Но нет худа без добра. Со злости, или же ещё чем вдохновляясь, я отлично поработал на своё финансовое положение. Были заключены контракты со многими венецианскими купцами, большей частью будет доставлено в Херсон вино и шерсть, а ещё коровы. Можно было стекло ещё… но тут вышла заминка, о чём позже.

— Синьор Сперанский, отчего же вы столь невеселы? Может, наше соглашение в чём-то вас не устраивает? Жаль, что вы не можете прислать своего стряпчего, он бы вас убедил, что договор, скорее, мне не выгоден, а вот вам более чем, — сказал Лучано Муранди.

— Мой друг, без ложной скромности, но я один из ведущих стряпчих, юристов, России. — я улыбнулся.

Может так быть, что я самый лучший юрист всего этого мира. Уже то, что я знаю, куда приведёт принятие тех или иных норм права, многого стоит.

— Наши отношения развиваются столь стремительно, что я не успеваю собрать о вас достаточно информации. Да и делать это из Венеции крайне проблематично, — Лучано отзеркалил улыбку.

— А можно, чтобы он не пел, или это обязательно? — спросил я, указывая на гондольера, чья песня про любовь не только выбивалась из контекста встречи двух мужчин, но и просто не позволяла нормально поговорить.

Может, через двести двадцать лет песня гондольера о любви, в то время как в гондоле будут сидеть два похожих на мужчин существа, и будет звучать иными радужными красками, но сейчас мне было просто противно.

Лучано лишь махнул рукой, и песня стихла, а сам кормчий сконцентрировался только на своей непосредственной работе.

— Мой друг, я никому этого не говорил, но вы мой партнёр, вы должны знать, тем более, что я уже владею долей вашей компании. Переводите все свои активы из Венеции. Лучше это сделать в Россию, но я понимаю, что она далеко, она страшна. Тогда подумайте о Мальте. Думаю, что этот остров мы будем защищать до последнего. А сколь стал огромен русский флот, вы уже убедились, — сказал я и получил немало скепсиса и недоверия к моим словам.

Конечно, именно здесь и сейчас кажется, что пришла сила, и сокрушить её невозможно. Русские войска продвигаются на запад, французы отступают к Мантуе. Каждый день приходят новости одна краше другой, пусть и серьёзных сражений пока нет, стороны готовятся.

Были и у меня свои планы. Хотел стремительным маршем зайти в Мантую. Попробовать такой трюк, как с Триестом, или же придумать что-то иное. Вот только, видимо, мои успехи, с одной стороны, привели к большей лихости и инициативе командующих, а с другой — действовать у них получалось несколько сумбурно и безрассудно. Успех русских локальных операций был, и он определялся во многом именно хаотичностью и абсолютной непредсказуемостью русских ударов и рейдов.

На сегодняшний день уже понятно, что второй раунд противостояния произойдёт под Мантуей. Именно там концентрируют свои войска Бертье и Моро. Мантуя оказывалась выгодной позицией и для генерала Бертье, который прикрывал южное направление, выход к Риму, и для генерала Моро, задача которого состояла в том, чтобы остановить продвижение Суворова на запад. Сумятицу в умы французов, как офицеров, так и солдат, вносила неопределённость в политических делах внутри самой Франции. Кем стал Наполеон Бонапарт? Консулом? А это как? Кто он сейчас? А как же теперь Республика? Когда армия начинает задавать много вопросов о политике, армия перестаёт успешно воевать. Так что пока не прибыли в действующие войска люди, которым вменялось объяснить ситуацию, Жану Виктору Моро и Луи Александру Бертье приходилось нелегко.

А сейчас, скорее всего, нелегко только Моро, потому что он был назначен, вопреки всем ожиданиям, лишь заместителем дивизионного генерала Бертье. Наполеон ли принял такое решение или кто-то иной, не сообщалось. Решение прошло по военному министерству, оставшемуся без министра. Кстати, Шерера никто не хочет возвращать. Может так быть, что действия Бертье, направленные на создание Римской и Неаполитанской Республик, были признаны более чем удачными, и в нём новая власть, эти пока невнятные консулы, увидели более профессионального военного деятеля, чем Жан Виктор Моро. Но, скорее всего, тут больше замешана политика. Моро мог казаться соперником Наполеона. Вот выиграл бы Жан Виктор битву у Суворова, так почему бы ещё и его, героического генерала, не ввести в консулат? То-то. Пока Бонапарт не станет императором, такие вот Моро для него серьёзные конкуренты. Это понимал я, это должен был осознавать Наполеон, решившийся на государственный переворот раньше, чем в иной реальности.

Как бы такое не вышло боком. Всё-таки Бонапарт, что у него не отнять, гениальный военный. Мне, честно говоря, не хотелось, чтобы Суворов с Наполеоном встретились. Однако, боюсь, это лишь дело времени.

— Сеньор Сперанский, всё обдумываете планы, как завоевать всю Европу? — Лучано улыбнулся.

— Куда мне? — усмехнулся я, но уверен, что в моей мимике не было ни капли принижения себя любимого.

Да, что там говорить! Я же вижу, как меняется мир, что он, пусть и двигается по ранее заложенным алгоритмам, всё равно не тот, что был. И это я меняю реальность. Потому имею право на минутку очень даже обоснованной гордыни.

— Так что, Лучано, перенесёшь свои активы? — спросил я, когда мы уже подплывали к дворцу дожей у собора Сан-Марко.

Красивая, конечно, Венеция, но не моё. Я человек всё же в высшей степени сухопутный, для меня количество каналов и рек в Петербурге — это уже тот максимум воды, который возможен для города. А в Венеции — это перебор, как и в отношении неприятных ароматов. Подванивало тиной, и этот запах был замешан на экскрементах. Вот такой я разрушитель венецианской романтики!

Гондола пристыковалась к небольшому причалу, на котором меня встречали пять гвардейцев дожа. Вот же нонсенс. Как хоть что-то сделать, воспротивиться созданию Венецианской Республики, так нет людей. А тут второй день, как дож вернулся в Венецию, и уже какие-то павлины-гвардейцы. От жёлтого, красного, ещё и зелёного цветов мундиры этих товарищей пестрели и резали глаза.

— Сеньор Сперанский? — спросил меня самый пёстрый павлин ещё и с перьями в шляпе. — Монсеньор ожидает вас.

— Поспешил твой монсеньор таковым себя объявлять, — жёстко припечатал я.

Непонятного пока офицера, так как официального обоснования наличии гвардии нет, перекосило, он начал захлёбываться в своём возмущении, но я не реагировал на такие выражения эмоций. Я, к примеру, также мог возмущаться уже от наличия в городе кого-либо вооружённого, кроме русских патрулей. В «русских» я вложил ещё и дежурство персов, калмыков, пока их не забрали.

— Что замер? Веди! — сказал я на итальянском наречии.

Тут он сильно отличался от Тосканского. Вот как? Три-четыре дня пути, а уже разница. Ну, да понимаем друг друга, так и нормально. Это самое главное в процессе коммуникации.

Конечно же, дворец дожей, как только убежал последний из них, Людовико IV Джованни Манин, был разграблен. И венецианцы действовали по принципу «всё равно разграбят республиканцы, так лучше мы». Также говорили и многие из тех, кто после стал громко кричать о приверженности республиканским идеям.

— Уже давно хотел встретиться с вами, сеньор Сперанский. Мне сообщили, сколь милостивый, порядочный и честный человек представляет нынче интересы Великой Российской империи, — дож расплескивал мне на уши льстивый елей.

Туповатое продолговатое лицо, пустой взгляд, кажущийся таким из-за болезненно впалых глазниц. Однако, странный вид не должен вызывать недооценку собеседника. В этом водном городе такие традиции интриг, что поучиться нужно! А ещё шапочка. В городе, где повсюду гондольеры, главный гондольер носит шапочку, напоминающую презерватив со слегка закрученной «пимпочкой». Прямо неуютно становится.

— Избавьте меня от лести, — отмахнулся я.

Дож скривился. Но вот в чём дело! Он ещё не дож, пока это не решит русский император. И его недовольство мне постольку поскольку. Мне даже важнее, чтобы купеческое сообщество было ко мне и Военторгу благосклонно. После того, как сгорел остров Мурано из-за боя двух русских линкоров с одним французским фрегатом, поддержанным береговой артиллерией со «стеклянного острова», ко мне все относятся насторожённо, но с надеждой.