– Говорите прямо, – устало сказала мама, – что вы имеете в виду?

Дэрил Валорски, старший брат Энтони и патрульный офицер Скарборо, задумчиво оторвался от протокола, который старательно вёл до этого, и нахмурился, почесав карандашом висок над шлемом своих набриолиненных чёрных волос.

– Я думаю, миссис Клайд, Лесли перенервничала, – мягко сказал офицер Мейсон. – Не хочу вас пугать, но, если бы это был действительно тот, кто убил Кейси Кокс и других ребят, она могла бы закончить совсем иначе. И скажу честно, мы до конца не знаем, что там произошло, у Коксов. Понимаете, о чём я говорю? Никто не говорит, что в Скарборо завёлся убийца. А эти газетчики – им бы только страху на людей нагнать. Может, там кроме ребятишек и их наркотиков и не было никого.

Он приподнял брови. Мама терпеливо сжала челюсти. Снова села в кресло и откинулась на спинку, барабаня пальцами по подлокотнику. Посмотрела на меня. Затем – на офицера. И повторила:

– Ложный вызов.

– Не то чтобы, – смутился он. – Она могла насмотреться и наслушаться всех этих ужасов. У всех разная психика, миссис Клайд. Игры разума, знаете ли, и вся эта чертовщина. А в интернете и по телевизору – там только масла в огонь подливают.

– Я ничего не придумала! – выкрикнула я и сжала руки в кулаки. – Он был так же близко от меня, как вы! Белая разрисованная маска с красными полосами! Я могу описать, во что он был одет. Какого роста. Могу описать его голос! Он проник в мой дом, неужели вы мне не верите?!

Офицер Мейсон сочувственно покачал головой и сказал матери:

– Девочка могла вообразить что угодно. Услышать шум на улице. Над ней вполне могли пошутить друзья: знаете, мы сегодня уже арестовали троих таких идиотов, пугали друзей по соседству, забирались во двор с пластиковыми ножами. А Лесли слишком уж остро это восприняла. Упала у себя в комнате, споткнулась о ковёр, ударилась виском. Обычное дело. Я бы отвёз её в больницу.

– Она уже падала сегодня в школе, – задумчиво сказала мама. Я цокнула языком. – Сказала, со стремянки. С большой высоты. А потом позвонила мне и начала утверждать, что в доме кто-то есть.

– Это не имеет к делу отношения! – резко сказала я.

Офицер Мейсон вздохнул. Меня, конечно, никто не слушал:

– Вполне имеет, Лесли. Тебя не осмотрела школьная медсестра? Это может быть сотрясение мозга, пусть и лёгкое. Тогда это совсем не шутки. Я правда советую свозить её в больницу, миссис Клайд. Хотите, даже на патрульной машине. Этот вызов не засчитаю. Но имейте в виду, не стоит поддаваться панике, потому что мы держим всё под контролем. А твоего шутника мы найдём, Лесли, это я тебе обещаю.

Я стояла под душем уже сорок минут. Мама заходила трижды и поторапливала меня, но не ругала. Это даже странно. Похоже, она впрямь решила, что меня лучше ненадолго оставить в покое.

В воде было легче, хотя мой порез здорово щипало. Я закрыла глаза, хорошенько умыла лицо и подставила его под поток: вода упруго залила нос, рот и глаза. А потом я резко вдохнула и раскашлялась, прижавшись спиной к холодной плитке, когда в голове сама собой появилась догадка. Ну конечно! Всё просто, как дважды два! Когда он мог пробраться в дом? Ответ лежит на поверхности. Убийца был внутри, когда я осталась одна. До того, как всё закрыла. Он прятался там очень долго – и очень хорошо. А окно открыл, чтобы поиграть со мной. Чтобы я до смерти напугалась.

Всё это время он был здесь. И хуже того! Я заперлась с ним в одном доме. Поэтому и не было никаких следов взлома, как и самого взлома.

Я на автомате завернула вентиль на кране, наступила на коврик для ног и сняла с крючка большое бежевое полотенце, быстро им вытираясь. Всё это время в голове колотилась одна и та же мысль: он был здесь.

Я отложила полотенце и посмотрела на своё размытое отражение в запотевшем зеркале. И как теперь мне заснуть? Он может в любой момент вернуться. А вдруг уже пробрался в мою комнату и ждёт там?

Открыв зеркальную дверцу шкафчика, я нашла пластырь и сняла другой, намокший, с рассечённого виска. Даже рукоятка у его ножа – и та острая! Я в видах ножей не разбираюсь, но уверена, что он охотничий. Похожая модель долго красовалась на рекламной афише оружейного магазина «Браунеллс» в Чикаго, напротив «Старбакс», где мы с подружками часто пили кофе после школы. Для руки я взяла бинт: простым пластырем здесь не обойтись. Потом надела просторную футболку с надписью «Спасите дельфинов Панама-бей!» и спальные шорты и побрела к себе в комнату.

Первым делом, оказавшись там, я обшарила всё, от шкафа до места под кроватью, и только потом плотно закрыла дверь. Замок работал исправно. Это была настоящая чёртова подстава. Ублюдок всё продумал заранее, чтобы мне никто не поверил. Он хотел, чтобы не нашлось человека, способного меня защитить в следующий раз, когда заявится снова. Я в этом уже не сомневалась. И что значили эти слова «у нас с тобой большие планы друг на друга»?

Мама работала у себя в кабинете. Хэлен болтала с подружкой по скайпу. Я осталась наедине с собой и села на кровать, устало вперившись глазами в никуда.

Ветер выл в окна, но особенно сильно это ощущалось на чердаке. Чердак был прямо над моей дверью, и я хорошо слышала, как дом продувает со всех сторон. Судя по короткому дробному стуку в стёкла, снаружи пошёл дождь. Тогда я легла под одеяло, косясь на тёмное окно, прикрытое белой вуалью, и погрузилась в тяжёлые мысли.

Он вернётся за мной, это точно. Но что именно ему нужно? Стараясь отвлечься, я обвела свою простенькую комнатку взглядом и только сейчас поняла, почему она мне так не нравится. Всё это мне словно не принадлежит. Не соответствует моим вкусам. Не подходит, как одежда не по размеру.

Словно это всё – не моя жизнь.

Я равнодушно посмотрела на прикроватную тумбочку: в круге света от лампы стоял небольшой деревянный поднос. Мама оставила после ужина таблетку аспирина на блюдце и стакан колы, чтобы запить. Это очень кстати: голова гудела; мне чудилось, поднялся жар. Я коснулась лба. Он казался горячим; подушка, напротив, была холодной. Выпив таблетку, я положила ладони лодочкой под щёку и очень долго смотрела в окно с качающимися от ветра ветками, пока не уснула.

Скарборо. Штат Мэн. 18 сентября 2020 года

Он хорошо помнил себя в семнадцать. Помнил, каким казался мир – тёмным и недружелюбным. Это было место, где он был никому не нужен и никто не был нужен ему. Он ненавидел собственное отражение, но знал, что другого у него не будет, и научился тому, чего не было у других семнадцатилетних хороших мальчиков: самоуважению.

Он знал: что посеешь, то и пожнёшь, и терпеливо пожинал одну неудачу за другой, которые сеяли он и другие такие, как он. Единственное, что не мог найти так долго и что отыскал сейчас, – своё предназначение.

Оказывается, кто-то в этом мире рождён, чтобы убивать. И это нормально. Это такое же дело, как любое другое, не лучше и не хуже.

– Это, в самом деле, совсем несложно, – успокоил он лысеющего мужчину с животом, нависшим над тугим брючным ремнём. – Если отбросить всю моральную гниль, которую вдалбливают в головы школьникам, – про человечность, про взаимопомощь, про «не убий»… Не дёргайтесь, Мозес.

У мужчины на лбу выступила испарина. Квадратные очки с толстыми линзами тоже запотели. Он шумно дышал, но ничего не мог выдавить из-за кляпа, который ему затолкали в самую глотку. Он постоянно боролся с приступом рвоты. Удушливая волна съеденного гамбургера с чесноком то подкатывала, то отступала.

Мозес знал, что задохнётся, если его стошнит. Ведь этот нечеловек – он не вытащит кляп, даже если тот подавиться рвотными массами.

Убийца сидел напротив пленника, забившегося в угол ванной комнаты, на корточках и говорил тихо и почти мирно. В игре теней и света казалось, что его безразличная жуткая маска улыбалась.

– Есть такая форма влечения, – вдруг сказал он с большим интересом в голосе, – гибристофилия. Слышали о ней?