По обеим сторонам улиц стоял почетный караул, предоставленный компаниями Сити. Горожане, возбужденные кларетом, бившим из фонтанов, висели на турникетах, установленных для «удобства проведения торжества», и встречали короля долгими громкими криками. После застолья в Гилдхолле король и его семейство продолжили путь мимо южного входа в собор Святого Павла, хор которого приветствовал их гимном, и дальше по Стренду к Уайтхоллу. На всем пути горожане освещали им дорогу горящими факелами.
Все проблемы, с которыми столкнулся лорд-мэр со стороны тех, кто был возмущен тратами и не одобрял праздничных пиршеств – например, со стороны одного из членов парламента от Сити Джона Венна, – остались скрытыми от глаз публики. Теплый прием утвердил короля в уверенности, что, когда ему придется мериться силами с парламентом, Сити его поддержит. Убежденный, что победил шотландцев, и столь же уверенный, что сможет командовать Лондоном, он не сомневался, что настало время перехитрить и низвергнуть врагов – эту «жонглирующую словами хунту» из Вестминстера во главе с Джоном Пимом.
Король был прав, по меньшей мере, в одном: в его правлении наступил кризис. Суть этого кризиса была очень проста и означала открытую схватку за власть между ним и его оппонентами в парламенте. Семнадцать лет царствования Карла логично подвели его к этому моменту. Он всегда правил в твердой уверенности, что Бог избрал его для этой высокой и священной роли. Он считал, что его долг – обеспечивать своему королевству справедливость, мир, общественный порядок и истинную религию, и искренне верил, что он один поставлен Богом судить деяния и определять политику, которая сможет обеспечить все эти преимущества. В этом Карл был не оригинален, он лишь хранил нерушимую веру в доктрины, разработанные теоретиками политики того времени. «Король – глава государства, следующий после Бога, и значит, отмеченный Божественной печатью и знаком среди людей, и, можно сказать, является Богом на земле, как Бог является Царем небесным».
Когда выяснилось, что три первых созыва парламента настроены критически и обструкционистски, Карл решил больше его не созывать. Он обманулся – он всегда с легкостью обманывался, – полагая, что все хорошо, поскольку в течение нескольких лет в его королевстве царил покой. Однако его попытка насильственно унифицировать религиозные отправления возмутила одних подданных, а вмешательство в регулирование торговли столкнулось с интересами других. Он увеличил свои доходы, заключив соглашение с Испанией о транспортировке драгоценных слитков на английских судах в счет оплаты их войск, и, таким образом, связал свою страну с происпанской имперской партией в Европе, которая в более ранние годы его царствования весьма преуспела в восстановлении римско-католической веры в значительной части Германии, свергла его собственного шурина-короля и отправила его умирать в изгнании. Такая внешняя политика вызывала неудовольствие протестантских подданных короля Карла и мешала их колониальной экспансии в регионах, где доминировали испанцы. У себя дома правительство короля тоже терпело неудачу в реализации идеалов, которыми вдохновлялось. Карлу не хватило способностей и усердия, чтобы на практике привести свою политику в соответствие с теорией. Даже от своих самых способных министров – архиепископа Кентерберийского и графа Страффорда – он не добился большой пользы, и его Совет из центра управления превратился в центр интриг и соперничества за положение и деньги.
В 1638 г. взбунтовались шотландцы, не желавшие принимать новый порядок церковного богослужения, предложенный королем. Это восстание застало Карла врасплох. Английский парламент, спешно созванный им, чтобы проголосовать за выделение денег на войну в Шотландии, отказался это сделать, что тоже стало для него сюрпризом. Шотландцы полностью разгромили его, и королю нужно было заплатить, чтобы они ушли к себе. Чтобы раздобыть денег, ему пришлось в ноябре 1640 г. снова созвать парламент. Этот новый парламент возглавил Джон Пим, человек за пятьдесят, который родился и вырос в Елизаветинскую эпоху, строго придерживался протестантской веры и был убежден, что Англия может и должна бросить вызов могуществу Испании, вторгнувшись в ее колониальную империю. Пим и его сторонники в палате общин нападали на короля, нанося удары по всем чувствительным пунктам. Поначалу Карлу пришлось отступить под их яростным натиском. Он отрекся от своих двух самых способных и самых непопулярных министров – архиепископ Лауд отправился в Тауэр, Страффорда приговорили к смерти. Он согласился больше никогда не распускать этот опасный парламент, за исключением тех случаев, когда тот сам на это согласится. Он ввел законы, уничтожившие прерогативные суды[4] – главный инструмент короны в проведении силовой политики.
В первые месяцы того, что позже получило название Долгого парламента, король был повсеместно непопулярен. Но поскольку еще шел на уступки, а палата общин продолжала выдвигать требования, чувства многих подданных сменились на противоположные. Они видели, что короля изводят как ни одного другого короля, сколько они себя помнили, и сомневались в мудрости и доброй воле его оппонентов. Прежде всего слишком многие из тех, кто служил королю в дни его могущества, подверглись преследованиям – как утверждали слухи – по не вполне ясным мотивам. Так, сэр Роджер Твисден, когда-то критиковавший политику короля, теперь сетовал, что парламент «не столько стремится исправлять ошибки, сколько тратит время, разглагольствуя о страданиях, которым мы подвергаемся, или устраивает склоку со своими обидчиками, или просто с любым человеком, получившим в то время поместье».
Если в прошлом король злоупотреблял властью, то в настоящем ею злоупотреблял парламент. Палата общин отправила приказы мировым судьям, наделяя их властью сажать в тюрьму тех, кто отказывался предоставлять информацию, которую требовал парламент. Такие нововведения беспокоили консерваторов, между тем как напускная мягкость короля убедила даже самых яростных противников его взглядов, что он признал свои прошлые ошибки и в дальнейшем станет справедливым и великодушным правителем. Пуританский богослов Калибут Даунинг, добросовестно сравнив преследования, которым в недавнем прошлом подвергались пуритане, с теми, которые стали причиной восстания нидерландских протестантов против Филиппа II, предсказал, что все закончится миром и дружбой, благодаря «всеобщей любви к его величеству королевской особе, уверенности в его абсолютной справедливости» и желанию выполнять для него «новые приятные обязанности».
К концу лета 1641 г. король снова обрел определенную популярность, тогда как его оппоненты столкнулись с растущим недоверием. Для Карла настало время нанести ответный удар. Он верил в священный характер своего королевского сана и не мог допустить, чтобы ограничение его власти со стороны парламента продолжалось вечно. Он не сделал никаких уступок (за исключением невосполнимой жертвы в лице Страффорда), которые не собирался бы отыграть. Карл разработал свою будущую стратегию, чтобы не только предотвратить новые ограничения своих прав, но и обыграть парламент и вернуть все, что утратил. С этой целью (а он не мог хотеть меньшего, так требовали вера и честь) он предпринял шаги по созданию в парламенте своей партии и заручился, вернее, снова вернул себе поддержку шотландцев и лондонского Сити.
В конце лета и начале осени 1641 г. король был в Эдинбурге, где, ошибочно считая, что всех людей можно завоевать королевскими милостями, создал правительство, состоявшее из его бывших врагов, которых щедро осыпал благодеяниями и титулами, чтобы в дальнейшем они – Карл верил в это – блюли его интересы, как свои собственные.
Две жизненно важные части английской власти оставались незатронутыми. Король имел право выбирать и назначать своих советников и высших государственных чиновников и осуществлял верховный контроль над вооруженными силами своего королевства. В мирное время они состояли только из отрядов милиции, но в случае возникновения в стране чрезвычайного положения ему полагалось набирать и организовывать армию.
