— Так вот, вернулись они на днях. По дороге в Смоленск заезжали, навещали родителей Катерины Матвеевны. И барин говорит, нехорошо там у них. Он это барыне сказал, я случайно услышала.

— Нехорошо? — переспросил я. — А я-то тут при чём? Из меня семейный психолог — как из Гравия видеоблогер. Сожалею, но ничем не могу…

— Ах, да вы ж не дослушали! — Марфа всплеснула руками. — Я толком-то сама не поняла, мудреных слов не знаю. Но сказал барин, что батюшка Катерины Матвеевны пребывает в полной потерянности. Ранее всеми делами у них в семействе братья Головины заправляли, пасынки его. А теперь всё имущество, бумаги там какие-то — всё к Матвею Павловичу перешло. И у него с этих дел полное головокружение сделалось. Барин сказал, что Матвей Павлович к такому неприспособлен. Что тут же вокруг него всякие нечистые на руку люди кружиться начали. Уговаривают деньги тратить на всякое. Дескать, вложишь рубль, получишь два. А тысячу рублей вложишь — две тысячи получишь! И ничего притом делать не надо, только прибыль подсчитывать. Барин сказал, что не бывает такого. Что он Матвея Павловича пытался отговорить от… как он сказал-то… от сомнительных приятий.

— Предприятий, — машинально поправил я

— Да, ваша правда! А Матвей Павлович и слушать не желает. Не учи, говорит, меня. Барин расстроенный вернулся. Сказал барыне, что как бы Катерине Матвеевне с таким папашиным умением дела вести без приданого не остаться… Вот. — Марфа выдохнула. — Теперь всё сказала.

— Молодец. Хотя я по-прежнему не понимаю, при чём тут я?

— Как это? — Марфа посмотрела изумленно. — Ежели вы на Катерине Матвеевне жениться собрались, то, выходит, это вам её приданого не достанется?

Я аж закашлялся.

Н-да.

— Не, ну спасибо, конечно, заботу. Как-то даже не ожидал такой дальновидности. Но, во-первых, жениться я в ближайшее время точно не собираюсь. А во-вторых, если вдруг соберусь, последнее, что меня будет беспокоить — это приданое невесты. Деньги я, конечно, люблю и ценю. Деньги — это то, что даёт свободу не думать о деньгах. Но получать их таким путём не привык. Слава богу, сам нормально зарабатываю.

Сложновато загнул. Марфа и Захар уставились на меня в недоумении. Потом Марфа поникла. Грустно спросила:

— Так, и что же это получается? Катерине Матвеевне вы не поможете? Ежели не надо вам приданого?

Я вспомнил милую детскую улыбку Катерины Матвеевны. И то, с какой отвагой это нежное создание защищало Марфу. После чего почувствовал непреодолимое желание добраться до бестолкового папаши Катерины Матвеевны и хорошенько встряхнуть за шиворот.

Доводилось мне встречаться с такими горе-бизнесменами. Сами по миру пойдут и всё семейство пустят. А стервятников, которые уговаривают таких наивных дураков вкладывать деньги чёрт знает во что, типа производства мыла из речного песка, во все времена хватало. Это Катерине Матвеевне ещё повезло, что тут до финансовых пирамид не додумались.

— Ладно, задачу понял. Что-нибудь соображу. Всё равно в Смоленск собирался.

— Спасибо! — Марфа просияла. Прижала руки к груди.

— Да пока не за что. Если у тебя ко мне всё, то я пошёл. Займись уже делом, зря я, что ли, жениха тебе привёл?

Марфа зарделась. Захар приобнял её и изобразил лицом полную готовность приступить к занятию делом немедленно.

На этой прекрасной ноте я изобразил Знак и отбыл в Смоленск.

Выбрался из достопамятного сухого фонтана. Теперь дело за малым — выцепить Троекурова младшего так, чтобы не палиться возле их особняка. Теперь-то папаша меня в лицо знает. Не факт, что он дома, конечно, запросто мог в Питер свалить, но рисковать не стоит. Подумав так, я направился к своему единственному смоленскому знакомому, который мог похвастаться наличием дворянского звания.

— Владимир! — обрадовался Обломов. Впрочем, тут же нахмурившись. — Случилось чего?

— Не поверишь — нет. То есть, случилось, но не очередной головняк. В этот раз я с хорошими вестями. Охрану свою можешь отпускать.

Обломов не сразу понял. Охрана тоже не поняла.

— Сменяешь нас, что ли?

— Сменяю, ага. Берите расчёт и дуйте в Оплот, хватит уже тут прохлаждаться.

— На кого сменяешь?

— На пустое место. Всё, должность упразднена. Его превосходительство генерал-губернатор в охране больше не нуждается.

Вот теперь Обломов понял. Охнул:

— Да неужто⁈

— Ага.

— Истребил ты чёрта⁈

— Вот этими самыми руками кости собрал.

Охранники завистливо переглянулись.

— Не расстраивайтесь, парни, — утешил я. — Наверняка это был не последний чёрт в Смоленской губернии. На ваш век хватит… Но я здесь, на самом деле, вообще не про то. Илья Ильич, мне помощь небольшая нужна.

Скоро к Троекурову поскакал посыльный. Для конспирации ему вручили письмо с уведомлением о чём-то там, на словах парень должен был передать Троекурову младшему, что Владимир Давыдов ждёт его в том же кабаке, где мы встретились в первый раз.

В том, что на встречу парень явится, я был почти уверен. Истинное лицо Троекурова старшего напугало его до колик, Николай действительно готов был к сотрудничеству. Единственное, чего я опасался — как бы парень вовсе не слинял из-под отцовского крылышка на вольные хлеба. Обронил ведь что-то вроде, что не представляет теперь, как с папашей под одной крышей жить. Но — нет. Пришёл и сел напротив меня. Вид имел бледный.

— Тебе бы почаще на свежем воздухе бывать, — обронил я. — Витамины пропить можно. Лечебной физкультурой заняться.

Николай вздохнул.

— Смешно тебе. А я с тех пор, когда папаша дома бывает, спать не могу! Всё думаю — вдруг догадается, что я знаю? Как поглядит на меня, так будто внутри всё обрывается.

— Ну а ты чего хотел? Резидентом работать — это тебе не за Катериной Матвеевной бегать. Штирлиц вот, например, жену два года не видал.

Николай поник.

— Ладно, — хлопнул я его по плечу, — не ссы. С папашей твоим я теперь лично знаком. Ушатать он меня не смог. Так что дальше у нас дело на лад пойдёт.

— Ты виделся с ним⁈ — Николай распахнул глаза.

— И увиделись, и поболтали, и приборами померились — все дела переделали. Сейчас-то он где?

Николай развёл руками.

— Не знаю. Я его уже два дня не видел.

Угу. То есть, от меня Троекуров рванул не в Смоленск. Вероятнее всего — в Петербург. Зализывать раны, реабилитировать уязвленное самолюбие и докладывать тому, кто стоит над ним, о результатах проведённого мероприятия. В то, что он сам всё это затеял, я не верил. Фигура, несомненно, выдающаяся, но всё же масштаб не тот. За Троекуровым однозначно стоит кто-то ещё более серьёзный, в этом я не сомневался.

— То есть, дома его нет. Отлично. Слушай меня внимательно, Колян. Вот что надо будет сделать…

* * *

За особняком Троекуровых, как это было принято у всех приличных людей, находился сад. Только если у Головиных, например, в саду цвели розы, пели птицы и трещали кузнечики, то здесь стояла мёртвая тишина. На деревьях, кажущихся такими же мёртвыми, ни листочек не шелохнётся. Деревья были высажены в строгом геометрическом порядке. Скамейки высечены из камня. Ни кустов, ни клумб, и только редкое позвякивание сотрясает ночной воздух. Это брякают ошейники на злющих сторожевых собаках, спущенных на ночь с цепи. К охране своих владений Троекуров подошёл со всей серьёзностью.

Разведку я произвёл ещё днём, а сейчас притаился в засаде — неподалеку от калитки, ведущей в сад.

Уличное движение в это время суток было не сказать чтобы оживлённым. Откровенно говоря, оно почти прекратилось. Приказ населению не шастать по ночам без особой надобности Обломов отменять не спешил, а население не настаивало. За все сорок минут, что я находился в засаде, стук копыт со стороны улицы донёсся лишь дважды.

Я старательно прислушивался, но оба раза кареты проехали мимо. На третий раз карета остановилась у ворот особняка.

Стук молотка по ограде разнёсся по всей улице. Забрехали спущенные с цепей собаки.