- Мы разговаривали…
Мгновенно ярость затапливает. Люда виновата в том, что Мила мне отказала? Встреча с Людей так повлияла? Мила из-за неё?
И так же мгновенно я эту ярость гашу.
Они обе в своём праве. И моя жена и моя любимая женщина.
Обе в своём праве.
Тут один я полностью по всем фронтам неправ.
- Она любит тебя. Ты… ты сделал правильный выбор.
Если бы еще понимать, когда и как я его сделал!
Что-то мне подсказывает, что выбора-то как раз и не было.
Нет выбора. Тебе просто даётся это и всё.
Как моей жене далась эта вот непонятная любовь ко мне. Очень я буду рад, если ей удастся от неё избавиться, потому что я не могу.
Не могу.
Потому что я всё-таки хочу сломать систему. Пойти против неё.
Или просто сделать так, как должен сделать?
Не плыть по течению, периодически вздыхая об утраченном. Не жить во лжи.
Да уж, тянет пофилософствовать в Питере, тянет.
И пострадать.
В Москве лучше?
Не знаю. Проще, возможно. Не давит это постоянное ощущение того, что ты живёшь в городе, в котором жили Онегин и Раскольников*. И это больше город Родиона Романовича и Фёдора Михайловича чем твой.
Или просто в некоторых ситуациях мы, жители северной столицы сильно заморачиваемся?
А жители столицы простой – нет?
Тесть в ярости, разумеется. Хоть и дышит уже еле-еле.
- Ребёнку года нет, вы разводиться собрались, ты в разуме, Северов?
Я не готов обсуждать наши действия в таком тоне, но я всё понимаю.
- Нет, я сразу ей сказал, что ты мудак, но чтобы…
А вот это враньё, Богдан Романович, враньё. Это вы её, в том числе, толкали ко мне и к этой свадьбе. Вы постоянно девочке говорили – посмотри, посмотри какой мужчина, Арсений Северов, как прекрасно было бы породниться с таким семейством. Было? Было.
Я не произношу вслух, но мы с Богданом столько лет знаем друг друга, что легко читаем мысли. Он мрачно усмехается.
- Да уж… Хотя бы до года подожди. Не позорь семью. Или у тебя какая-то сучка беременная? Требует?
От сучки беременной разгоняюсь мгновенно от адового льда до температуры солнечной короны. Твою мать, какого хрена? Я давал повод?
Блядь… давал. Это я изменил. Я.
Но я не позволю называть любимую женщину сучкой.
- Богдан Романович, я бы попросил…
- Я бы тоже тебя попросил. А был бы помоложе еще и пиздюлей навешал тебе, сосунку. Что мне теперь прикажешь делать? Я думал, оставляю дочь единственную в надежных руках, а это вот всё, что?
Мы в больничной палате. И он под капельницей. И прогнозы херовые.
И я бы мог подождать пока он… Но я не настолько мудак всё-таки.
- Вы же знаете, что я не брошу Люду.
- А ты брось! Брось, понимаешь? Оставь её в покое. Не маячь на горизонте со своей помощью. Пусть найдёт нормального помощника. Нормального мужика, который возьмёт её, со всеми её тараканами и заберёт себе. Присвоит. Чтобы больше такие мудаки как ты даже не смели рядом стоять с ней.
Да я-то готов. Сам бы ей нормального мужика нашёл, если бы мог.
- В общем, я вам озвучил расклад…
- То есть то, что ты бросаешь мою дочь и внука называется – озвучил расклад? Весело. Ладно, с остальным что? Я в твою контору бабла вложил немеряно.
- Я готов всё вернуть.
Это, конечно, кабздец как сложно и, по сути, полный крах всего, что я имею, но – да. Я готов.
Приятель, один из компаньонов, с которым я накануне обсуждал это дело просто покрутил пальцем у виска.
- Прости, Север, но ты реально… долбанутый. Из-за…
Он не договорил, зная, что за любое слово не в тему я могу хорошо втащить.
И на самом деле дай бог каждому иметь то, ради чего можно отказаться от всего на свете.
Любовь?
Нет, этого мало.
Жизнь.
Да, жизнь, в которой хочется жить, а не существовать. Чувствовать, дышать, наслаждаться ароматами, цветом неба, яркостью красок, вкусом раф кофе.
- Работай дальше, Север, с моими активами. Сына у меня всё равно нет. Дочь с грудным ребёнком бизнес не потянет. Но, смотри, я тебя, сука, с того света достану, если ты…
Всё будет хорошо. Я не мразь. Я, конечно, не кину ни тестя, ни жену. Бывшую.
Я не пил раф уже три месяца.
Скоро Новый год.
Ветер в Питере пронзительный и острый как бритва.
Он режет мою жизнь на «до» и «после».
Три месяца без рафа.
Три месяца без тепла.
Три месяца без новостей.
Нет, я знаю, что она развелась. Разменивает квартиру. Королькевича кинули с выборами, и балерина упорхнула в Сочи, где набирают какую-то новую балетную труппу.
Милана одна. С детьми. Всё также периодически появляется на телевидении. Выглядит отлично. Она стала еще красивее. Я вот думаю, это страдания по любимому так украшают, или что?
Я не могу больше. Физически не могу.
Процессы запущены. Скоро всё устаканится. Я буду свободен.
Я сделал не так, как она хотела, но мне плевать.
Я сделал так, как хочу я.
И теперь мой ход.
Чёрные начинают и выигрывают. Или белые.
Приехать прямо к ней домой – верх наглости. Но я хочу и могу себе это позволить.
Покупаю букет.
Главное, что я запомнил – не пионы. Пионы принёс бывший, когда рассказывал об измене и разводе.
Розы. Алые розы. Много.
Может, это пошло, но мне плевать.
Я хочу эту женщину.
- Здравствуйте, а вы к маме? – миловидная девочка-подросток, очень похожая на Милану открывает дверь и краснеет.
