей поставили полицейского. Ода будет в безопасности, никто ее не тронет. Только сначала нужно вспомнить, что же это была за песня, иначе полицейские не захотят ее прятать, а тот ходит поблизости со своим ножом. Дора пыхтела от усилия, вспоминая давно слышанную песню; Напрасно. Какой-то парень, войдя в кафе, непринужденно бросил:

— Выпьешь рюмочку, дорогуша?

Но она так взглянула на него, что он отпрянул. Господи! Как у неё болит голова!.. Как будто сверло вонзилось в темя. Она закрыла глаза и чуть не застонала, а тут еще кто-то включил радио. Больше она не могла вынести, встала, подошла к стойке и спросила Генри, бармена, нет ли у него таблетки аспирина. Она запивала таблетку водой, когда вдруг замерла со стаканом в руке, вытаращив глаза и не веря своим ушам: по радио передавали песню, которую она вспоминала! И в то время, когда она слушала музыку, в памяти возникали слова. Наконец-то! Радость переполняла ее. Спасена! Ее не постигнет участь Филлис! Все в порядке! Все в порядке! В памяти всплыла мужественная женщина, поставившая ее на ноги там, в Девоне. Теперь она вспомнила всю песенку целиком, даже название. Она так сильно стукнула стаканом по стойке, что бармен бросился к ней:

— Что с вами, мисс Дора?

— Наконец-то! Я вспомнила!

Он удивленно, с некоторым беспокойством посмотрел на неё. Вроде не пьяная. Он не хотел, чтобы «У Тима» был скандал.

— Что... вспомнили?

— Вы не поймете, Генри! Скажите, как скорее всего добраться до Скотланд-Ярда?

Генри открыл рот от изумления. До Ярда? Что этой чокнутой было нужно в Ярде? Он был бы не больше удивлен, если бы она спросила, как скорее добраться до казарм Конной гвардии.

— Но, мисс Дора, в такой час...

— Это мое дело! Вы можете мне сказать?