Девять дней король колебался, не решаясь начать войну. Он переехал из Хэмптон-Корта в стратегически более удобный Виндзорский замок. Он тоже посылал гонцов в Халл и Портсмут, чтобы заручиться их поддержкой, однако безуспешно. Он думал о том, чтобы отправить королеву, ее старшую дочь и с ними кое-что из королевских драгоценностей из Портсмута в Нидерланды, чтобы получить деньги на покупку оружия за рубежом. Сам он поедет на север, где, как он считал, люди с радостью встанут за него. Потом, получив из-за границы оружие и деньги, он высадится в Халле и пойдет на Лондон. Королева сказала голландскому послу Хеенвлиту, с которым она встретилась в Виндзоре 17 января 1642 г., что ее супруг любим народом во всех своих владениях, кроме Лондона. Хеенвлит раскритиковал план Карла, и справедливо, поскольку было очевидно, что на Юге его не любили. Сэр Ричард Онслоу, лорд-лейтенант[10] Суррея, поднял милицию графства, обратил в бегство людей Дигби в Кингстоне и взял в свои руки местный парламентский журнал. Кроме того, он оставил своих людей в Фарнхеме, чтобы они наблюдали за дорогой на Портсмут.
Стремительные действия в Суррее и восстание арендаторов Джона Хэмпдена в Бэкингемшире показали королю, что если дело пойдет о немедленной пробе сил, его противники поднимут страну быстрее, чем он. Карл выжидал. Чтобы успокоить подозрения Лондона, он отправил туда маркиза Гамильтона, открыто предложив Сити восемь пушек и снаряды, хранившиеся в Воксхолле. Он написал из Виндзора парламентариям, заявляя, что «превосходит самых уступчивых принцев» в своем желании достичь с ними договоренности, и призывает небеса в свидетели, что никогда ничего не затевал против них. Позднее ему пришлось цитировать это сообщение от 20 января 1642 г. как доказательство, что он тщетно пытался помириться с палатой общин. Но Дигби тайком ускользнул и отплыл в Голландию, где спустя неделю снова объявился, спокойный, уверенный и полный новых идей.
Провал попытки захватить Пима заставил короля колебаться, но радикально не изменил его намерений избавиться от этого парламента. Он по-прежнему намеревался отправить королеву с дочерью в Нидерланды, там получить деньги и оружие и добиться заключения альянса с европейскими монархами. Сам он тем временем направится в Йорк и, когда будет готов, выступит из свой северной столицы на мятежный Лондон и на этих негодяев из Вестминстера. Шотландцы, которым он сделал так много великодушных уступок, непременно, как он считал, поддержат его в этом предприятии. Еще до конца января он написал Совету в Эдинбурге и отдельно обратился к Аргайлу и канцлеру Лоудуну с просьбой о помощи. О какого рода помощи пойдет речь, он обещал сообщить устно в личной беседе. Несмотря на то что в целом Карл доверял ковенантерам, которых намеренно поставил у власти, он предпринял дополнительные предосторожности, одновременно написав потерпевшему поражение роялисту Монтрозу и заверив его в своем неизменном расположении. Кроме того, он отправил графу Ормонду, своему самому надежному слуге в Совете в Ирландии, устное сообщение, слишком секретное, чтобы доверять его бумаге.
Тем временем воодушевление, охватившее Лондон, не спадало. Ни один человек не мог произнести публично ни слова против парламента, не подвергая себя опасности. Самые активные сторонники Пима организовывали демонстрации и петиции против папистов и епископов в защиту палаты общин. Хеенвлит, наряду с другими иностранными послами, разделял искреннее желание предотвратить серьезные неприятности и вместе с молодым Вейном негодовал, что толпы злых голодных безработных болтаются возле Вестминстера.
И даже некоторые парламентские лидеры чувствовали, как их охватывает холодная дрожь при мысли о будущем. Время от времени лондонцы демонстрировали свои христианские принципы, нападая на дома иностранных купцов-католиков, а 21 января они в большом количестве собрались, чтобы стать свидетелями казни еще двух священников. «Да тут собралась веселая компания», – сказал отец Албан Роэ, с доброжелательной улыбкой святого глядя с повозки палача в их лица, искаженные мстительной злобой. Его прощальная проповедь и спокойствие, с которым он и его товарищ по несчастью Томас Грин встретили свой конец, тронули всех, кого еще можно было тронуть.
Казалось, столкновения начнутся вокруг лондонского Тауэра. Палата общин проголосовала за отстранение сэра Джона Байрона от его обязанностей, на что холеричный Байрон с презрением наплевал, заявив, что они ему не указ. За это он выслушал нотации от лондонских шерифов, от торговцев получил отказ в поставке съестного, был взят в осаду Скиппоном и его милицией со стороны суши и заблокирован лодочниками со стороны реки. Одновременно с этим лондонцы подали прошение о его снятии, поскольку они, по их словам, не решаются отправлять слитки на монетный двор из опасений, что он их захватит. Друзья короля, поморщившись, заявили, что ни у кого из просителей нет достаточных средств иметь даже один какой-нибудь слиток. Однако, когда парламент послал за Байроном, тот рассудил, что разумней будет подчиниться. По возвращении он обнаружил, что в его отсутствие Скиппон сделал попытку захватить Тауэр.
Друзья короля в Вестминстере жаловались, что вести беспристрастные дебаты больше нет возможности. И все же время от времени их мелкие придирки по поводу закона и привилегий по-прежнему воспринимались с уважением. Когда палата общин голосовала по вопросу о снятии сторонника короля Эндимиона Портера с поста командующего милицией Вестминстера, сомневавшийся сэр Симондс Девес в этот раз проголосовал как роялистское меньшинство, поскольку считал нарушением привилегии парламента голосование о лишении Портера капитанства, пока он являлся членом палаты. Не считая подобных мелочей, позиция Пима с каждым днем укреплялась. Со всех концов страны стекались петиции, осуждавшие милости, дарованные королем папистам, его медлительность в освобождении Ирландии, его зависимость от «вредоносных советников» и его нежелание реформировать церковь. 26 января Пим на совещании с лордами назвал эти петиции «гласом или скорее воплем всей Англии». Его речь, которая была напечатана и получила широкое хождение, вызвала повсеместное восхищение нетитулованного протестантского дворянства.
Если отбросить политическую риторику, то Пим был достаточно справедлив, считая, что эти петиции, хотя они появлялись с подачи немногих активистов, весьма правдиво отражали мнение многих. Ирландское восстание резко усилило страхи и ненависть в отношении католического меньшинства в Англии. Следствием событий последних недель стало то, что епископы, а значит, и церковь в целом оказались на переднем крае агрессивной политики короля. Возвращение короля из Шотландии стало сигналом для серии волнений и беспорядков, которые отразились на торговле и заставили каждого человека сомневаться в своем будущем. В течение спокойного лета и ранней осени 1641 г. король становился все более популярен, а Пим – менее. Но события последних восьми недель резко развернули этот процесс в противоположном направлении. Теперь король и его политика были столь же непопулярны, как год назад, перед тем как был казнен Страффорд.
Как известно, общественное мнение переменчиво. Время работало бы на короля, если бы оно у него было, и герцог Ричмонд выразил пожелание, чтобы парламент приостановил свою работу на шесть месяцев, пока ситуация не станет ближе к нормальной. За это предложение палата общин определила его как опасного и зловредного человека. Решение было принято большинством голосов, количество которых ясно показывало, что король лишился поддержки колеблющихся. В пользу герцога проголосовало 123 депутата, против него – 223. Это голосование, помимо того, что оно показало самый большой разрыв из когда-либо зафиксированных, опровергло утверждение роялистов, что депутаты боялись ходить в палату общин из-за угрожающих толп на улицах. Нет сомнений, что иногда депутатов-роялистов отталкивали и оскорбляли. Джервез Холлес, кузен Дензила, жаловался на то, как с ним разговаривали, когда он проходил по Вестминстер-Холл. Но грубые слова не ломают кости, и большая часть убежденных роялистов присутствовала в палате в те страшные дни, чтобы вести заранее проигранную битву за своего короля. Не насилие со стороны низов, не позволив сторонникам короля присутствовать в парламенте, восстановило поредевшее большинство Пима. Это было насилие со стороны короля, которое оттолкнуло от него колеблющихся членов палаты общин.
