– У меня есть сало, – сказала Клотильда и тут же продолжила, – еще сосиски и яйца. И карамельки…

Последнее вызвало у Дьюка приступ хохота.

– Карамелек мне и не хватало! Весь день хожу и ищу, где бы достать карамелек! Что ты там сказала, сало?

– Еще яйца и сосиски.

– Давай сало. Хлебом сейчас разживемся у Доры, она не даст пропасть…

«Я совершенно не обязана его кормить, – думала Кло, доставая кусок сала, который тут же исчез в кармане Дьюка. – Это мои заработанные ужины. Он съест все за один раз, а мне хватило бы до субботы. Но не могла же я соврать… хотя почему – не могла?…»

Дьюк после получения сала оживился; сообщив, что теперь нужно найти Дору, он широкими шагами направился вглубь рынка. Кло последовала за ним, и очень скоро они оказались в совершенно незнакомом ей месте: петляя меж строениями, Дьюк вывел ее к странному бараку, в котором сочетались убогость общего духа рынка и претензия на то, что ты в любом случае будешь найден для ищущих. На двери висело несколько табличек с надписями «Это рай – только свой выбирай», «Здесь рады тебе всегда», «Не скучай, зайди на чай» и прочими; Клотильда подумала, что внутри барака размещен магазин, и спросила у Дьюка, чем здесь торгуют; тот странно посмотрел на девушку.

– Неважно, – сказал он, подумал и добавил: – Хлебом. В настоящий момент – хлебом. И не торгуют, заметь, а выдают совершенно бесплатно. Дора! – закричал он и забарабанил в окно на первом этаже. – До-ра!

Занавески на окне приоткрылись и вновь задернулись, а через полминуты открылась дверь; на пороге появилась женщина неопределенного возраста, с пальцами, унизанными дутыми золотыми кольцами, и яркой рыжей шевелюрой. Она была на высоченных каблуках, но в кое-как повязанном банном халате. Ее взгляд скользнул по Клотильде, и женщина удивленно посмотрела на Дьюка.

– Дора, привет. Ты все цветешь. Купалась или работала?

– Дьюк, чего тебе надо?

– Дай хлеба голодным путникам. У нас случилась неприятная история: у крошки есть шмат сала, а денег нет. А я, знаешь ли, оголодал.

– Оголодал – ешь без хлеба. А она…? – взгляд Доры задержался на девушке.

– Клотильда, – зачем-то поторопилась представиться та. – Здравствуйте.

– Это…? – взгляд переместился на Дьюка. Тот засмеялся.

– Это приличная девушка, которая пожалела несчастного.

– Рядом с тобой приличные быстро становятся неприличными, – женщина снова пристально посмотрела на Клотильду. – Девочка, не связывайся с ним, он не из твоего круга. Вообще не заговаривай с ним больше, послушай меня. И ты оставь ее в покое.

– Хлеба дай, и я не то что с ней – с тобой больше не заговорю! – снова засмеялся Дьюк. – Ну же, сало жжет карман!

Дора покачала головой, развернулась и захлопнула перед ними дверь; Клотильда подумала, что та отказала, но спустя минуту женщина появилась с буханкой черного хлеба.

– Спасительница! – шутовски раскланялся Дьюк. – Не присоединишься к нам? Кстати, а что случилось с Зеленым? Мне рассказывали, будто его чуть не убили.

– Убили. Слишком много языком болтал.

– Бедняга. Кому он насолил?

– Кому он только не насолил. Ладно, хлеб получил – вали. А ты, девочка, держись от него подальше, – повторила Дора. – Не надо тебе таких знакомств.

– Ой, мамочка-праведница! Идем, крошка, пока святая Дора не начала рассказывать о смертных грехах… Вот стерва, – пробурчал он себе под нос, когда они отошли от барака на приличное расстояние. – Вечно свой язык подкладывает, куда не просят. Советчица.

– Мне она показалась доброй женщиной.

– Она бандерша, – пояснил Дьюк, откусывая от хлеба. – Восемь баб под началом только на рынке, и двенадцать-пятнадцать по городу. Она их не обижает, да, но и требует по полной.

– А что такое – «бандерша»?

– Крошка, ты откуда такая наивная в наше-то время? Проститутошную местную содержит.

– Что?…

Дьюк подвел ее к куче ящиков, стоявших у закрытого магазина, сел на один из них и жестом пригласил девушку присоединиться; достав из кармана видавший виды платок и маленький ножик, он быстро сделал два бутерброда с салом, протянул один Клотильде и наконец пояснил:

– У нее публичный дом. Женщины для сексуальных утех, проще говоря.

– Как?! – Клотильда была поражена. – Но это же незаконно!

– А вот это все, – Дьюк обвел бутербродом пространство, обозначающее рынок, – законно? Кажется, тут законна только ты. Ну, и пара несчастных, которые не нашли ничего лучшего, чем купить квартиру в этом районе.

– Но она не похожа на… – тут Клотильда запнулась, и Дьюк тут же подхватил:

– На бандершу? А ты много их видела? – та промолчала. – Вот-вот. Типичная! Вкусное сало. Почему не ешь? А, здорово, Жук. Ты сюда зачастил, я смотрю.

Высокий и, кажется, еще больше похудевший Жук сел рядом с Дьюком и закурил; синяки почти сошли, но от этого при свете дня он выглядел еще ужаснее: желтая кожа, светло-зеленые подглазья и потрескавшиеся узкие губы. Клотильде вдруг стало жаль его, и она предложила:

– Хотите бутерброд с салом, Жук?

Тот замер, не донеся до рта сигарету, потом повернулся и посмотрел на девушку странным взглядом. «Как мертвец», – подумала она испуганно и протянула ему бутерброд. Через паузу он ответил:

– Нет.

– Крошка, ты чего такая добрая? – удивился Дьюк. – Отдай лучше мне, раз сама не хочешь. Этот полупокойник может есть только жидкое.

– Есть сырые яйца!

Клотильда отказывалась понимать, что ею руководит, но ей искренне хотелось сделать что-то, что будет приятно этим людям. Она достала упаковку из пакета и повторила:

– Будете сырые яйца?

– Да, – спустя секунд десять ответил он. – Два.

Клотильда достала два яйца, и Жук, аккуратно разбив подобранным камнем верхушки, выпил оба; кадык жутко двигался на его тонкой длинной шее. Дьюк доел бутерброд, и Кло отдала ему свой. Жук немного посидел, потом поднялся и снова посмотрел на Кло своим взглядом, от которого веяло могилой, затем кивнул в никуда и отправился прочь.

– Помрет скоро, – предрек Дьюк, жуя бутерброд, который взял у Клотильды. – Щас ты ему неделю жизни подарила. Уже и работать нормально не может, раз на рынке ошивается.

– А кем он работает?

– Разнорабочим, – фыркнул Дьюк. – Гастролер. Грабил, убивал, а сейчас видишь – рак желудка и гортани. Он поэтому и говорит мало. Да и не с кем ему…

Кто-то в ошметьях подкатился к ним с вопросом, всех ли тут кормят, и Дьюк велел ему проваливать, после чего встал и сказал:

– Пора и нам, а то набегут на халяву. Спасибо, крошка, в следующий раз я накормлю тебя.

– В следующий раз?

– Ну ты же каждый день здесь ходишь. А я не каждый день проигрываюсь в хлам. Сейчас пойду, отосплюсь, а вечерком потрясу этих засранцев…

– А во что вы играете?

– В карты. Казино не доверяю – уж на что в картах жулье, но там нет-нет, да сорвешь куш, а в казино портки оставишь, а потом еще и с тебя кожу снимут. Так ты приходи, крошка, на недельке… ну все, пора, – он зевнул и поднялся. – Иди домой, пока родители не потеряли.

«Я одна», – хотела сказать Кло, но слова застряли в горле, и она просто кивнула. Дьюк уже увидел знакомых и поспешил к ним. А она так и не спросила, что у него с рукой, запоздало поняла девушка но тут же рассердилась на себя: охота ей лезть! Может быть, эта тема неприятна ему, да и зачем это знать…

День шел за днем, неделя за неделей. На улицы пришла весна – сначала робкая, неуверенная, с то и дело налетавшими холодными ветрами, а потом и настоящая, теплая, ароматная; в ателье все чаще заказывали отделку летних платьев, а Клотильде поручали самые сложные заказы. Это было выгодно, но тяжело: девушка пока не могла позволить себе купить манекен, а вышивать без него даже лучшей мастерице было не слишком удобно; поэтому часто она оставалась на работе до поздней ночи, для чего хозяйка ателье выделила ей запасной ключ. Девчонки сочувствовали, зная, как устают от мелкой работы глаза и поясница, и не завидовали, когда Клотильде выплачивали премии: ее заказы все равно бы никто не взял.