Да, в присутствии Лада Лизавета постоянно краснела.

Она чувствовала, как сердце начинало биться быстрее, пока Лад увлеченно рассказывал уставшим детям сказку о хитрой лисице и доверчивом волке. Или когда он провожал ее на постоялый двор – и останавливал на пороге, чтобы убрать зацепившийся за растрепанные волосы лепесток. Лизавета осознала, что начала в него влюбляться, когда ближе к полудню Лад приходил как будто к Добрыне, но на самом деле, конечно же, к ней.

– Ты умеешь кататься на лошадях?

– Там на опушке такая цветочная поляна! Давай покажу?

– А пошли смотреть на лисиц? Они безобидные, честно!

Все начиналось с вопросов, на которые Лизавета не могла ответить отказом. И вот она, забыв обо всех правилах приличия, босая ступала в воду, собирала полевые цветы и безуспешно пыталась сплести из них венок, кралась меж деревьев, чтобы разглядеть мелькнувший в кустах пушистый хвост, и сама кричала, тыча пальцем куда-то наверх:

– Смотри, белка!

Ей казалось, в такие моменты Лад глядел на нее по-особенному. С ним не нужно было сдерживаться – когда она громко смеялась, Лад не закатывал глаза, а смеялся в ответ.

«Интересно, вот так выглядит настоящая любовь? – размышляла она вечером третьего дня, рассеянно накручивая на палец хвостик от длинной косы. – Ты постоянно улыбаешься, краснеешь, хочешь меняться… и радуешься как ребенок, когда он приглашает тебя на праздник?»

– Вечером у озера будут гулянья, пойдем?

Кто же знал, что такой невинный вопрос заставит сердце восторженно забиться, а щеки – наливаться краской?

Лизавета даже не смогла нормально ответить – только кивнуть, промямлить что-то про спешку и ускользнуть, стараясь не бежать вприпрыжку. Правда, под взглядом все понимающей Любавы прыти у нее поубавилось: трактирщица смотрела, будто наблюдала за скоротечной, безнадежной любовью, и Лизавета вспоминала, что это действительно так. Ей ведь придется вскоре уехать, оставить полную забот и забав жизнь, чтобы вернуться к прежнему укладу, который теперь казался бессмысленным и тусклым.

Костер Лизавета заметила еще до того, как вышла на поляну. Сухие ветки потрескивали в огне, ветер нес недолговечные искры, отсветы алого пламени бросали вокруг причудливые дрожащие тени.

А еще был жар – зовущий, ждущий и жгучий, ощутимый даже издалека. Воздух становился горячее с каждым шагом. Сначала он окутывал, нежил, как вода в теплой ванне. Потом – жег, будто предостерегая, советуя: «Стой, не ходи».

Лизавета послушалась, остановилась у кромки леса, ослепшая от яркого пламени. Глаза привыкали постепенно. Вот она отвела руку от лица, прищурилась, а после – распахнула глаза и широко разинула рот. Перед ней вздымался костер высотой в два человеческих роста, а то и больше.

– Ты пришла! – услышала она радостный крик.

Одна из теней, стоявших подле огня, приблизилась к ней. Лизавета моргнула – напротив стоял Лад, улыбающийся своей раздражающе счастливой улыбкой.

– Я не был уверен, что ты появишься, – обезоруживающе признался он. – Но поверь, оно того стоит.

Она хотела было ответить, но не смогла отвести взгляд от огня.

Лад обернулся.

– А, да, мы немного переборщили, – рассмеялся он смущенно. – Но ты не волнуйся, сейчас костер поутихнет. Мы же не хотим все сжечь.

Последние слова Лада едва не заглушил ветер, вдруг взвывший над кромкой грозно зашелестевших деревьев, всколыхнувший пламя. Со стороны костра послышался дружный вздох, несколько человек отшатнулись. Лад даже не обернулся, наоборот – запрокинул голову, глянул куда-то на кроны, сощурился.

– Вот паршивец! – Лизавета непонимающе обернулась, но позади никого не увидела. Лад легкомысленно отмахнулся: – А, это я ветру. Не дает огню угомониться…

Новый порыв пронесся над лесом, пощекотал листья.

– Сейчас утихнет. Пошли поближе.

Не дожидаясь разрешения, Лад взял Лизавету за запястье. Она почти не сопротивлялась, позволила увести себя к огню, к гомонящим людям, к ароматам снеди.

– Лизавета, – Ольга, как всегда сдержанная и строгая, кивнула в знак приветствия.

Они не разговаривали с того дня, как Лизавета впервые оказалась на озере. Казалось бы, ночные откровения о водяном должны были сблизить их, однако этого не случилось. Ольга не искала новых встреч, не задавала вопросов, а Лизавета никак не могла попасть в их отрезанную от мира избу без приглашения.

Не зная теперь, как вести себя, она лишь вежливо улыбнулась. Ольга перевела взгляд на Лада, в глазах ее читался вопрос. Лизавета заметила, как Лад едва заметно кивнул.

– А где Инга? – перекрикивая шум голосов, спросил он.

– Пошла за яблоками, – Ольга махнула рукой в ту сторону, куда, по-видимому, отправилась девушка.

Но жест остановился на середине. Замерев, Ольга перевела взгляд на Лизавету, протянула:

– Она же на троих принесет… Прости, мы не знали, что ты тоже придешь. Пойду ее догоню, заодно донести помогу. А то зная ее ловкость…

Ольга неодобрительно покачала головой, но договаривать не стала. Вместо этого уверенно шагнула, вклинившись в многоголосую толпу.

– Инга довольно неуклюжая, – объяснил Лад.

Чтобы Лизавета расслышала, он склонился к самому ее уху. Она коротко вздрогнула от обжигающего дыхания.

– Но лучше ей об этом не говорить, а то кинется еще доказывать обратное… Она как-то раз на крышу сарая забралась – такое было!

Пламя костра, как и обещал Лад, постепенно утихло. Огонь стал спокойнее, будто прирученный зверь. Задышалось свободнее, легче – но ненадолго: народу становилось все больше, толпа сжималась теснее.

Лизавета узнавала некоторые лица, виденные на постоялом дворе. Мужчина, который каждый вечер заказывал себе кружку крепкого напитка – и уходил, едва ее опустошив. С другой стороны стояла девица, заглянувшая этим утром: Лизавета запомнила ее, потому что та очень быстро пронеслась через зал.

Переведя взгляд дальше, Лизавета невольно поморщилась: здесь был и Неждан. Слава Отцу, он не глазел по сторонам и не обращал на нее внимания, а болтал с какой-то девчушкой, неприлично близко склонившись к ее лицу. Как убедилась Лизавета, Неждан не знал меры с любыми девицами – не только с ней. Хотя ей доставалось больше прочих: пускай при Добрыне с Любавой он шутить не спешил, стоило им уйти – одаривал Лизавету липким вниманием. Руки больше не распускал, однако хватало и слов, которые он почему-то считал приятными.

– О, а это ж Добрыня! – Лад закрыл Неждана рукой, ткнул пальцем куда-то влево. – Хочешь подойти?

Она не успела ответить: к ним протиснулась Ольга. В каждой руке у нее было по палочке с яблоком, ярко-красным и блестящим от меда.

– Вот, держи, – протянула она одно Лизавете. – Только осторожно: горячее.

Вслед за Ольгой показалась и Инга, дружелюбно махнула рукой с зажатым в ней яблоком. Мед от резкого движения капнул ей на руку – Инга, недолго думая, слизнула его. А следом вгрызлась в яблоко с таким аппетитом, что у Лизаветы рот невольно заполнился слюной.

– Эй, мое отдай! – Похоже, Ладу аппетит Инги не очень понравился.

Впрочем, та на чужое лакомство не претендовала. Не глядя, она сунула Ладу яблоко и покосилась на Лизавету:

– Ты свое-то ешь. Остынет – не так вкусно будет.

Лизавета послушалась – и глаза ее распахнулись от изумления. Губы обжег приторный мед. На зубах скрипнула кожица яблока: кислота ее смешалась с тяжелой сладостью, оттеняя и дополняя. И тут же сменилась вкусом теплого яблочного сока, сахарного, но в меру, как требовалось. Лизавета сглотнула.

– Ага! – Инга, конечно, заметила, что угощение понравилось.

– Что, стоило сюда прийти? – Лад легко ткнул Лизавету локтем. – То ли еще будет!

Будто вторя его словам, народ пришел в движение. По собравшимся, как по воде, прошла легкая рябь. Вскоре она превратилась в волну: толпа отхлынула от костра, заставляя Лизавету отступить и вместе с тем с любопытством вытянуть шею, гадая, что же произошло. Как назло, ничегошеньки не было видно.